Эта ночь

      Ночью всегда всё иначе, нежели днём или даже вечером. Ночь — это вообще какое-то другое измерение. С наступлением темноты в спальных районах Питера всегда тихо и спокойно, не то, что, например, на Невском, где жизнь даже ночью не останавливается: там можно всегда встретить шумные компании молодых людей, которые во тьме привыкли бодрствовать, а днём отсыпаться. На Невском всегда свищут машины, всегда светло и многолюдно, независимо от времени суток.       В одном из спальных районов северной столицы жил Слава. Ну как жил, умирал, скорее, — период был такой у него тяжёлый. Умирал он медленно и временами очень мучительно — от любви и горя. Горе его заключалось в том, что в своей квартире он в одночасье остался один, без любимой, без подруги, без человека, благодаря которому каждый день просыпался счастливым. Без Сашеньки Слава теперь не знал, как жить счастливо, и как вообще в принципе жить. Ему было настолько плохо, что казалось, смысл из его жизни куда-то пропал. Но Гнойный был не одинок, вовсе нет. Возможно, он, оставшись без Куромушки, считал себя брошенным, никому не нужным и до отчаяния одиноким, но это было не так. Рядом с ним был Андрей Замай, поддержка которого Славу очень часто выручала. Замай в последнее время приходил в квартиру Машнова всё чаще, всё чаще он оставался ночевать, ссылаясь на то, что, когда вечерами он приходит к другу, чтобы вывести того из крайне угнетённого состояния, ночью добираться до дома ему не по кайфу вовсе. Слава был не против. Как-никак Андрей поддерживал его похлеще родной сестры, которую Гнойный очень любил, но поддержка её была другая, а у Хана она какая-то особенная, что ли. Андрей почти всегда мог вытащить из состояния, в котором Слава был не прочь наложить на себя руки, а у Даши это получалось крайне редко, можно сказать, не получалось совсем. И Слава был Андрею благодарен.       Этой ночью всё было как обычно. Хан позвонил в домофон в половину одиннадцатого и принёс Машнову банку пива. Ни неделю назад, ни сегодня Слава не просил Андрея приехать, Андрей приезжал к нему сам, без приглашения, и это было нормально. Это теперь вошло в привычку. В последнее время, когда Замай был рядом, Гнойный не думал о Сашеньке, и это не могло не радовать, потому что ежедневные мысли и переживания Славу убивали, и он сам это осознавал.       Сегодня Андрей был в чёрной кепке и белых кроссовках, не как обычно. Он кинул другу чуть хриплое «привет», передал в руки пару банок и разделся. На кухне уже заранее горел свет и Хан, войдя, сел на излюбленную табуретку и, выхватив у Славы баночку, открыл своё пиво. Гнойный сел напротив и тоже открыл пиво, сделав глоток первым. — Как ты сегодня? — Замай, прищурившись, смотрел на Гнойного из-под козырька чёрной кепки, которую он так и не снял. Слава в ответ неопределённо пожал плечами и поставил алюминиевую банку на стол. — Может быть, как обычно, а может быть, лучше. Я ещё сам толком не понял. Во всяком случае идиотских мыслей в голове у себя не заметил. — Это хорошо, — кивнул Андрей. — Значит, идёшь на поправку. — Наверное. — Знаешь, — Замай улыбнулся, и Машнов вдруг подумал, что улыбка у него особенная, не такая, как у Сашеньки. Почему Слава начал сравнивать улыбки Андрея и Куромушки он не знал, само как-то получилось. И у него не было особого желания анализировать свою необычную мысль. — Давай поедем в бар? Не то, чтобы я заебался каждый вечер просиживать штаны в твоей квартире, просто тебе надо реально развеяться. Как тебе такое? Слава кивнул, не задумываясь. Не потому, что ему самому осточертело сидеть в четырёх стенах месяц, а потому, что с Андреем ему ничего не страшно. Не страшно выходить на улицу, не страшно появляться на людях. Один он бы в