Momentary Pain Can be Pleasure Lain

«Ты чертовски жесток!» Грэм почувствовал, как волна нервной тошноты ударила его в живот, когда голос Дэймона разнесся над толпой. Он не знал наверняка, что стало причиной этому: перевозбуждение, алкоголь или хроническая усталость, потому что всей группе не удавалось как следует поесть и выспаться почти целую неделю. Взгляд Дэймона охватывал пространство вокруг и многотысячную толпу перед ним. Солнце было слишком жарким, люди превратились в крутящуюся кинетическую массу и было невозможно определить, сколько их энтузиазма было направлено на сцену, насколько они вообще были заинтересованы и вовлечены в происходящее. Жар тел, запах пота и взрывная энергия толпы распаляли его. Грэм видел это в его агрессивно вызывающей позе, а затем и в последующем гипнотическом прыжке после того, как начала играть музыка. Он как обычно склонился над своей гитарой, извлекая грохочущее соло. Гластонбери на данный момент был единственной крупной и значимой вершиной, которую они покорили. Это заставляло их ликовать и в то же время было чем-то новым и пугающим, скрывающим за собой неизвестность. Дэймон слишком много выпил и поэтому Грэм был вне себя от злости. Определенно, он был в ярости. «Не обращай внимания, — заставлял он себя. — Ради бога, не смотри на него. Сконцентрируйся на гитаре». Гластонбери был Святым Граалем. Для тех, кто застрял в Колчестере и с переменным успехом боролся в Лондоне за место под солнцем, он был главной целью. Как ни странно, оказавшись здесь, все чувствовали себя довольно необычно, с некоторой долей беспокойства: достаточно близко к дому, семье и друзьям, которые могли бы помешать, вторгнувшись и разрушив тонкую творческую и ментальную связь между всей группой, необходимую для ее нормального функционирования. Что-то в этой атмосфере было не так, и Грэм чувствовал это. Он знал, что Дэймон чуть ли не силком вливает ему алкоголь в горло, пытаясь заглушить накатывающую тревогу, и это было одной из значимых причин. Расшатанные, оголенные нервы, по которым бежал неотпускающий ток. Боже, он выглядел потрясающе. Новый костюм с иголочки идеально сидел на нем, ослепительно блестящие ботинки, незамысловатая стрижка… Грэму приходилось весь день сознательно отводить от него взгляд, и он понял, что эта вынужденная необходимость была причиной значительной части его разочарований и злости на самого себя. Вся группа была занята двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю. Они гастролировали, постоянно находились под прицелом камер. Американский тур вылился для них в катастрофу, и они не разговаривали между собой за пределами студии с тех пор, как их пригласили на выступать на фестивале. Дэймон стал одержимым, он писал новые тексты с тех пор, как вернулся в Англию. Его амбиции фронтмена были заразительны, а трудовая этика неумолима. Демозаписи получились блестящими. И британская четверка знала, что находится на пороге чего-то нового в их карьере, большого прорыва. Но для этого требовалось непрерывно работать, выворачивать наружу внутренности музыкальных инструментов, срывать голос, буквально жить в студии всем вместе, срываясь также друг на друга, не имея ни малейшей возможности остаться наедине с самим собой и собственными мыслями. В таких условиях Грэм скучал по Дэймону и испытывал угрызения совести за проявленный эгоизм. Эта группа была тем, о чем они мечтали, будучи еще подростками. Настоящая музыкальная группа. Концерты и собственная публика. Первый контракт. Но самым главным и решающим фактором оставались дружеские чувства. Настоящая, серьезная, взрослая музыка, получившая признание, была продуктом единения всех четверых, разорванных на части и снова соединенных обратно в своих песнях, записанных тяжелым трудом, которые, тем не менее, заставляли их радоваться незначительному полученному результату, по-идиотски улыбаться друг другу и носиться по студии буквально после каждой успешно записанной партии. Между ними всеми была близость, настоящее родство. Грэм знал, что это по-настоящему важно для всех них. И когда это срабатывало на сцене и в студии изо дня в день — это было волшебно. Но последние несколько недель превратились в ад. Камеры были излишне навязчивы, алкоголя было слишком много, а та доля