Circus' beasts

Волна тревожных перешептываний наполняла цветастый шатер уже с раннего утра, когда декорации только начали устанавливать, и не прекращалась до самого вечера. Якобы кто-то пустил слух о том, что хозяин цирка сменился. Не было известно ни имени нового владельца, ни внешности, ни целей, одним словом, всем заправлял отныне человек-загадка. И слухи оставались слухами, если бы один из дрессировщиков не вспомнил о том, как в ночи случайно заметил силуэт Едогири — теперь уже точно прошлого хозяина –, покидающего свой кабинет с чемоданом наперевес и до боли довольной улыбкой. Естественно, столь резкая смена владельца цирка, да еще и без официальных заявлений, могла легко подорвать сегодняшнее выступление. Пока никто не отдавал новых приказов, на сцену, как это обычно бывало, выносили декорации и атрибуты для номеров, акробаты разминали резиновые тела друг друга, клоуны наносили грим на печальные и пропитые лица, но все в тайне продолжали бояться отмены шоу. Одна Ворона сидела у зеркала с непоколебимой уверенностью: шоу состоится. В ином случае, она перережет глотку этому новому хозяину, посмевшему сорвать ее планы. Нанося яркий грим на лицо, затачивая ножи, Ворона не предвкушала свой собственный номер, ее не волновали взгляды, которые будут прикованы к ней, цирковое искусство само по себе ей казалось постановочным, а оттого и скучным. На самом деле, она планировала сбежать отсюда сразу же, как наберется достаточно информации о махинациях хозяина с продажей наркотиков, незаконной провозкой животных и работорговлей. Но случилось кое-что интересное, поэтому она решила задержаться. Именно такого интересного в жизни Вороны было безбожно мало, даже бои и шпионаж после многолетней практики уже больше походили на из раза в раз повторяющуюся систему действий. Да, в столь серьезной работе и нельзя позволять выходить чему-либо из-под контроля, но ей чертовски нравилось, когда подобное случалось. Хейваджима Шизуо в этом плане определенно мог доставить Вороне удовольствие. Произошло это незадолго до появления слухов о смене директора. Когда перед побегом Ворона решила в последний раз проследить за Едогири, тот неосознанно привел ее к прямым доказательствам работорговли. Клетки, обычно служащие для перевозки крупных животных, оказались переполнены грязными людьми, большая часть которых была не в себе скорее всего из-за наркотиков. Сквозь железные прутья временами доносилось слабое бормотание, но в основном они просто молчали и почти не двигались. Глубокий хриплый голос хозяина цирка заглушал еще один, более далекий и юный. Скрытый в тени мужской силуэт говорил вкрадчиво, но с уверенностью, как змея обычно подбирается к жертве — осторожно, витиевато скользя сквозь травы, но с глазами хищными и раскрытой пастью. Ворона не видела его лица, только носки ботинок, но отчего-то чувствовала влияние этого человека. Многих из заточенных людей скорее всего отправили в бордели, господские дома и другие места без даже частички надежды на светлое будущее. На какое-либо будущее в принципе. Тех, что изуродованы или одарены хоть какими-то способностями, оставили работать в цирке. Если же уродцы не будут достаточно хороши для здешних выступлений, то их перепродадут в другие цирки, например, те, что в соседних городах. В любом случае, Ворону это особо не волновало, ей больше был интересен таинственный человек, вероятно стоявший над Едогири. Думая об этом сейчас, у Вороны почти не осталось сомнений, кто стал новым хозяином цирка… Но в тот момент, Ворона, поглощенная разговором Едогири и таинственного босса, небрежно скользнула взглядом вдоль клеток и вдруг ощутила нечто невероятное. Чувство, которое было похоронено давным-давно, еще после первого ее убийства, адреналином выкатило наружу. Испуг. Первородный страх. Ужас жертвы за секунду до того, как слюнявая пасть сомкнется на ее шее. Клетка, стоявшая дальше всех остальных, была значительно меньше, да и еще и наполовину прикрыта какой-то тряпкой или обрывком шторы. Единственное, что удавалось разглядеть в ней — поджарое туловище, скованное цепями, опущенную голову с кляпом во рту и взмокшие золотистые волосы. Грудь узника тяжело вздымалась, и при каждом вдохе казалось, что цепи на ней вот-вот пронзительно заскрипят и расколются