таком состоянии и за порог не вышел, кроме как в магазин, да мусор вынести. — Серьёзно? — Хан удивлённо посмотрел на друга. — Так просто? — Нет, ты прав, нужно развеяться, иначе подохну тут. — Ну, тогда поехали. Иди, переодевайся. Слава надел тёмные джинсы и розовую толстовку, повязал на голову синюю бандану и взял с тумбочки тёмные очки. Андрей уже ждал его у порога в кроссовках и лёгкой куртке. Когда он увидел Машнова, лицо его поменяло выражение со скучающего на заинтересованное. — Неужели этот день настал, и ты больше не унылое говно? Я очень рад, честно, — он открыл входную дверь и вышел в подъезд.       На улице было немного прохладно, что характерно для июльских ночей в Питере, и Гнойный поёжился. Андрей достал из кармана сигареты и закурил, набирая номер такси. Слава, почему-то соблазнившись, попросил у Замая дозу никотина. Друг протянул ему пачку, и по его глазам Гнойный понял, что Хан в лёгком недоумении. — Хочу почувствовать себя живым наконец, — объяснил Машнов, прикуривая, и Андрей понимающе кивнул. Первая затяжка для Славы после долгой завязки — что-то особенное. Маленько горчит, чуточку саднит горло, но приятно. Мужчина выдыхает дым, прикрывая глаза, и сразу же чувствует, что голова немного кружится, но это тоже приятно. Открыв глаза, он видит перед собой Замая с телефоном, прижатым к уху. Андрей что-то говорит, но Слава не слышит, Слава видит. Он видит щетину; то, как шевелятся губы; и то, как в свете фонаря поблёскивают глаза из-под кепки. Славу немного ведёт.       Такси подъезжает к дому минут через пять, и Машнов садится сзади. Автомобиль едет быстро — так кажется Гнойному, который прислонился головой к стеклу и наблюдал за дорогой. Андрей молча сидел рядом, копаясь в телефоне. У бара Слава надевает очки, и они с Замаем заходят внутрь. В помещении немного душно и есть танцпол, людей не так уж и много, человек шестьдесят от силы. Друзья неспеша идут к барной стойке. Андрей покупает виски и колу, и Гнойный сразу пьёт. — Ты нормально себя чувствуешь? — Замай смотрит настороженно, озабоченно, и Слава искренне улыбается. — Да, просто немного штормит. Наверное, это от смены обстановки. Скоро отпустит и будет вообще ахуённо. — Хорошо, — кивает Андрей и переводит тему. — Как там твой альбом? — Три трека готово, пять сырых. Пока так. А твой? — Мой в порядке. Думаю, у нас с тобой будет крутой тур в следующем году. Жаль, что последний. — Для тебя не последний, — усмехается Гнойный и отпивает виски.       Они ещё долго разговаривают и пьют. Чем больше пьёт Слава, тем больше ему кажется, что что-то не так. Что-то не так с этой ночью, что-то не так с клубом и с Ханом. А может быть, что-то не так с самим Машновым. Он не особо понимает. Догадывается только, что эта ночь особенная.       Андрей в какой-то момент встаёт со стула и тянет Славу куда-то за рукав толстовки. Гнойному поначалу всё равно куда, но, когда он замечает, что они проходят через танцпол, резко останавливается и разворачивает Замая к себе. Они стоят друг перед другом, и Славе кажется, что музыка становится всё громче и громче. Они начинают танцевать синхронно. Так, как танцевали в клипах; так, как танцевали по жизни — отрывно, можно сказать, безбашенно, никого не замечая вокруг. Движения Славы быстрые, резковатые, но точно в такт музыке. А Андрей двигается действительно красиво, Машнов раньше и не замечал этого. У Замая словно дар какой-то — он чувствует музыку телом, и это явно музыка управляет им, а не он сам решает, как ему танцевать. У Славы перед глазами прыгают разноцветные пятна, но вдруг всё замирает и он, словно в замедленной съёмке, видит лицо Хана и каждую его эмоцию. Андрей танцует, а лицо его выражает будто бы какую-то нездоровую страсть, или