not quite glass

уён не отрывает взгляда от стены. уже далеко заполночь и он это прекрасно понимает, слушает размеренное тиканье часов на стене и рассматривает непонятные узоры обоев. уёну не спится, ему не до сна. прокручивает в голове всю прошедшую неделю, все недопонимания, ссоры и примирения с саном — а потом снова ссоры, они слишком быстро выходят из себя, раздражаются слишком сильно из-за любой мелочи, отстаивают свои точки зрения, наплевав на компромиссы. слишком много их было, а всему есть разумный предел. они слишком разные, и если в студентческие годы никто на это не обращал внимания из-за той самой любви, какую показывают в сериалах и фильмах — со страстью, избытком обьятий и поцелуев с бесконечной нежностью, то с годами их идиллия разрушалась, как их надежда на лучшее. и они, вроде как, даже понимают это; понимают, что пора перестать ждать чуда, смириться и молча разойтись, тихо и мирно, как все взрослые люди. только они глупые — они продолжают, не хотят вот так просто все отпускать, не хотят расставаться — не привязанность ли это? глупые. звенящую тишину квартиры нарушает хлопок входной двери. уён поднимает взгляд на часы: 2:54. сильнее укутывается в родное мягкое одеяло и прислушивается: слышит, как сан, видимо думая, что чон спит, вешает пальто на вешалку, которое спустя секунду с грохотом падает на пол, заставляя юношу непроизвольно встрепенуться, а сана — обронить пару ласковых; слышит, как чхве приоткрывает дверь в их спальню, как под ним скрипит пол — уён краем глаза видит его небрежно уложеные волосы, слегка помятую белую рубашку, его слегка помутневший взгляд... похоже, он пьян. ну конечно. уён только сейчас начинает ощущать, насколько от сана несет перегаром. телом чувствует, как прогинается под весом сана их кровать. он снова садится на нее в грязных вещах. будь они в другом положении, сан получил бы по шее, а потом тихое со смешком: "извини, не рассчитал". он улыбнулся бы, фыркнул, потер шею и притянул бы за руку к себе на колени с извинениями в виде теплых обьятий и коротких поцелуев в шею. еще долго бы не отпускал с колен, потому что спешить на работу не было смысла. все равно опоздал. звон бляжки ремня, растегивание пуговиц рубашки и тихое ворчание на столь позднее возвращение. уён держится, чтобы уже по привычке сонно не повернуться к нему, не прошептать лениво-сонным голосом: "чего ты так долго?", дать затянуть себя в теплые обьятия и прикрыть глаза под такой родной голос: "прости, ён-а, задержали." сан ложится на кровать, специально не трогает одеяло, чтобы не потревожить ёна, шумно дышит, стараясь успокоить бешенно бьющееся, непонятно от чего, сердце, двигается максимально мало, но все равно старается занять более удобную позу для сна, пока уён молится всем богам, чтобы сан не смел к нему прикасаться, потому что особенно сегодня касания этого человека ему противны. но бога, кажется, не существует, ибо как объяснить то, что чхве осторожно обнимает ёна за талию, утыкается холодным носом ему куда-то в шею. ён реагирует быстро: хватает его запястье и грубо отбрасывает. — отвали. — голос предательски ломается, он дергает головой, чтобы сан не смел прислоняться к нему, но стукается лбом о стенку, тут же чувствуя на нем большую руку чхве, бережно придерживающую и огораживающую от твердой стенки. и снова не принимает ее, с такой же нескрываемой грубостью убирает ее. между ними завязывается молчаливая борьба, в которой уён пытается встать и уйти, а сан — его удержать. когда его тянут на колени, он замирает, впервые за все это время молча повинуется сану. однако когда он пытается взять его за подбородок, чон мотает головой, не желая поднимать голову и смотреть тому в глаза. — ложишь спать, от тебя несет. — держится, сохраняет спокойствие в выражении лица и в тоне, не хочет устраивать разборки поздно ночью и мучать соседей ссорами в три блядстких часа ночи. — прости. — шепчет одно и тоже в ухо ёна, пока он предпринимает попыки вырваться, понимая, что сан все равно не послушается: он попытается загладить вину, раскаяться. сан делал это много раз, но это уже бесполезный способ все исправить, потому что исправлять уже нечего — все кончено, а они этого не хотят принимать, хоть и прекрасно понимают. уён молотит его по плечам, сплевывает отчаянные оскорбления между сердитым сопением. надоело. сан же крепко держит за талию, удерживает на коленях и просит прощения, пытается спасти хоть как-то эту гребанную ситуацию, остатком трезвого сознания понимая, что сегодня вряд ли все будет по-прежнему. и он оказывается прав, потому что уён впервые действует так, как велит ему разум: не прощает. высвобождает одну руку, а после комнату оглушает звонкая пощечина. — уходи.