на сотни частиц. Его дыхание не звучало как человеческое. Оно походило скорее на отдышку гепарда, который только что гонял зайца по раскаленному песку, а после за секунду растерзал его бедную тушу. От того, каким громким, звериным и тяжелым было это дыхание, Вороне казалось, что оно даже раздувает ее волосы, словно бы сам монстр стоял сейчас прямо перед ней. Небрежно брошенное Едогири: — А этот вообще живой? — разом пробудило ее от полного подчинения первобытному страху. Тучный мужчина слегка отодвинул двумя пальцами край тряпки, висевшей на клетке с монстром. Таинственный человек рассмеялся: — Конечно, только напичкан всяким. Очнется скорее всего только через день, — до Вороны донеслись звуки размеренных шагов, однако силуэт был все еще скрыт тенью. — Не советую даже приближаться к клетке, если не хотите быть растерзанным. — Боже, — вздохнул Едогири, машинально отходя на несколько метров. — И куда его девать, раз уж он так опасен? В цирке оставлять небезопасно, да и я не думаю, что он вообще станет выступать на сцене. — Я уже говорил вам: мне нужны монстры. Я не люблю их, но людям они очень уж нравятся. А вот людей я, как вы знаете, люблю, — довольно произнес человек. — Насчет безопасности не волнуйтесь: у меня есть кое-что важное для Хейваджимы Шизуо, и ему это прекрасно известно. Он не станет ничего предпринимать, по крайней мере, первое время. — «Шизуо» вы сказали? — Едогири вдруг замешкался. — Это не о нем ли ходили слухи, якобы есть человек, без проблем вырывающий уличные фонари из земли? Боюсь, такого монстра я оставить в цирке никак не смо- — Господин Едогири, — голос неизвестного налился холодом, хотя Ворона все еще чувствовала, что тот улыбается. Он, наверное, был из тех людей, что улыбаются всегда, неважно, рассказываешь ты им анекдот или приставляешь ствол к виску. — Если это настолько вас беспокоит, могу напомнить мое недавнее предложение. Я в любом случае хочу увидеть его на сцене и плевать, кем я буду в этот момент — зрителем или владельцем. Одно так или иначе вытекает из другого. Взгляд Вороны снова обратился к клетке Шизуо. На секунду ей даже показалось, что он открыл глаза и смотрел теперь прямо на нее, готовился к тому, чтобы разом порвать цепи и наброситься. Впервые в жизни ее спина покрылась мурашками, дрогнули обычно уверенные, даже расслабленные плечи. Смотря на него, Ворона никак не могла отделаться от ощущения, будто это она одна здесь заточена в клетку. Вот-вот настанет момент, когда к ней запустят истощенного голодом Хейваджиму, и он не задумываясь растерзает ее на кусочки. И это было… Весьма интересно. Лучи закатного солнца окончательно скрылись за горизонтом, и вокруг старого отреставрированного здания, замаскированного под огромный цирковой шатер, наконец зажглись огни. Ко входу начали стекаться люди. Ворона нависла над зеркалом, делая последние штрихи в странном, даже частично нелепом гриме, — учитывая ее обыкновенно невозмутимое выражение лица, — и неожиданно для себя усмехнулась. Нет, все это было даже больше, чем интересно. Свет лампы у зеркала падал на ее белое с румяными щеками лицо таким образом, что глаза тонули в черных глубоких тенях, даже белки потемнели. Ворона выглядела, как старая кукла еще Викторианской Эпохи, которую забыли на пыльном чердаке десятки лет назад, и вот она уже вполовину выцвела, где-то сгнила от сырости, где-то была покусана мышами и крысами. Но радужки ее глаз все еще задорно блестели из-под ресниц, шепча: «Давай поиграем? Будет весело». — Весело, — пробормотала Ворона и прошлась взглядом по бесконечной коллекции ножей. Да, это именно то слово. Стопами, кончиками пальцев, губами, втягивающими духоту и пыль циркового шатра, она ощущала предвкушение веселья. Сразить сильнейших, повидать богов и дьяволов этого мира — разве существовало что-то прекраснее? Сама возможность вновь прочувствовать тот страх, укротить его и превратить в силу делала настрой Вороны опасно ребячливым. В таком состоянии она могла одновременно контролировать ситуацию от и до и при этом совершенно не контролировать себя. Отец не раз давал ей пощечину за подобные игры со смертью и, пожалуй, был единственным во всем мире, кто умел вовремя ее останавливать. Вот только сейчас отца рядом не было. Поэтому Хейваджиму