Гнойному так только кажется? Губы у Замая приоткрыты, он дышит ртом, а потемневшие глаза блестят и неотрывно смотрят на Славу, он словно в какой-то приятной ему агонии. Андрей приподнимает голову, и Машнов видит белые зубы и пронзительный, но в тоже время мягкий взгляд из-под немного опущенных ресниц. Замай за ним наблюдает, а Слава начинает задыхаться и двигаться ещё более резко, чем до этого. Ему плохо и одновременно с этим невыносимо хорошо. Андрей, не отводя взгляда, облизывает губы и широко улыбается, плавно останавливаясь, Гнойный же замирает резко. Он загнанно дышит и наконец разрывает этот нездоровый зрительный контакт, отворачиваясь куда-то в сторону. — Выпьем ещё? — Андрей спрашивает в полный голос, почти в ухо Славе, пытаясь быть громче музыки. Гнойный медленно поворачивает голову и оказывается с Ханом нос к носу, но тот не делает шаг назад, поэтому Машнов отходит сам, иначе быть беде. Неужели для Андрея всё это нормально? — Нет. — Как хочешь. Но скажи: ты хорошо себя чувствуешь? — Замай немного подаётся вперёд. — Что? — Ты как чувствуешь себя? — повторяет Андрей уже громче. — Да, отлично вообще! Спасибо, что вытащил, — Слава улыбается, а по спине бежит табун мурашек. Ему кажется, что вопрос был не в этом.       Они выходят из бара далеко за час ночи, Андрей бодро шагает по тротуару, а у Гнойного ноги подкашиваются. Замай снова вызывает такси.       Дома Слава зачем-то ставит чайник, пока Хан умывается. Машнову до одури хочется чем-нибудь заняться, отвлечься, и он начитает мыть немногочисленную грязную посуду. Тёплые чужие руки ложатся на талию настолько внезапно, что тарелка выскальзывает из мокрых пальцев, а сам Слава вздрагивает. Андрей мягко отодвигает его от раковины. — Давай я, — мужчина занимает место друга и продолжает мыть посуду за него. Слава садится на табуретку и, глядя на Замая, в руках которого последняя грязная тарелка, не выдерживает. — Андрюх, это нормально? — голос предательски дрогнул. — О чём ты? — Хан спокойно кладёт посуду на сушилку, выключает воду и поворачивается. — Эти танцы наши, всё вот это вот. — А что не так? — Замай не понимает или делает вид, что не понимает. — А ты не заметил? — в глубине души Слава уже сам не рад, что начал этот разговор. — Не заметил чего? — Блять, ради бога! — Машнов вскакивает с места и подходит к Андрею вплотную. Он ждёт, но ничего не происходит. Чужие руки не касаются грудкой клетки и не оглаживают бока, не пытаются содрать с него розовую толстовку. Замай, слегка прищурившись, смотрит ему в глаза тем самым взглядом, таким глубоким и пронзительным, что замирает сердце. — Почему ты… — губы дрогнули. — Не делаю вот так? — Андрей поднял руку и невесомо коснулся щеки. — Да, — прерывисто выдохнул Машнов. — Потому что, — Замай склонил голову на бок и аккуратно проехался большим пальцем по нижней губе. — Я же не гнида, чтобы жизнь тебе портить. — А если мне это нужно? — Не нужно, — Андрей тепло улыбнулся и убрал руку. — Что вообще происходит? — Слава делает шаг назад, ему кажется, что ещё чуть-чуть и голос сорвётся. — Ничего. Пойдём спать, — Хан проходит мимо, выключает чайник и берёт его за руку, увлекая за собой.       Они никогда не спали вместе. Лёжа рядом с Андреем, Слава думает о том, что Замай соврал, когда сказал, что он не гнида. Может быть, жизнь он ему и не испортит, но гнидой от этого он быть не перестанет точно. — Андрей, — тихо зовёт в темноте Гнойный. — М? — Почему ты просто не поцелуешь? Или хотя бы не съебёшь из моей квартиры? — Потому что, если поцелую, это будет неправильно, во всяком случае, в твоей жизненной ситуации. А если я уйду, то мы оба будем страдать. Я — потому что не могу помочь тебе, а ты — потому что останешься один. — У меня вообще-то есть