свободного времени между выступлениями не была достаточной компенсацией того, что творилось в их жизни. Грэм точно знал, что ему нужно. Его Дэймон. Не тот одержимый маленький демон, который бродил сейчас рядом с ним по сцене, и чья целеустремленность привела их сюда, сделала их теми, кто они есть. Это было смутное желание. Он не был больше уверен, хочет ли тихо хихихать или подпевать Дэймону, поглощающему вторую тарелку печенья, заботливо испеченного матерью, беззастенчиво притягивающего его в свои объятия за просмотром «Квадрофении», сидя на диване в темной, освещенной лишь синеватым светом экрана, гостиной в Колчестере… или поддаваться тому Дэймону, который разбудил его слишком рано влажными поцелуями в затылок и теплой рукой, скользящей вниз по животу, хриплым шепотом на ухо: «Пожалуйста…», в чьих прекрасных глазах была затмевающая все остальное искра, в которые Грэм охотно погружался снова и снова, когда тот едва слышно стонал и выгибался, уничтожая и без того малую дистанцию между ними. Все это нужно было ему, он не мог выбирать. Грэм хотел, чтобы его блестящие голубые глаза смотрели на него как на единственного важного человека в жизни и целом мире. И теперь он знал уже наверняка, что его гнев был порожден осознанием того, что коллега слишком занят, чтобы заметить не только его самого, измученного своим же состоянием, остро нуждающегося в близком человеке, его бессилием перед лицом своей зависимости от человека. «Какого… какого черта он делает? Вот дерьмо». — Гитарист сморщился от ужаса, но продолжил играть, наблюдая, как Албарн перекатился рядом по сцене и вскочил на ноги совсем рядом, едва не сбив его с ног. Грэм заметил, что на мгновение лицо Дэймона побледнело. — Дэймон, с тобой все хорошо? Но его вопрос растворился в звуках музыки и гаме толпы, оказавшись незамеченным. И уже в следующую секунду Дэймона повело снова, буквально за пару прыжков он оказался на другом конце сцены у усилителя, сшибая его, затем снова поднимаясь на ноги и разъяренно вопя в микрофон. «Господи, должно быть, он сломал себе что-нибудь. Нужно просто продолжать концерт, наклониться к стойке микрофона на минуту, а затем наше время закончится и мы уйдем со сцены. Глупый! Глупый самоуверенный пьяный идиот!..» Дэймон швырнул микрофон в сторону и поспешил за кулисы, с облегчением опустив плечи, не обращая внимания на все еще ревущую вслед за ним толпу. Затем гитара в руках Грэма издала последний громкий и визжащий звук, сам он кратко поблагодарил публику и удалился со сцены вслед за другом. Шоу было окончено. Привычные лица закулисного персонала и техников слонялись в разных направлениях, пока гитарист наблюдал на расстоянии нескольких ярдов за тем, как Дэймон, спотыкаясь и прихрамывая на больную ногу, спустился по ступеням со сцены вниз в сторону стоящего неподалеку фургона. Затем он повалился на траву и начал судорожно развязывать шнурок на ботинке. Но продвижение к нему было прервано чьей-то рукой, неожиданно схватившей его за плечо. Опустив глаза и проследив по руке, с целью определить, кому же она все-таки принадлежит, он обнаружил, что это была рука ухмыляющегося рыжего молодого человека с растрепанной прической. Это был один из друзей Дэймона, Джейми. — Чертовски восхитительно! Ты отлично отыграл сегодня! — возбужденно вскрикнул Джейми и взъерошил Грэму волосы, пытаясь привлечь его внимание. Но мысленно он был где-то в другом месте. Последнее, что он увидел, остановившись — сгорбленную фигуру на траве в одном ботинке, окруженную обеспокоенным Дэйвом и активно жестикулирующим, разъяренно кричащим менеджером группы. Фигура на земле всем своим видом выдавала усталость и боль: голова была опущена и свисала между согнутыми коленями, а руки безвольно раскинуты в стороны. Но Джейми проследил за его направлением взгляда и отметил: — Похоже, им придется обратиться за медицинской помощью. А ты думаешь, о чем они там еще могут разговаривать? Грэм пытался высвободиться из его цепких рук. — Мне пора. Я должен идти. Но Джейми еще более настойчиво вцепился в него и продолжил: — Я думаю, что у вашего менеджера все под контролем, не зря же вы платите ему деньги. Пойдем, отойдем в тень, что-нибудь перекусим. Тебе нужно отдохнуть, выглядишь немногим лучше, чем твой пострадавший