Шизуо выведут на широкую арену, и Ворона убьет его прямо там, на глазах у публики. А может, и наоборот. Вот, почему ее распирало веселье: окончание боя было неизвестно. Окончание ее смертельного номера было загадкой для всех. Кажется, Ворона даже могла бы полюбить цирк. Главный зал, в котором состоится шоу, за кратчайшие сроки наполнился людьми. С чемоданом в руке Ворона прошла мимо двух репетирующих клоунов, чьи уродливые лица даже под толстым слоем грима выдавали следы алкоголизма да долгих лет жизни на улице, и поднялась по лестнице. Как метательнице ножей ей на втором этаже делать было нечего: он предназначался лишь для воздушных акробатов и канатоходцев. Зато отсюда лучше всего открывался вид на манеж внизу и ряды сидений за прочной сеткой — для безопасности зрителей. Ворона слегка оттянула край занавеса в сторону и заглянула в появившуюся щель. Над ареной, которая с высоты второго этажа теперь казалась даже какой-то маленькой, тут же погас свет. Все покрыла абсолютная темнота, и зрители постепенно начали переходить на шепот или же вовсе замолкать. Из подсобки на первом этаже принялись выносить на сцену реквизит для первого номера, и Ворона вдруг задалась вопросом, когда на сцену заявится Шизуо. Приказов о переносе номеров от нового босса не поступало, а открывать шоу должны были акробаты. Так когда же? Возможно ли такое, что Шизуо все еще не очнулся после той дозы наркотиков, что в него вкачали? Неужели она вообще зря надеялась увидеть его сегодня? Это заставило Ворону нахмуриться. Неподалеку от нее зашуршала компания акробатов в блестящих костюмах и с накрашенными лицами. Вороне было отлично их видно даже в кромешной темноте — настолько они вырядились. Толпа за занавесом уже вопрошающе шумела, и один из акробатов как раз схватился за специальную плотную ленту, чтобы взмыть в воздух, но вдруг раздался чей-то голос позади: — Подождите!.. — подбежала еще одна акробатка. Именно ей еще до того, как попасть сюда, кажется, удалили ребра ради эксперимента или развлечения, и теперь она раз за разом ужасала публику собственной гибкостью. Чего еще можно было ожидать от цирка, связанного с торговлей людьми, — здесь все так или иначе являлись уродами, побитыми жизнью, беспризорниками и наркоманами, изгнанными из собственных семей. Одним словом, отбросами общества, которые всеми силами скрывали свои сущности за гримом и широкими улыбками. Вороне здесь было не место. В отличие от них, она никогда не прятала безобразия своей натуры.  — Новый директор передал, что порядок выступлений сместился. До нас будет еще какой-то номер, я только что узнала!.. Акробаты принялись возмущенно переговариваться, но Ворона уже не слушала. Ее пальцы невольно сжались на ручках громоздкого чемодана, который временами позванивал лезвиями ножей внутри себя. Натасканный за годы шпионажа слух Вороны уловил шелест цепей во тьме и чьи-то тяжелые шаги внизу, на манеже. Удивительно, как одно лишь невзначай упомянутое имя могло взволновать ее застывшую душу. Ворона словно бы вернулась на несколько лет назад в свое детство, как раз в ту секунду, когда за окном медленно падал снег, а ее дрожащая рука крепко сжимала рукоять ножа, торчащего из чужой груди. Обычного кухонного ножа для рыбы, к счастью, накануне хорошенько наточенного, — отец будто знал, что вскоре произойдет. Ворона подкоркой ощутила, что сейчас назовут имя этого монстра, пригласят на сцену. Ее тело отзывалось на мысли бурлящей кровью, легкой отдышкой, каплей пота на виске. В ожидании короткого «Хейваджима Шизуо» у Вороны невольно пробежала перед глазами вся жизнь. Ей вдруг стало ясно: окрепли бледные плечи, руки перестали дрожать, ножи стали острее, дороже, но внутри она так и осталась ребенком. Маленькой девочкой, которую напугал однажды ввалившийся в дом грабитель. Сломанной куклой, которая захотела сохранить в себе то чувство страха, но не вышло. Вороне нравилось читать, достойно выполнять задания отца, одерживать победу из раза в раз. Но важность всего этого тут же померкла, стоило ей заметить тогда самую дальнюю клетку, а точнее Шизуо в ней. Имя, одно лишь имя, и ужас снова пронзит ее пластмассовое тело, заставит испытывать хоть что-то. Ради такого и умереть не жалко. Ворона ждала, когда назовут его имя. Совсем близко