Морщинки и улыбки

Юра улыбается, завязывая волосы на затылке в хвост, близоруко щурится. — Что такое? — спрашивает Отабек, оглядывается вокруг себя, приглаживая волосы. — Солнце, — Юра отвечает коротко. Приставляет руку ко лбу, имитируя козырёк кепки. Кивает в сторону центра парка — скамейки стоят кругом вокруг небольшого островка, густо засаженного деревьями. Отабек двигается послушно в ту сторону, внешне при этом выглядя совсем спокойно, но внутри настоящая дилемма — спросить у Юры в шутку, о каком это солнце речь идёт, или лучше промолчать по этому поводу. Или не в шутку спросить. Юра выбирает скамейку в самой теневой сейчас части, присаживается, выдыхает. Отбрасывает со лба несколько прядок, намокших от пота, вытирает лицо воротом футболки. — Надо было ехать к деде! — говорит Юра, когда Отабек плюхается рядом с ним, хмурится. — Ну Юр, — Отабек улыбается одним уголком губ, — Мы бы только шесть часов на дорогу потратили. Целых шесть часов из пяти дней, прошу заметить, — Юра закатывает глаза, закидывает локоть на спинку скамейки, полуповорачивается к Отабеку всем корпусом. — Ну ты понимаешь, что упускаешь? — спрашивает Юра заговорчески, улыбается хитро. Отабек знает, но кивает отрицательно, чтобы вновь увидеть на лице Юры тот непрекрытый восторг, с каким он ещё вчера рассказывал ему о том, какие у деды Коли вкусные пирожки — «С картошкой — это просто нечто! Мягенькие, сочные, румяные!», красивые яблони — «Стволы толстые-толстые, тень такая приятная, что жуть», и интересные истории. К пункту с историями сегодня дошли только через полчаса — Юра разошёлся, описывая дачный домик дедушки. — И ты понимаешь, Бек, он же всё сам построил! Лето все был там, боялся лишнюю копейку потратить, копил, поэтому закончил только год назад. И долгострой, да, но так там уютно! Стены эти с коврами, полы не линолеумом покрыта или чем ещё, а прямо настоящие доски! Я каждый раз охреневаю, когда приезжаю туда — деревня-деревня, глухо, тихо, спокойно. Он мне ещё из раза в раз рассказывает историю о том, как он начинал строить… И поехало: первая, вторая, третья история — одна за одной, плавно перетекая друг в друга. Отабек слушает внимательно, но не особо понимает суть — это просто не выходит. Юра улыбается, жестикулирует руками, парадируя иногда голос дедушки — выходит на славу, но Отабек оценивает лишь по одной личной встрече с Николаем. Люди снуют по парку, срезая свои пути — домой, на работу, на свидание, в магазин… Дети бегают, смеются, но главное очарование сегодня для Отабека — Юра. Очарование это, в свою очередь, собирается заходить, кажется, на второй круг, но телефонный звонок прерывает его. Юра поджимает губы, смотрит на Отабека извиняющимся взглядом, принимает вызов. Звонит дедушка. Юра смущенно улыбается, слушая Николая, тихо говорит в трубку: — Деда, блин, я с Бекой, — Отабек закусывает губу изнутри, когда слышит своё имя, произнесенное с этой самой интонацией — мягкой, обнимающей, — Что? Ну де-еда-а, — Юра дует губы, строит страдальческое выражение лица. — Что такое? — спрашивает Отабек, наклоняется к трубке. Юра слегка краснеет щеками, отводит телефон от уха и прикладывает его к уху Отабека. Деда Коля, весело поздоровавшись, зовёт в гости. Отабек отмечает про себя, что Юра — действительно хороший парадист. Устоять перед обоянием не удается и Отабек соглашается. Юра широко улыбается, сияет глазами, возвращает к себе трубку и коротко, но тепло прощается. На следующее утро они едут к дедушке. Электричка полупуста, поэтому Юра вновь разговаривает, в этот раз — о котах. Бабушка с котятами, которая прилипла к ним на пероне, очень растрогала его. От покупки половины её коробки, кажется, уберегло лишь то, что ехали они не домой, а из дома. Юра в сердцах описывает встречу с Пётей. И, хотя Отабек и слышит эту историю в двадцатый раз, оторваться просто не может — Юра такой искренний, с горящимм глазами. Он любовно оглаживает брелок с кошечкой, по окрасу похожей на свою Пётю, улыбается, кладёт ногу на ногу. Между их коленями буквально пять сантиметров, но Юра и это ничтожное расстояние сводит к нулю. Гладит голой коленкой коленку Отабека, ластится. Отабек задыхается изнутри от чувств, но виду не подает — полуулыбается, слегка подаётся навстречу. Так близко, так тесно, так нежно. Юра продолжает свой рассказ как ни в чём не бывало, но ноги не отодвигает. Смотрит игриво, вещая о том, какой классной была малышка-Пётя. — Как ты прямо сейчас? — спрашивает раслабившийся Отабек и сам удивляется своей смелости. — Лучше! — Юра улыбается ещё шире, мягко толкает Отабека в коленку. — Это невозможно! — Отабек весел. Три часа пролетают так быстро, что когда Юра кивает посреди речи к выходу, Отабек пару секунд не понимает, что к чему. Выглядывает в окно, осматривает виды: с одной стороны вагона — удаляющиеся вдаль холмы, трава, яркое солнце; с другой — небольшая станция, перрон и старенькая машинка. Юра тянет его именно к ней. Николай в жизни гораздо более тёплый, чем на всех тех фото — большой медведь с суровыми бровями и любящими глазами. Юра рядом с ним становится ещё более молодым, ещё более счастливым, ещё более лучезарным — расцветает, как те самые цветы, о которых по приезде он жужжит без остановки. В красках расписывает процедуру пересадки из горшочка для рассады на клумбу. Отабек зачарован этим вдохновением. После небольшого обеда Юра ведёт Отабека к той самой клумбе. Неровным кустом сгрупированные космеи цветут и пахнут. Отабек счастлив и позволяет себе вторую за день смелость: — Такие же красивые, как и ты, — Юра, собирающийся продолжать экскурсию, остановливается на полушаге, краснеет, но не так мягко, как там, в парке — кончики острых ушей наливаются цветом, на щеках выступают пятнышки. Юра улыбается после неловкой паузы, смотрит весело и нежно, щурится хитро, и в этих самых морщинках вся любовь Отабека к жизни собрана.