друг. Грэм колебался. Живот неприятно сводило от голода, и он не отказался бы выпить чашку чая. Но он все еще смотрел в сторону выхода, где Дэймона, скачущего на одной ноге и удерживающего травмированную ногу на весу, уже взяли под руки двое и, поддерживая его, повели по направлению к палатке с медпомощью. — Хорошо, — глядя вслед удаляющейся компании, вздохнув и пожав плечами, ответил Коксон, на что Джейми слегка покачал головой. — Надеюсь, он переживает за тебя так же, как и ты за него, — и, через секунду добавил, — потому что я не имею ни малейшего представления, почему ты терпишь все его сумасшедшие выходки. Даже мне он кажется эгоистичным и самовлюбленным засранцем. Грэм покраснел и коснулся пальцами челки, закрывающей лоб. — Он… он это знает. Это трудно объяснить. Он мой… мой лучший друг. Понимаешь? — Слегка прикусив губу и едва улыбнувшись, он продолжил. — Я знаю его лучше, чем кто-либо еще. На что Джейми в ответ лишь фирменно ухмыльнулся. — Ты пропал, Коксон. И ты сам подписал себе этот приговор. Ты во многом лучше меня — вот и все, что я могу сказать. Солнце начало клониться к закату, но было все еще слишком жарко, когда они добрались до палатки с едой и встали в очередь. Оба выбрали сэндвичи с сыром и маринованными огурцами, но Грэм все же предпочел чай холодному лагеру, к большому удивлению для его собеседника, за которым последовала виноватая улыбка: — В последнее время я немного перебарщиваю с алкоголем. Губы Джейми дернулись вверх и в глазах что-то блеснуло. — Неудивительно. Особенно в такой компании. Заняв место за длинным столом, они продолжили разговор. — Значит, сегодня вечером вы возвращаетесь в Лондон? — поинтересовался Джейми. На что Грэм отрицательно покачал головой и махнул рукой, прося дать ему немного времени, чтобы прожевать кусок сэндвича. — Неа, мы не планировали возвращаться сегодня. Может быть, Дэйв и Алекс поедут — не уверен. По крайней мере, в последний наш разговор мы остановились на том, чтобы остаться здесь еще на пару дней с Дэймоном. Если он задержится здесь, то мы выиграем для себя немного времени прежде чем вернуться в студию и приступить к работе над новым материалом. Но я абсолютно уверен в том, что небольшой перерыв точно не помешает. Джейми снова усмехнулся в ответ. — После того как твой приятель сошел с ума на сцене, ему нужен будет покой, однозначно. Но вместе с тем и тебе, полагаю… После этих слов в его облике проявились какие-то вызывающие, демонические черты. Он начал пристально вглядываться в лицо знакомого, ожидая ответной реакции. Грэм схватил свой чай и начал спешно его пить, отхлебывая большими глотками, всем своим видом выражая беспокойство. — Черт, мне нужно его найти! Срочно! Может быть, они уже забрали его в Лондон… Но Джейми мягко положил руку ему на плечо. — Нас не было несколько минут. Они все еще там и ждут, пока ему окажут помощь. Не стоит так переживать. Вы еще недостаточно знамениты для звезд, чтобы вам оказывали помощь незамедлительно. Тем более, сегодня чертовски жаркий день и там полно пострадавших от теплового удара и иных причин. На этом он замолчал и стал ждать, пока Грэма отпустит нервное напряжение и они смогут продолжить трапезу. — Ты когда-нибудь рисовал его? — Джейми в этот раз избрал иную тактику ведения разговора и не сверлил молодого человека глазами, а ждал, когда тот сам покраснеет и опустит голову, признавая свое поражение. Он сам не до конца понимал, почему задал этот вопрос, немного смутившись на долю секунды, но тем не менее был охвачен каким-то необычным интересом к данной теме. Но в следующее мгновение сомнения одолели его и он почувствовал себя виноватым в непосредственном дискомфорте своего знакомого, и, мягко коснувшись его руки, произнес: — Извини. Это, должно быть, слишком личное. Иногда я могу быть придурком. Расценивай это как художественное любопытство. — И, не меня своего тона, продолжил, сделав глоток некогда ледяного лагера, от жары ставшего едва прохладным, заговорил снова: — Он красив, надо отдать ему должное. Но это не в его власти. Должен признаться, я думал над тем, чтобы нарисовать вас всех вместе, если позволите, конечно. Есть что-то интригующее в беспорядке ваших лиц. Вы абсолютно разные, но вы нашли друг друга. Здесь есть, с чем