послышался шорох. Мимо Вороны и акробатов едва заметно проплыл сквозь занавес темный силуэт, да с такой уверенной скоростью, как будто собирался прыгнуть. Однако вместо прыжка он вдруг принялся свободно шагать по воздуху, и до Вороны наконец дошло, что там был канат. Отсутствие света мешало разглядеть детали, но примерно на середине каната до этого постоянно движущаяся тень замерла. Тишину разрезал пронзительный скрип, а затем прозвучал голос, местами прерывающийся помехами, словно где-то слишком громко включили радио: — Дамы и господа, — и Ворона, несмотря на все помехи, сразу узнала этот голос. — Этой ночью вы удостоены честью лицезреть удивительное шоу, которое полностью перевернет ваше воображение. Легенды не то о звере, не то о человеке, способном голыми руками вырывать уличные фонари из земли и выживать даже после смертельных ранений — абсолютная правда! И сегодня наш цирк вам это докажет. Вверху зажглись прожектора, освещая человека на канате. Ворона видела его впервые, но слух не дал бы ей соврать: именно этим вкрадчивым голосом таинственный силуэт общался с Едогири. Скорее всего, это и был новый директор цирка. Для столь неприятной, всепоглощающей ауры у него оказалась до боли простая юношеская внешность. Разве что лукавый взгляд, обращенный на публику, выдавал собой личность человека, способного пойти на любую мерзость ради секундного веселья, лишь бы ему самому в итоге было хорошо. Ворона ощутила некую схожесть между ними двумя, и желание разорвать его голову несколькими выстрелами из револьвера окончательно заняло ее мысли. — Встречайте… Оркестр неподалеку беспокойно протянул первые ноты заводной мелодии, вещающий с каната торжественно развел руками. Ворона облизнула сухие губы, услышав уже знакомое дыхание зверя из недр манежа, все еще покрытого мраком. Она упрямо смотрела вниз сквозь щель занавеса с надеждой увидеть там никого иного кроме как Хейваджиму Шизуо. Но оттуда все еще веяло лишь темнотой, запахом железа и, отчего-то, сигаретным дымом. — …несравненного… Лучи прожекторов стремительно опустились в центр арены, слепя зрителей. Вороне оставалось ждать, когда сквозь помехи будет произнесено имя Шизуо и тем самым запущено долгожданное шоу. Не только как участница, но и как зритель она изнывала от нетерпения. Вопреки всем ее ожиданиям, человек на канате с презрительной улыбкой выдал лишь: — …монстра. Названый монстром склонил голову под пронзительным светом, так, что его взмокшая грива стала напоминать золотистые осенние листья, затопченые чужими ногами. Каждый его позвонок выпирал из-под кожи, и капли пота медленно стекали вдоль вытянутой спины. Хейваджима Шизуо, несмотря на всю свою силу, был невероятно худым и высоким. Даже нелепо было наблюдать, как четыре огромных силача, обычно без проблем поднимающие живых львов над головами, с опаской держали края цепей, которыми был скован тощий доходяга. Но Ворона чувствовала его мощь по тому, как уверенно он держался. Вся публика с ошалелыми лицами замерла, уставившись на крохотную, в сравнении с крепкими силачами рядом, фигуру Шизуо. А он сам, тем временем, неспешно пускал дымок через зажатую в зубах сигарету. — Орихара Изая, — хрипло произнес он со все еще опущенной головой. Одна из его поджарых рук чуть звякнула цепями и медленно вытащила изо рта сигарету, пальцами ломая ее пополам, с ненавистью, с дрожью. От одного только звучания голоса Шизуо Ворону вновь пробило мурашками, как очередную мишень в тире. — Ублюдок чертов, я так и знал, что это ты постарался. Когда Шизуо поднял голову, Ворона заметила спешно нанесенный грим. Белая краска, вдоволь напитавшаяся потом, плавно стекала по острым скулам прямиком к челюсти. Даже нелепые румяна на щеках и носу не могли скрыть одичалого, свирепого взгляда исподлобья. Шизуо ужасал настолько, что и рюшечки, которыми были обвиты браслеты его кандалов, и цветастая бабочка на обнаженной шее полностью терялись среди той злости, что отпечаталась на его лице. И по довольной усмешке человека на канате, Ворона наконец определила источник ненависти во взгляде Хейваджимы Шизуо. — Где Акане? — объятый дымом он говорил спокойно, смотрел Изае прямо в глаза и как будто не замечал той толпы людей, что скопилась вокруг. Ворону даже разочаровало подобное хладнокровие, ведь