Обещания надо выполнять

      — Так всё, ребят, все спать, — Дятлов на правах руководителя группы разгоняет всех по своим койкам. Поезд идёт через заснеженные поля своим ходом. До пункта назначения остаются ещё сотни километров, поэтому прибыть они должны около десяти утра по местному времени. Кривонищенко ложится спиной к тонкой перегородке, стараясь оставить как можно больше места для товарища. Слободин укладывается рядом, натянув одеяло чуть ли не до ушей, прижимается к Юре, оба засыпают. Георгий во сне ворочается, пытаясь отвоевать хоть немного свежего воздуха, дёргает ногами, да так неудачно, что мизинцем со всей силы в железный уголок стола попадает. Парень распахивает глаза — дремоту как рукой сняло — рефлекторно хватается за ушибленное место и крепко-крепко сжимает пальцы, шипя от неприятной боли, которая постепенно спадает и всё же позволяет спокойно выдохнуть. Спать теперь вовсе не хочется, Юрка головой своей кучерявой вертит и по сторонам глазеет: в вагоне царит тишина, даже проводники закрылись в своих коморках, Колеватов заснул с книжкой в руках, лишь храп Золотарёва доносится из соседнего купе, но стоило ему только перевернуться на другой бок, как вновь становится тихо. Снизу доносится тяжёлое сопение, до Кривонищенко даже доходит не сразу. Видимо, во сне он умудрился залезть на Рустема, удобно пригревшись на чужой груди. Юра завороженно глядит влюблёнными глазами на парня своего. Расслабленное лицо хмурится, уворачиваясь от серебристого лунного света. Георгий, затаив дыхание, поджимает обветренные губы, две стороны внутри него борются: одна до смерти зацеловать спящего хочет, а другая, вроде как разумная, шепчет, что спать надо. Но к его счастью побеждает первая и Кривонищенко языком по губам проводит, невесомо щеки касается. Один раз, второй, третий. Аккуратными поцелуями лицо покрывает, следит, чтобы не было лишних звуков, причмокиваний. С каждым касанием всё ниже спускается, за ухом целует, на шее не сдерживается — кусает, а потом как крохотный котёнок языком зализывает. Поднимает взгляд, сталкиваясь с горящими огоньками в глазах напротив. Полусонный Слободин довольно улыбается, слегка приподнимается за новым поцелуем, а кольцо объятий на чужой талии лишь крепче сжимается. Теперь Георгий точно не отвертится. Тёплые ладони очерчивают линию нижней челюсти, пальцами плавно перебираются выше, непослушную чёлку назад зачёсывая. Юра в туннельной темноте не видит, тыкается наугад, примерно ориентируясь, с каждым прикосновением неприметный отпечаток оставляет.       — Руся, — предчувствуя первую волну, возбуждённо шепчет Кривонищенко.       — Я тоже этого хочу, сонечко моё, — Рустем в свои руки назойливые поцелуи ловит, порывы придерживает, — но давай не будем. Здесь люди всё-таки.       — Обломщик, — слезает обиженно, хоть и сам понимает, что момент неподходящий, на своё место на верхнюю полку взбирается и отворачивается к стене, уложив ладошки под голову, как мама в детстве учила. Рустем чувствует слабый толчок в плечо, продрав глаза понимает — перед ним стоит недовольная Люда и бубнит, что если бы не она, то безответственный Слободин проспал бы станцию назначения. Парень усаживается, в попытке проснуться окончательно, Тибо-Бриньоль пихает ему в руки кружку горячего чая с лимоном и исчезает, едва увидев Колеватова. Он ненароком заглядывает на вторую полку. Пусто. Наверно, его чистоплотный в очереди с полотенцем на плече стоит, чтобы зубы почистить. Поезд прибывает на две минуты раньше. Группы туристов выходят на перрон, разбредаясь к своим руководителям. Дятлов пересчитывает своих подопечных и выдвигается в сторону деревни. Жители встречают их без особой радости, многие предупреждают, говорят: «Домой возвращайтесь, здесь вас погибель ждёт», запугивают. Но молодые студенты лишь отмахиваются и, заливаясь смехом, идут в кино. Зимой на Урале темнеет рано, поэтому всех туристов кормят ужином в районе семи часов вечера и распределяют по домам. Сегодня звёзды сошлись, а, может, и запретные боги благоволят двум влюблённым, которых поселили в самую дальнюю комнату. Хозяева долго извинялись, но парни, которых такой расклад только радовал, убедили семейную пару в том, что всё хорошо. Единственную кровать делить на двоих им было не впервой, поэтому Юра, заботливо взбив подушки, укладывается у излюбленной стеночки. Слободин долго возится с поломавшимся креплением на лыжах, тихо матерится и не даёт уснуть Георгию. Но всё же последний винтик встаёт на своё место, и турист выдыхает с облегчением. Теперь и поспать можно. В закрытой комнатушке настолько тихо, что слышно, как бьются два сердца. Слух обостряется: скрип кроватных пружин из горницы, хруст снега под собачьими лапами на улице и неосторожные вздохи рядом. Георгий аккуратно покачивается на жёстком матрасе, узкая кровать не издаёт звуков, которые