поработать. Но Грэм все еще не смотрел в его сторону, вместо этого сверля взглядом липкую поверхность стола. Закончив прием пищи, он отряхнул свой полосатый пиджак и выпрямился, расправив плечи и глубоко вдохнув, поднял голову и решительно посмотрел Джейми прямо в глаза. Что-то в нем самом, в его извинении придало сил и смелости ответить. — Я рисовал его с самого первого дня нашего знакомства. Десятки раз, возможно сотни. Но никто, кроме меня, не увидит эти рисунки, так что можешь больше не спрашивать и тем более не просить показать. Это мое видение, что-то вроде личного дневника. Тщетные попытки запечатлеть, поймать его таким, какой он есть. Но это невозможно. Он постоянно меняется. Бешеная динамика и энергия, понимаешь? Затем он оттянул воротник рубашки и коснулся незамысловатого украшения из бусин. — Это он мне подарил. Сделал собственными руками. Для меня. Перед моим отъездом из Колчестера, когда мы закончили школу. Теперь взгляд Грэма больше не был смущенным или шокированным, наоборот, он был спокойным и теплым. — Мне не нужно ни перед кем оправдываться. В любом случае, никто не поймет. Никто не знает Дэймона так, как я. Он гораздо глубже, чем показывает и проецирует на всех вокруг. И он считает меня гораздо более значимым, чем остальные могут себе представить. Теперь на лице Грэма засияла мягкая улыбка. Он испытывал облегчение от того, что впервые за долгое время разговаривает, опустошая чашу чувств, переполняющих его, с кем-то, кто несмотря на скептицизм относительно достоинств Дэймона, по крайне мере, не осуждает никого из них и сложившуюся непростую ситуацию. Джейми доверительно и по-дружески улыбнулся в ответ, принимая предложенную сигарету и наклоняясь через стол, чтобы прикурить, мягко и быстро, едва касаясь, приложился губами к щеке Грэма, заставив его несколько удивиться: — Ты милый. Ему повезло с тобой. Последние минуты ощущались особенно спокойно. Умиротворяло тающее тление сигареты, зажатой между мозолистыми, но длинными и тонкими пальцами. Звуки вокруг понемногу начали стихать, что свидетельствовало о том, что люди расходятся с окончившегося фестиваля. Медленно приближался закат. Это была середина лета. Верхушки деревьев, окружавших участок, ловили ветвями длинные лучи, сверкая золотом, а в высоких облаках, украшавших голубое небо, виднелись кораллово-розовые полосы. Они медленно продвигались по палаточному городку к трейлеру группы, осторожно перешагивая через ноги в ботинках, сандалиях, резиновых сапогах разнообразных расцветок и фасонов, протянутых из палаток. Отовсюду слышались разговоры, смех, отрывки песен, треск костра, пьяное бренчание гитары и тамбурина. Джейми опять как бы невольно взглянул на своего попутчика: с его лица не сходила грустная полуулыбка, усталые глаза под толстыми линзами очков смотрели куда-то не вперед, не себе под ноги, а задумчиво сверлили пространство. И тут Грэм неожиданно заговорил первый. — Еще в Колчестере, когда мы возвращались из школы, он постоянно обращал внимание на то, что происходит вокруг. Каждый раз, когда он слышал доносившуюся откуда-нибудь музыку, то останавливался на некоторое время и прислушивался внимательнее. Ему всегда было любопытно. Ему нравилось, когда вечером в окнах горел свет: он любил заглядывать в жилые комнаты, кухни, гостиные, и говорить, что у всех случаются маленькие драмы, частью которых ты косвенно можешь стать. Но Джейми, на которого накатила внезапная усталость, сделал большую затяжку и выпустил дым в сторону. — Как думаешь, Грэм, настанет время, когда он перестанет быть твоим ориентиром? Точкой отсчета твоей системы координат, точкой мироздания? — это было сказано с небольшим поддразниванием и даже вызовом. В ответ он лишь покраснел и неопределенно покачал головой. Джейми также будучи творческой натурой, изучал его, наблюдал за ним всю дорогу, отмечая для себя его качества и повадки. Он был другой — полная противоположность сумасбродного Албарна. Скромный, застенчивый, но вместе с тем глубокий и непостижимый, он был очарователен в своих неуклюжих жестах, в отрицании собственного мастерства и таланта музыкального гения, преуменьшающим свою роль в значении для жизни группы, но это были те качества, которые делали его по-настоящему привлекательным. По-особенному