она ожидала, что Шизуо сразу же начнет громить все и вся. Но крепко сжатый кулак, весь в пепле от разломанной сигареты, на мгновение дрогнул. И стало ясно, что он держался за это хладнокровие из последних сил. Орихара Изая, кажется, прекрасно об этом знал, а потому и рассмеялся, попутно убирая микрофон от лица, чтобы было слышно одному только Шизуо: — От того, какое шоу ты сегодня устроишь, напрямую зависит ее безопасность, — Изая присел на корточки с такой легкостью, будто бы не находился сейчас в опасной высоте над землей. Его змеиные глаза то ли от удовольствия, то ли от раздражения сузились. — Ты же не хочешь, чтобы из-за тебя пострадала маленькая девочка? Так что будь послушным. Шизуо шумно выдохнул через ноздри. Цепи, впивающиеся в тело, отупелые человечьи рожи повсюду, наркотик в крови, да в такой дозе, что смог завалить даже такого монстра, как он, на добрые сутки. Затем еще узкая клетка, нелепый грим, побрякушки на теле и этот мерзкий голос в динамиках. Орихара Изая распалял его и без того пересыщенную злобу просто так, ради забавы. Покупка цирка, найм людей, которые смогут похитить девчонку, траты на наркотики и перевозку Шизуо, даже выход на сцену: все ради красного перекошенного лица Хейваджимы. В каком-то смысле, Ворона даже могла это понять. Она настороженно переводила взгляд с Изаи на Шизуо, ожидая хоть каких-то действий, но оба они смотрели друг на друга подозрительно спокойно. В белобрысую голову Вороны закралась оскорбительная для нее самой же мысль: Шизуо сдался. Он стоял без мимолетного шороха, без слова и даже капли былой ярости в глазах, будто все, что ему отныне оставалось, — смиренно ждать указаний истинного хозяина шоу. Из недр арены послышался негромкий, сквозь усмешку голос: — Я действительно тебя ненавижу, — костлявые пальцы Шизуо вдруг крепко сжали цепи на груди. — Ты не успеешь и пальцем тронуть Акане, потому что я придушу тебя быстрее. Раздался скрежет и пронзительный скрип. С такой же легкостью, с какой обычно ломалось печенье в руках ребенка, распалась на части первая цепь. Силач, что старательно тянул ее за конец все это время, невольно рухнул. — Зверь не хочет оставаться привязанным, да? — Орихара с невозмутимой улыбкой наблюдал, как Шизуо рвет на себе цепи под охи публики. От его спокойствия Вороне стало ясно: такой агрессивной реакции Изая и ожидал. Более того, именно ее он и добивался, поэтому сейчас его змеиные глаза сужались так лукаво. Орихара вдруг щелкнул пальцами, и этот короткий звук чудесным образом заглушил все остальные. Как по команде силачи отбросили в стороны уже ненужные обрывки цепей и принялись нападать на Шизуо. Наметилась жестокая драка, но зрители были от этого лишь в большем восторге. Здесь не было детей и горожан-простачков — на ночное представление отнюдь не за маленькую входную плату приходили известные личности, знать и особенно работорговцы. Рискуя своей репутацией и деньгами, мало кто из них действительно ожидал поглядеть на забавных клоунов и красивые акробатические трюки. Еще при власти Едогири во время выступлений часто происходили кровавые бойни: в основном спланированные, но бывали и исключения. Некоторых работников цирка попросту стравливали друг с другом под оглушительные аплодисменты. Поэтому от первой хлынувшей крови азартная публика мгновенно оживилась, и своими безудержными выкриками перестала отличаться от толпы деревенщин, делающих ставки в петушиных боях. Вороне, не питающей особого интереса к искусству, эта схватка невольно напомнила сцену из древнегреческого мифа, в котором Геракл сражался с немейским львом. Только теперь Гераклов было аж четверо, а лев яростно раскидывал их по сторонам и терпеть поражение явно не собирался. Где-то в районе поясницы у Вороны осели мурашки, и она поздно поняла, что холодная улыбка тронула ее губы. То, чего она жаждала будто целую вечность, наконец-то воплощается в жизнь: звероподобный Шизуо вышел на сцену и торжественно заявил о себе миру. Наблюдая, как капли крови размазываются по манежу, как перекатываются мышцы на взмокших телах и как убого выглядят улюлюкающие джентльмены да вульгарно посмеиваются леди, Ворона чувствовала нарастающее с каждой секундой наступление чего-то непредвиденного и смертельно опасного. Это вновь