сестра. — Да брось ты, — Замай фыркнул. — Я у тебя каждый день тусуюсь тут и тебе нравится. Было бы достаточно одной Дашки, меня бы здесь не было. — А тебе самому-то в кайф быть тут? — Конечно. Они замолчали ненадолго. Слава лежал и не мог уложить в голове, что такой вот разговор с другом ему не кажется чем-то странным. Будто это совершенно нормально. — Андрей, — снова позвал Машнов спустя три минуты и, когда тот повернул голову, неожиданно даже для самого себя, прижался к нему всем телом и поцеловал. Губы у Хана сухие и мягкие, Слава почувствовал его щетину своим подбородком и попытался углубить поцелуй. Замай ответил. Ответил жадно, с придыханием; ответил страстно и горячо. Он перевернулся на бок, на секунду прервав поцелуй, и положил ладонь на щёку Гнойного, поглаживая скулу большим пальцем. — Слав, — шепнул он в самые губы и коротко поцеловал их, отстранившись, — нам нельзя. — Ты мне нужен сейчас. — Ты не понимаешь. — Да всё я понимаю! — он быстро выбрался из-под одеяла и, опрокинув Андрея на спину, уселся сверху. — Мне надо. — Ты даже не знаешь, чего хочешь, идиот! — Хан попытался скинуть с себя Гнойного, но тот нагнулся и поцеловал так, что Замай обессиленно упал на подушку. — Андрей… — закончить Слава не успел и только охнул, когда мужчина крепко схватил его за бока и принял сидячее положение, а потом и вовсе уложил на лопатки, нависая сверху. — Чего ты хочешь? Чтобы я выебал тебя? Этого хочешь, да? — хрипло рявкнул Андрей, прижимая Машнова к дивану. Слава не знает. Он, лёжа под Андреем, думает о том, что творится что-то из ряда вон выходящее. Как это он докатился до того, что Замай говорит ему такие вещи? Не девчонка какая-нибудь, не Сашенька, а Замай, лучший друг? Тот самый человек, который выручал, помогал, поддерживал. Тот самый, которого Слава только что целовал. Приятно ли было целоваться с Андреем? Да, без сомнений. Но почему? Потому что он был рядом, потому что глаза у него блестят и смотрит он на Гнойного по-особенному, потому что Слава ему безмерно благодарен за всё? Да. Машнов смотрит в знакомое до боли лицо и всё ещё не может в это поверить. Красив ли Замай сегодня вечером, этой ночью, сейчас?       Гнойный приподнялся на локте и схватил Андрея за загривок, притягивая ближе к себе. Он сбивчиво шепчет ему в губы о том, какой он красивый, и о том, как с ним сейчас хорошо, часто прерываясь на быстрые поцелуи. Но после, выговорившись, в глазах у него застывает немой вопрос, который Хан умело читает и без слов. Он немного сполз со Славы и задрал его футболку. Машнов ахнул, когда Хан наклонился и начал покрывать его живот поцелуями. По коже тут же побежали мурашки, и Гнойного передёрнуло. Андрей, заметив это, остановился, а потом, бегло глянув на друга, прижался губами к тазовой кости у резинки шорт. — Боже, — вырвалось у Славы, и он словно задохнулся. Мужчина вдруг почувствовал себя какой-то школьницей, у которой от подобных прикосновений ноги подкашиваются. Естественно ли это для взрослого мужика? Машнов подумал, что естественно только в особенных случаях, как сейчас. Замай дышит ему куда-то в дорожку волос на животе, уходящую за край одежды, и Слава вздрогнул, распахнув глаза, тут же покосившись на мужчину. Хан медленно прочертил кончиком носа линию от пупка до резинки шорт и поднял затуманенный взгляд. — Андрей… — успел сказал Слава прежде, чем Замай остервенело вцепился в его шорты, потянул их вниз и одним быстрым движением стащил до колен вместе с трусами. — Блять, — Гнойный попытался вернуть одежду на место, но Андрей схватил его за руки. — Уймись, нахуй. Слава внимательно посмотрел на него, а потом опустился на подушки, прикрывая глаза и тихо спросил: — Что ты будешь делать? — Пока не знаю, — задумчиво ответил