красивым. И поэтому тот безмолвный искренний комплимент за столом сорвался с губ Джейми. Но времени для разговоров больше не было, они оба оказались около двери их автобуса. Коксон замешкался, почувствовав себя неуютно, сомневаясь, стоит ли приглашать его внутрь. — Знаешь, спасибо за компанию, проведенное время вместе и душевный разговор, но мне пора. Так уж сложились обстоятельства. Меня ждет машина. Мне нужно возвращаться в Лондон. Надеюсь, с этим чертовым засранцем все будет в порядке и он получит важный жизненный урок. Можешь передать ему от меня наилучшие пожелания. Грэм заметно расслабился. — Хорошо, обязательно. Я тоже признателен тебе за ужин и беседу… Но он не смог договорить, его опять прервали. — А еще я попрошу тебя связаться со мной по приезде в город. Я серьезно настроен нарисовать вас всех, — быстро отрезал Джейми и уже развернулся в противоположную сторону. — Твое здоровье, Грэм! — Кажется, ухмылка никогда не покидала его лица. Атмосфера внутри автобуса была, мягко говоря, отвратительная. Грэма чуть не стошнило, когда он открыл дверь и поднялся на верхнюю ступеньку. Продвигаясь вглубь фургона, он распахивал окна одно за другим, впуская потоки свежего вечернего воздуха с поля, разряжавшие спертую атмосферу. Занавеска, отделявшая спальные места от остального салона, с грохотом распахнулась. Показался менеджер группы. Он выглядел крайне недовольным. — И где только тебя носило целый день, черт возьми? — фыркнул он. — Но теперь-то ты пришел, слава богу. Теперь это больше не моя забота — ухаживать за задницей Его Величества. Менеджер похлопал своего подопечного и изобразил на своем лице улыбку облегчения, но тут же нахмурился и сменил тон, заговорив едва слышно. — На самом деле, все не так уж и радужно. Его нога перевязана и сам он напичкан обезболивающими — это максимум, что нам могли оказать здесь из медпомощи. Вдобавок он пьян, а обезболивающее и алкоголь — не самое лучшее сочетание, поэтому его вырвало несколько раз. Чертов идиот, в его манере делать лишь хуже себе и добавлять забот окружающим. Я не могу с ним совладать, поэтому надеялся, что если кто-то появится из остальной троицы, то хотя бы у него получится. Хочу лишь пожелать тебе удачи. Сочувствую. Его родственники должны приехать завтра и забрать в Лондон на дальнейшее обследование. Хорошо, что это был последний концерт и мы можем себе позволить отдохнуть несколько недель, даже допуская такой инцидент. — Менеджер торопливо договорил, на прощание кивая головой и скрываясь за дверью автобуса. Грэм был растерян. Снова. Но, казалось, это стало уже его привычным состоянием. В следующую минуту в дверном проеме опять показалась рука менеджера и протянула один костыль. — Это все, что здесь смогли найти. Это было на бис. Дэймон полулежал на нижней койке в одном ботинке, закрыв глаза и поместив травмированную ногу на подушку — его новые костюмные брюки были разрезаны вдоль шва до самого колена, пиджак и белоснежная классическая рубашка были испачканы травой, галстук ослаблен и больше походил на петлю, уныло болтающуюся на шее. На него в качестве покрывала был накинут один из кардиганов Грэма, а рядом стояла открытая, наполовину опустошенная бутылка скотча. Грэм лишь глубоко вздохнул, глядя на это удручающее зрелище и опускаясь на колени рядом с койкой. Раздражение почти перешло в нежность. Дэймон спал, или по крайней мере притворялся спящим, но его лицо было невозмутимо спокойным, почти что ангельским и болезненно напоминавшим о десятках тех ночей, проведенных вместе не так много лет назад, когда Грэм, проснувшись первым, наблюдал за безупречными чертами спящего друга. Но Дэймон резко нахмурился и поморщился, открыв веки. Его голубые глаза никогда не теряли своей кристальной ясности. Но сейчас взор был затуманен усталостью, болью и лекарствами — или же всем вместе. Тем не менее, он улыбнулся, увидев знакомое лицо приятеля, сидящего в узком проходе на коленях и придерживающего занавеску рукой. — Я хочу подняться в топ. Мы можем подняться в топ? Понимаешь, это истинное наслаждение?.. А здесь так же красиво, как и в Примроуз-Хилл… Грэм не мог сдержать улыбку, видя мечтающего о чем-то Дэймона в полубреду. — Ты сошел с ума или на прямом пути к этому. Позволь снять с тебя второй