бы могли выдать двух любовников. Юра скидывает мешающее одеяло и, перекинув ногу, садится на Слободина, тот от неожиданности даже вздрагивает, а в голове мелькает «обещания надо выполнять». Юра холодными пальцами под одежду забирается, заставляя парня живот втягивать, пуговицы клетчатой рубашки расстёгивает медленно, дразнит. Отодвигая лишнее, ладонью по мягкой белёсой коже скользит — знает, что Рустем летом почти не загорает, а зимой так вообще на поганку похож — но в этот момент бледность приобретает аристократичный оттенок. Чёртова ходячая эстетика. Снизу вверх ведёт, бока сжимая. Слободин даже выгибается от таких приятных прикосновений. Цепляется пальцами за колючий свитер, с неизвестной попытки нащупывает нижнюю резинку и вверх тянет. Юра поддаётся, поднимая руки, снять с себя помогает. По обнажённому телу бегут мурашки. Минус двадцать три на улице никто не отменял, да и до печки было далековато. Греться и дарить тепло они будут друг другу. Прямо здесь и сейчас. Слободин тянет мальчишку на себя, заставляя прижаться ближе, руки по спине блуждают, вычерчивая все торчащие косточки. Георгий едва сдерживается, чтобы не застонать. Рустем переворачивается, подминая его под себя, одной рукой с лёгкостью расстёгивает ремень. Где же он научился? Только и успевает подумать Кривонищенко, прежде чем с него одним рывком сдёрнули штаны. Вся одежда летит на деревянный пол.       — Холодно, — взволнованным голосом жалуется Юра.       — Тшш, — шепчет Слободин перед долгим поцелуем. Ноги цепляются друг за друга, руки путаются в собственных вещах, последние из которых сползают вниз. Тела сплетаются плоть к плоти. И это обоих сводит с ума.       — Тебе будет хорошо. Обещаю, — Рустем коленом давит между дрожащих ног, заставляя их шире раздвинуться. Большим пальцем правой руки успокаивающе гладит по щеке, кроткими поцелуями собирает наворачивающиеся слезинки. На подбородок надавливает, заставляя приоткрыть рот. О смазке завхоз не позаботилась, не знала, что пригодится, поэтому пришлось использовать подручные методы. Слободин случайно мокрыми пальцами живота касается, мышцы сжимаются от напряжения. Кривонищенко цепляется за стылую железную решётку кроватной спинки, поджимает припухшие губы и на парня смотрит. Взглядом говорит, что верит. Рустем аккуратно вводит один палец, потом добавляет другой, посматривая на реакцию. Юра кажется ему робким. Таких людей любить надо нежно и никак иначе.       — Руся, я готов. Я хочу чувствовать тебя, — поэты даже в самые интимные моменты говорят красиво, а у других не остаётся причин, чтобы не подчиняться. Георгий чувствует, как что-то пульсирует внутри него, помогая расслабиться. Слободин сгибает обмякшие ноги, одну для собственного удобства под коленом держит. Всё делает медленно, ведь сам боится. Головка осторожно касается отверстия. Первый толчок. Юра лишь губы сильнее поджимает, привыкает быстро и кивает, мол, продолжай. Рустема долго упрашивать не надо. Он делает ещё толчок, сажая парня чуть ли не на основание члена. Гортанный стон срывается на секунду — ошалевший Слободин реагирует быстро, заткнув поэта мокрым поцелуем. Слизывая кровь с маленьких ранок, он вдавливает Кривонищенко в старый полосатый матрас. Воздуха двоим не хватает, приходится прерываться. Тяжело дыша, они безумными от любви глазами смотрят друг на друга. Георгий переворачивается, утыкаясь лицом в подушку, что хоть немного заглушает страстные вскрики. Окончательно крышу Рустему сносит охрипший зычный голос.       — Руся, сонечко, — и дальше что-то на родном украинском лепечет Юрка. Кровать ходуном ходит. С каждым новым толчком движение ускоряется, он будто проверяет Кривонищенко на прочность и стойкость, ждёт, когда тот всё-так сорвётся на горловой крик. У Юры земля из-под ног уходит, когда он чувствует, как что-то тёплое, словно лава, только что извергнувшегося вулкана, вырвалось и разлилось внутри него. Обессиленный Рустем падает рядом, Георгий поднимает голову, выглядывая из своего «укрытия». Один уже кончил, а другой изнывал от возбуждения. Кривонищенко тихо вниз тянется, за что тут же по рукам получает.       — Не трогай, — сердито шепчет Слободин, всей ладонью обхватывая чужой член. Вверх. Вниз. Двигается неторопливо, отыгрывается за начало. Один-один. Не зная куда всю свою энергию деть, перевозбуждённый Юра зубами в губы впечатывается, кусается жадно, а потом зацеловывает. Слободин до высшей точки напряжения доводит и нарочно на долгую секунду сжимает плоть. Кривонищенко жмурится, от ярко мерцающих звёздочек отмахивается, молит, готов закричать «ещё»… Движение вверх, вязкое семя оставляет пятно на простыне. Они ещё не думают о том, как будут утром смотреть хозяевам в глаза. Они жмутся телами ближе, потому что холодно, переплетают пальцы и дарят друг другу ласковые поцелуи до тех пор, пока оба не засыпают.