Хан, и Слава почувствовал, как тёплая, сухая ладонь сжала его член. Машнов глубоко вздохнул и зажмурился, когда Замай стал медленно водить рукой вверх-вниз, и попытался максимально расслабиться. Это удалось ему лишь спустя время, когда привык к ощущениям. Он приоткрыл глаза и увидел, как Андрей, словно в трансе, водит пальцами по его члену. Лицо у него было сосредоточенное, но черты мягкие. Как в тумане Слава наблюдал за тем, как в пальцах друга скользила его собственная головка, поблёскивая смазкой. Хан неожиданно изменил темп и стал двигать рукой быстрее, отчего Слава почувствовал, что медленно, но верно приближается к разрядке. Хотя точно не знал, сможет ли кончить. Андрей облизал губы, что не ускользнуло от взгляда Гнойного и решительно наклонился, открывая рот. Слава тоже открыл рот, чтобы остановить его, но не успел: Замай обхватил ствол губами и начал медленно двигать головой. Машнов сразу же проглотил все свои слова от такой картины и лишь судорожно выдохнул. Андрей тем временем подключает к ласкам язык и, вытаскивая член изо рта, медленно облизывает головку, а потом снова берёт в рот. Слава видит, как его собственный хуй заходит Замаю за щёку, и его начинает потряхивать от этого зрелища. Андрей поднял взгляд на Машнова и выпустил член изо рта, а потом, не разрывая зрительного контакта, опять пихнул себе ствол за щёку и провёл по нему языком. Слава шумно и рвано выдохнул, и упал на подушки, но тут же приподнялся, опираясь на локтях и жадно вперился взглядом в Андрея. Тот продолжил двигать головой, отсасывая и стараясь не задеть зубами. Гнойный, проследив за действиями друга, сжал одеяло в кулак и закусил губу, а потом широко распахнул глаза и дёрнулся. — Стой, стой. Всё, хватит. Я так не смогу долго. Андрей вынул хуй изо рта и несколько раз облизал головку, а затем потянулся к Славе за поцелуем. Целовать чей-то рот после того, как в нём побывал собственный член, Машнову было не в первой и он охотно ответил Замаю, подумав мельком, что целоваться с ним действительно очень приятно. Андрей первым разорвал поцелуй, улыбаясь. — Выебу тебя как-нибудь потом. Сейчас не к спеху, — он снова взял член в руку и принялся дрочить, постепенно наращивая темп. Славе дышать становится совсем тяжело и он то и дело срывается на хрип, наблюдая за Ханом из-под опущенных, дрожащих ресниц. В какой-то момент Андрей поднял взгляд и заметил, что Машнов крепко жмурится, схватившись рукой за край одеяла. Значит, совсем скоро кончит. Замай остановился на секунду, медленно обводя головку члена большим пальцем, а потом продолжил, но движения его руки теперь стали совсем хаотичные. Гнойный открыл глаза, прерывисто выдохнул и только успел заметить, как Андрей наклоняется. В следующее мгновенье, Слава опять крепко зажмурился, и сперма толчками начала выплёскиваться из уретры наружу. Только через секунд десять Машнов осознал, что выплёскивается эта самая сперма вовсе не наружу, а куда-то внутрь. Мужчина резко распахнул глаза и замер с открытым ртом, глядя, как Замай судорожно глотает, крепко зажмурившись. — Зачем? — первым делом спрашивает Слава, когда Андрей наконец выпускает член изо рта и вытирает губы тыльной стороной ладони. — Я даже Саше этого не позволял особо. — Ну, — Замай пожимает плечами, — так вышло. Не обращай внимания на старого Хана. И такой опыт полезен. — А ты, я смотрю, экспериментатор у нас хуев. — Может быть, — Андрей подполз к Гнойному и лёг рядом, прислонившись головой к плечу. Слава тут же повернулся на бок и крепко обнял Замая, поцеловав его куда-то в макушку, а потом уткнулся носом в волосы и закрыл глаза.       Засыпая, он думал, что эта ночь как он и предполагал, оказалась особенной.       По Сашеньке Слава больше не убивался.