ботинок, поверь, так будет удобнее. Тебе нужно как следует отдохнуть. Он аккуратно наклонился и неуклюже расшнуровывал массивный ботинок, стараясь изо всех сил не потревожить покоящуюся ногу. Дэймон опять посмотрел на него глуповатым, затуманенным взглядом, все еще улыбаясь. — Твою мать, я не шучу! Нам действительно нужно подняться в топ. Завтра… — И тут же добавил, — Ты только видел эту медсестру, ну? Грэм лишь снисходительно покачал головой. — Должно быть, ты не ел ничего толком несколько дней. Нужно что-нибудь придумать. Кухня в автобусе состояла из крошечной раковины, чайника, небольшого холодильника, заполненного практически доверху разнообразным алкоголем, но к счастью, в нем отыскалась бутылка молока. Он заварил крепкий чай, добавив немного холодного молока. Поискав по ящикам, он нашел полку со снеками, среди которых отыскалась пачка шоколадного печенья. У Коксона сердце пропустило один удар. Как будто он загадал желание и оно мгновенно исполнилось странным образом. Это настоящее чудо. Дэймон схватил протянутую кружку и начал жадно пить горячее содержимое, которое тут же привело его в чувства. — Начальство по всей видимости недовольно мной. Грэм утвердительно кивнул головой. «Иногда нужно давать ему понять, что он пересекает границы дозволенного. Особенно в высказываниях. Иначе он становится похож на тех эссекских мальчишек, которые постоянно грозились надрать нам наши чертовы задницы после занятий». Пострадавший сделал еще один глоток и остановился. Его обворожительные голубые глаза теперь смотрели поверх края кружки прямо на Грэма. — Ты делаешь приличный чай. Спасибо, милый. И он рассмеялся, когда тот лишь махнул рукой в ответ. Лицо гитариста было подвижным. Он пытался решить, улыбаться ему или хмуриться. — Ублюдок, не называй меня так, когда я злюсь на тебя, — стало очевидно, что попытка вложить в эту фразу искренние эмоции провалилась. Дэймон был непреклонен, его лицо даже не дрогнуло от неожиданного ответа. Казалось, его самодовольная улыбка стала еще шире. — Да, я знаю. Ты каждый раз проворачиваешь эту штуку. — Какую? — коллега пытался сохранить невозмутимое, уклончивое выражение лица. — Твои губы. Ты сжимаешь их, когда злишься или расстроен. Ты делаешь это с тех самых пор, как я открыл глаза. — Албарн выглядел довольным собой, застав его врасплох. — Ты прав. Я очень зол на тебя. Он налил себе чашку чая и сел на кровать напротив, вытянув длинные ноги поверх смятых одеял. — У тебя ведь повреждена нога, так? — Коксон перевел тему. Дэймон с осторожностью попытался повернуть лодыжку в сторону, шевеля пальцами, торчащими из-под повязки. Болезненное ощущение промелькнуло на его лице. — Не так уж все и плохо. Медсестра сказала, что в моей ноге, вероятнее всего, чип, и они выведут его из строя после того, как сделают рентген. Он снова повернул ногу, радуясь проделанному успеху и меньшей боли, чем в первый раз. — Видишь? Она даже почти не болит. Друг усмехнулся: — Видимо, они дали тебе лекарств больше необходимого, чтобы ты уснул. Просто стоит подождать, пока их действие закончится, — его лицо смягчилось. — Не люблю, когда ты ведешь себя безрассудно. Помнишь случай в лесу, когда ты чуть не утонул?.. Дэймон отставил кружку с чаем в сторону и потянулся к руке приятеля, но тот не принял его. Еще одна попытка — на этот раз успешная. Он блаженно улыбнулся, когда Грэм позволил их пальцам переплестись. — Да, ты был там, чтобы помочь мне. Так же, как и сейчас, — он потянул его ближе к себе. — Иди сюда. В ответ не последовало никаких действий. — Извини, мне жаль. Мы давно не разговаривали. Может быть, я подсознательно, специально нанес себе травму. Грэм опрокинул свою кружку и встал с постели, не в силах скрыть улыбку, наклонился и нежно прижался к губам Дэймона. — Знаешь, я тебя ненавижу. — Ага. Я знаю, — Дэймон погладил его по щеке и в следующее мгновение их губы снова соприкоснулись. — Ты ведь сделаешь для меня все, что угодно, правда? Грэм кивнул, и они прислонились друг к другу лбами, касаясь носами друг друга и улыбаясь. — Конечно, идиот. — Хорошо, потому что мне нужно… скажем, проветриться. Здесь душно. Я хочу увидеть звезды. Албарн протянул единственный костыль. Это был грамотно разыгранный спектакль, и ему невозможно было