Новогоднее Чудо

       Мужчина, поставив локти на подоконник, стоит со стаканом налитого виски, с тоскливым взглядом глядя в окно. Уже кончилась неоригинальная и до смерти скучная речь президента, которая, казалось бы, должна была давать какую-то светлую надежду в новом году, но в итоге лишь больше удручала, и в голову сейчас бил бесячий бой курантов, доносящийся из телевизора. Зачем он вообще включил его? В чем смысл? Каждый год все равно одно и то же. Хотя, возможно потому, что подобное уже просто вошло в привычку, ведь все так делают. Однако продолжать слушать все это все равно совсем не хотелось, поэтому блондин хватает с того же подоконника пульт и одним махом выключает технику, позже кладя пульт на то же место.        Ноги плотнее прислоняются к еле теплой батарее, в надежде согреть одинокое тело, которому так не хватало нежности в данный момент. И хоть батарея действительно согревала, ему все равно было холодно, руки будто вот-вот покроются коркой тонкого льда, тело тяжело сковывало и стоять на ногах уже не было сил. И… Этот пожирающий холод нельзя было никак объяснить. Он исходил изнутри.        Потрясающие ивы и хризантемы, расцветающие в небесах; яркие огни, сверкающие из чужих окон; доносящиеся торжественные восторженные крики людей с улицы. И хоть на улице шел большой дождь из снежных хлопьев, все это создавало такую приятную, действительно новогоднюю атмосферу, что так грела душу. Однако в квартире Аркадия… Пусто. Темно. Тихо. Одиноко.        Джохан давно перестал верить в новогодние чудеса. Все вокруг только и говорят, что: «В Новый год все чудеса становятся явью!», однако мужчина прекрасно понимал, что все это лишь выдуманные сказки. И он, мягко говоря, ненавидел этот праздник. Никогда не видел в нем смысла. В этой ненависти нельзя найти как таковой обоснованности, хотя… Если сказать, что он завидовал, то это окажется абсолютно правильным ответом. Да, он завидовал. Завидовал тем, кто мог вдоволь насладиться этим праздником вместе с семьей, кто сидел за огромным праздничным столом, постоянно охотно смеясь, перекидываясь шутками и говоря поздравительные тосты. Возможно, это и было причиной его ненависти.        Аркаша от скуки качает в руках стакан алкоголя, смотря, как кубики льда с звонким цоканьем бьются друг от друга. — Зачем я вообще здесь стою? Лучше бы спать пошел… — устало подавленно выдает парень.        Действительно, зачем он здесь? Только больше просыпается жгучее не дающее утихнуть чувство зависти. И вновь делает сердитый глоток виски, будто внушая себе, что этим «волшебным» напитком сможет утаить всю боль и одиночество в душе. Сразу же приходит в голову мысль, что подобным способом все алкоголики и оправдывают свою дурную привычку, а затем вдруг лезут в сознание моменты, когда его близкий друг Марин его именно так и называл, хоть и в шутку.        Кстати, если говорить о Марине. В Молдове ведь на час позже приходит новый год, и ведь наверняка молдаванин встретит его тоже удачно. — «И ведь даже собственному другу завидуешь, тупица, » — он с какой-то сердитостью и раздражением чуть сжимает в руке стакан, злится сам на себя, ведь даже к Мокану испытывает зависть, хоть и знает, что сам блять виноват, что вот так досадно встречает новый год. — Блять, как хуево… — и в головушку сразу приходят всякие разные тупые цитаты, что «как встретишь новый год, так его и проведешь». И хоть было прекрасно всем известно, что это просто чистейший бред, Аркаше так и хотелось поверить в эти слова, а затем заново начать их отрицать. Такая своеобразная биполярка уже в край доставала, мозги превратились в прокисшую кашу, возможно, теперь уже и из-за алкоголя. И на вдруг возникший вопрос: «Что с этим делать?» также быстро нашелся и ответ: — Идти спать, долбоебина, — твердит сам себе Аркадий, и, в принципе, не противится своих же слов: это единственное действительно трезвое решение для нетрезвого парня. Поэтому он ставит опустевший стеклянный сосуд на подоконник, а сам, последний раз с даже какой-то обидой оглядывая окно, уходит с маленькой кухни, выходя в коридор.        Не хотелось уже думать ни о чем, да и от этой ночи он в принципе уже больше ничего не ждал. Было лишь желание наглухо завалиться спать, а затем проснуться утром в бодром веселом настроении со стертой из головы ночью. Мужчина потирает переносицу, пошатываясь, рукой упирается в стену, пытаясь устоять все же на ногах и дойти до заветной кровати. Он, головой утыкаясь в дверь, уже готовый упасть, тяжелой рукой берется за ручку двери, собирается открыть…        Звонок в дверь.       …Абсолютно ошарашенный, поворачивается в сторону прихожей, откуда и исходил звон. Он… ослышался? Может уже совсем от своего одиночества поехал? Какой черт может настолько отчаяться, что будет стучаться в канун Нового года в квартиру Аркаши? Уставший стоял с выпученными измученными глазами, по-тупому глядя в дверь, будто выжидая еще один звонок, подтверждающий, что ему не померещилось.        И он последовал.        Весь мир будто рухнул. И даже сам Аркадий ответить не смог бы, с чего у него такая реакция на простой неизвестный звонок, однако тот был настолько удивлен тем фактом, что кому-то вообще приспичило в канун Нового года проситься к нему в квартиру, что этот звон словно прямо врезался со всей силы в него и сотряс. — Что за хуйня…? — с нескрываемым изумлением шепотом спрашивает самого себя, осторожными тихими шагами начиная приближаться к входной двери. Сердце сразу подхватило торопливый темп, руки стали покрываться липким потом, ведь вместе с шоком проснулась не только настороженность, но и, черт возьми, дикое до жопы и распирающее любопытство.        И когда он наконец вплотную утыкается в дверь, то осторожно, стараясь не издавать ни вздоха, заглядывает в глазок.       . . .        Кажется, его мир рухнул дважды. — «М-Марин…?!» — только прищуривается, внимательнее хочет разглядеть незнакомца, будто желая убедить себя в ошибке. Но в итоге лишь ещё раз убедился, что это именно этот чертов молдаванин. Дверь торопливо открывается и мгновенно распахивается: — М-да уж, долго ты, я уже успел подумать, что ты вообще в полночь решил завалиться спать, — глаза его совсем не обманули, и перед порогом в квартиру красовался сам Мокану собственной персоной. — Какого хуя?! — уже не подавляя голос, в замешательстве вопросом задается собиравшийся спать, с ног до головы попутно окидывая взглядом мужчину напротив. — С Новым годом, с такого хуя, — будто игнорируя такую агрессивность, абсолютно спокойно отвечает, лукаво улыбнувшись.        Все смешалось в еще более неразберимую кашу. С какого черта вообще этот уебок здесь появился? Разве такое вообще может быть?        И тут Аркашу осенило.        И не может.        Наверняка, все это иллюзия. Возможно, на самом деле он уже давно валяется в своей кровати и дрыхнет, а может и не дошел, отрубившись в коридоре. Но все это — лишь сон, и не более. — Было бы ещё круто, если бы это было правдой, — в конце, сделав свой вывод, произносит Аркадий, а потом кладет руку на больную голову, потупив взгляд, — Ну и нахуй я вообще пил… — Слышь, хоть капельку гостеприимства иметь надо! Я ради тебя больше тысячи километров пролетел, скотина! — однако «иллюзия» уходить не желает, а лишь наоборот, противится, презрительно щурится, недовольно скрестив руки.       …И вот здесь мир рухнул третий раз. —…Чего? — сердце вновь начинает танцевать в еще более энергичном темпе, а абсолютно ничего не понимающий паренек стоял в проеме и шокированно таращился на друга. — Не смотри на меня так! Напьетесь этой, тьфу, гадости, а потом в итоге вообще мое существование отрицаешь, че за наглость, конченое животное?! Я бы мог сейчас сидеть у себя дома и жрать оливье, готовясь встречать Новый год, но меня просто что-то укусило за задницу, и я захотел сделать приятно одному человеку, — в конце уже поспокойнее и миролюбивее говорит, хотя потом все же, шипя, добавляет, — Вот только этот человек и вовсе не человек, а ебнутая алкоголичная обезьяна. — То есть… — все эти речи, возмущения, были совсем не важны для Аркадия, и волновал лишь один вопрос, — Ты сделал все это ради… какого-то пизданутого ублюдка, как я? — в абсолютном замешательстве хлопает ресницами, акцентируя на последнем слове. — Да, — быстро идет в ответ, но сердце от этого не перестало биться быстро. Теперь уже оно билось от другого чувства.        Вся комната, полная мрака, зависти, ненависти и одиночества была уничтожена, разбилась и разлетелась на тысячи мелких осколков, как зеркало. — Ты спал? Тупишь сильно—        Однако, Мармоку не дают договорить, как резко обнимают, прижимая тело к себе. Это было настолько несвойственно обоим, и в этом как раз-таки и ощущалось все волшебство и магия момента. И поэтому Марин даже не стал задавать никаких вопросов, лишь тепло улыбнулся и приобнял в ответ.

А Аркаше тогда на миг показалось, что он, возможно, самый счастливый человек на свете в эту заветную ночь.