сопротивляться. — Ну, хорошо, пожалуй… Будь осторожен. Но есть одно «но»: я не буду держать твой, кхм… Но парень поджал губы, блеснул глазами и ему даже хватило наглости подмигнуть. *** — Чувствуешь себя лучше теперь? Дэймон всегда был готов принять вызов, и оказался достаточно искусен в обращении с костылем, чтобы практически без посторонней помощи выйти наружу и справиться со всем самому. На руку оказалось то, что фургон был припаркован достаточно близко к самой дальней границе кемпинга, чтобы можно было уединиться и избежать громкого скандала в воскресном выпуске музыкальной желтой прессы. Но ничего подобного сегодня и не планировалось, вся команда как будто исчезла таинственным образом. До них откуда-то едва доносились редкие отголоски трассы, но рядом не было ничего, кроме стрекотания сверчков и крика птиц, суетившихся в зарослях утесника. — Мне намного лучше. Я даже в состоянии самостоятельно передвигаться, — он продемонстрировал свое умение, допрыгивая на одной ноге до деревянной скамейки для пикника неподалеку от автобуса, где сидел Грэм. Дневная жара наконец-то спала, вечерние сумерки начали уступать ночи, и на чистом небе, в отсутствие городских огней, начала появляться яркая россыпь звезд. — Совсем как в то лето, когда мы разбили лагерь. Помнишь, как злилась твоя мама, когда узнала, что я потащил тебя за собой? — Дэймон опустил голову на сложенные на столе руки, вглядываясь в лицо друга и ночную синеву за ним. — Конечно, я помню это. Мы провели так больше недели без всяких удобств. Только костер, палатка и спальные мешки, — Грэм подпер подбородок руками и посмотрел вверх. — Ты научил меня разводить огонь и считать звезды. А также по достоинству оценить кулинарные способности твоей матери. Завтра мне снова придется ее благодарить. Дэймон рассмеялся. — Полагаю, это была не совсем честная игра в бродяг, не так ли? Мы никогда не отходили слишком далеко от окна кухни. Мы были слишком нежными для всего этого, для такой жизни. Но я никогда не говорил родителям, что немного жульничал. Грэм усмехнулся кривоватой, неловкой, рассеянной улыбкой. — Можно подумать, ты все это придумал лишь для того, чтобы вытаскивать меня в лес каждую ночь. Он поймал себя на этой мысли, немного занервничал и посмотрел на Дэймона. — Нет, — протянул он, — ты не мог этого сделать! Блондин снова разразился смехом. — Конечно, нет. Это было по-настоящему. Настоящее взрослое испытание. Я мог бы сделать это в одиночку, но не хотел. Я скучал по тебе. — Повисла короткая пауза. — Я скучал по тебе последние несколько месяцев. У Грэма перехватило дыхание. Это случилось снова, за все время их многолетней дружбы: Дэймон словно прочел его мысли. И он ощутил прилив счастья от осознания того, что они все еще могут общаться как прежде, помимо игры в группе, переводя слова из его песен в звук, создавая музыку. Им просто нужно было оказаться вдвоем, побыть наедине, чтобы их мысли и чувства синхронизировались. — Я тоже по тебе скучал. Дэймон взял его руку, обвел ее пальцами. — На той неделе я научил тебя не только разводить костер и определять созвездия. Грэм наклонился ближе и, не произнося ни слова, пригласил Дэймона сделать то же самое. Томный поцелуй. Дэймон играл с тонкими длинными пальцами гитариста. Но поцелуй был прерван покрасневшим, задыхающимся, оглядывающимся по сторонам приятелем. — Все в порядке, здесь вокруг никого нет, — пробормотал блондин, — но мне все равно, пусть даже тут собралась бы вся королевская армия. Еще один поцелуй. — Черт возьми! — Коксон поерзал на скамейке. Албарн лишь едва заметно ухмыльнулся. — Значит, я еще не потерял хватку. Может, стоит пойти внутрь? — Вот что бывает, когда мы месяцами игнорируем друг друга. — Грэм нахмурился, но не мог устоять перед обезоруживающим взглядом и неидеальной улыбкой своего друга. — Вместе почти двадцать четыре часа в сутки, и ни единого шанса… — Черт… — солист не мог скрыть своего удовольствия от откровенного признания. — Два поцелуя, и ты готов. Как будто нам снова по шестнадцать. Он сунул костыль под мышку и сделал вид, что собирается встать. — Подожди, давай я тебе помогу, — Грэм позволил пострадавшему опереться на него. Неожиданно он начал: — Дело даже не в сексе, Дэймон. Хотя ладно, это ложь. Но я все равно безумно скучаю по тебе. Воспользовавшись небольшим преимуществом в росте, он обнял его за худощавые плечи, крепко прижимая к себе, бесконечно довольный тем, что друг принял его помощь и прижался к нему в ответ. Он зарылся носом в пшеничные волосы, жадно вдыхая знакомый запах, который помнил на протяжении многих лет, который искал на подушках после ночей, проведенных вместе. Это обостряло все его чувства. И этот аромат никогда не подводил, всегда срабатывал одинаково. Этот аромат отгонял все смутные чувства и переживания, которые он испытывал на протяжении всех тех месяцев, когда его взгляд скользил по плакатам Рэя Дэвиса, Кита Муна, Пола Уэллера, висящих на серой стене его спальни. Хорошенькие мальчики, о которых он не должен был думать. Хорошенькие мальчики, которых он менял на хорошеньких девочек в школьном коридоре в старших классах. Но никто не мог бы стать его лучшим другом. Он закрыл глаза и снова вызвал в своем воображении образ Дэймона. Его улыбку. Его глаза. Его голос. Его смех. Его теплое тело. Его запах. Он сам. Один факт существования такого человека не просто на одной планете с ним, а в непосредственной близости, будоражил его ум. — Закрой дверь, милый. Замок в двери совершил несколько оборотов. В автобусе стало совсем темно. Дэймон доковылял до постели и включил небольшую лампу в изголовье. Сел на край и принялся расстегивать пуговицы на рубашке. Едва освещенный тусклым светом, он был похож на ангела. Грэм едва владел своими ногами и, пытаясь унять в них дрожь, споткнулся в узком проходе об ботинок. — Осторожнее, Грэм. Нам не нужен еще один калека. — Ухмыльнувшись, он продолжил, — Эти ботинки спасли меня от более серьезной травмы. Хорошая инвестиция. Грэм снял ботинки и пиджак и аккуратно подвинул приятеля. Они вместе оказались на тесной кровати. Изумленно глядя на него, он сказал: — Я не хочу ничего менять. Я хочу, чтобы все осталось так навсегда. Грэм наклонился ближе, более осторожно, чем обычно. Пальцы Дэймона мягко взяли его за подбородок, разворачивая лицо к себе. И более он не нуждался в подсказках и наставлениях. Они целовались до тех пор, пока обоим стало нечем дышать, наслаждались тихими стонами и всхлипываниями друг друга. Неожиданно Дэймон произнес что-то по-французски. Что-то очень простое, но преисполненное чувствами. Мягко выдохнув, он дотронулся большим пальцем до губ своего партнера, пристально наблюдая за выражением его лица. — Ты такой романтик. Но французский — не твоя самая сильная сторона… Черт, позволь мне… — Грэм возился с ремнем, расстегивая джинсы, позволяя покрывать все свое тело поцелуями. С таким же успехом они могли бы быть в Колчестере, в небольшой спальне Дэймона на втором этаже. Это было именно то, что нужно Грэму: нежные, искренние, немного неуклюжие ласки от его старого, самого лучшего и вечного друга. Его называли милым, ангелом, чудесным созданием и еще десятками эпитетов. С ним обращались, как с самым дорогим человеком на земле. Это было идеально. Он уткнулся головой в его шею, едва дыша, стараясь не заглушить бесконечный поток фразы «я люблю тебя». Но он напрягся, сдерживая стон по привычке, совершенно забывая о том, что автобус находится в их полном распоряжении. — Это прекрасно. Ты прекрасен. **** Дэймон провел рукой по испачканному одеялу, и хихикнул, увидев гримасу Грэма. — Кто-нибудь точно найдет его. Здесь даже пахнет соответствующе. Албарн рассмеялся. — Не беспокойся, — сказал он, откинувшись на стенку, глядя сонными и довольным глазами на друга, который поправлял свою одежду. — Иди сюда. Они крепко прижались к друг другу, подобрав позу так, чтобы больная нога Дэймона лежала поверх здоровой ноги Грэма. Он вздохнул, снова уткнувшись в его волосы. — Джейми просил передать тебе его наилучшие пожелания — он переживает за тебя. И еще он сказал, что хочет нарисовать тебя. Нас всех. Он тоже считает тебя красивым, а всех остальных, как минимум, интересными, стоящими его внимания и усилий. — Посмотрим. Спустя полминуты Дэймон добавил: — Он никогда не сможет меня изобразить так, как это делаешь ты. Никогда. На этом разговор был исчерпан. Любые слова оказались бы излишни. Момент был прекрасен. Они прижались друг к другу еще крепче, и через несколько минут сон и дневная усталость одержали над ними верх.