приобретенное чувство отзывалось гулким сердцебиением, ноющей болью в животе, и, черт возьми, как же оно было прекрасно. В почти детском восторге Ворона невольно выцепила взглядом Орихару, и то волшебное чувство вдруг ухнуло из легких в низ живота. Сложно поверить, но, спокойно стоя на канате в лаковых ботинках, он видел, как Шизуо сметает всех и вся на своем пути лишь бы добраться до него поскорее и придушить собственными руками, видел, насколько тот силен и свиреп, но лицо его при этом совершенно не отражало страха. Напротив, Изая едко улыбался, без фальши, не через силу, а будто бы от искреннего удовольствия, как Ворона минуту назад. И стало ясно, что весь его вид говорил лишь об одном: «Я полностью контролирую ситуацию» В это же мгновение публика частично стихла, послышалось несколько удивленных вскриков, и Ворона поняла, что ход представления изменился. Действительно, движения на манеже почти прекратились, потому что Шизуо получил свой первый серьезный удар. Мало того, что он не успел уклониться, так его тело вдруг немного обмякло и закачалось из стороны в сторону. Один из силачей, который все еще неплохо держался на ногах, внимательно следил за последствиями собственной атаки. Удар пришелся на голову — это было ясно по тому, как отчаянно Хейваджима за нее схватился, пачкая кровью и без того грязные волосы. Отшатнувшись, он с силой зажмурился, сминая пальцами переносицу. — Что, еще не до конца проснулся? — негромко произнес Изая, явно этого и ожидавший. И правда, не было ничего удивительного в том, что Шизуо, который едва очнулся после нечеловеческой дозы наркотиков с синяками от цепей на теле и пустым желудком, так реагирует на средней тяжести удар. Вместо ответа на вопрос Изаи бедняга снова покачнулся, побледнел, и тут его стошнило кровью на манеж. Довольная улыбка Орихары на секунду скривилась. Он наблюдал за сильным Шизуо, который даже измазанный собственной кровью держался гордым царем зверей, но видел в нем лишь жалкого пресмыкающегося. С подобной высоты широкая сцена наверняка превращалась для Изаи в крохотную тактическую карту с расставленными на ней фигурками. И он двигал их как хотел. — Заткнись, — сквозь зубы ответил Шизуо, сплевывая остатки крови. Несмотря на то, что руки его покрыло мелкой дрожью, а ноги с переменным успехом держали равновесие, во взгляде, в напряженной спине все еще плескалась первозданная ярость. Он поднял голову. — Сейчас из этих дурь выбью и за тебя примусь, ублюдок. Хейваджима выставил перед собой разбитые в мясо кулаки. На запястьях как браслеты звенели немного помятые кандалы и обрывки алеющих рюшек. Бабочка, сидевшая кольцом на жилистой шее, вся обтрепалась и съехала вбок. Сквозь потекший грим проступали синяки, кровь медленно стекала по подбородку к ключицам. Тыльной стороной ладони Шизуо небрежно вытер рот, и теперь его лицо под светом софитов пугало широкой кровавой улыбкой. Сейчас он действительно стал похожим на клоуна, правда такого, что обычно потрошил людей на темных улицах в чьих-нибудь страшилках. Пришли в себя уже все четверо силачей и тут же то поодиночке, то всей гурьбой принялись нападать на Шизуо. Вопреки своему состоянию, тот не стремился по максимуму уклоняться, а наоборот словно бы игнорировал все удары, под которые попадал, концентрируясь лишь на собственных кулаках. Но это все же мало ему помогло. Видимо, бой начал казаться Орихаре слишком затянутым, потому что сквозь помехи в динамиках он вдруг сказал: — Выбейте из него лишнее, а затем прикончите, — и бросил одному из силачей револьвер. Зрители с азартом загудели, а у Вороны сперло дыхание. Удары шатающегося Хейваджимы кое-как попадали в цель, но взгляд его метался по сцене так, будто виделись ему разве что стремительно проносящиеся яркие картинки. Трое силачей даже схватили его за руки и ноги, хоть и не факт было, что они смогут продержать его так дольше пяти секунд. Четвертый с револьвером решительно приблизился. Забивать кого-то до смерти было для него не в новинку, Ворона уже видела это во время прошлых представлений. Когда жизнь заставляет тебя из раза в раз пачкать руки кровью, не нужно много времени, чтобы это начало тебе нравиться. Толстый и волосатый палец силача слегка дрогнул, готовый нажать на спусковой крючок. И по этой едва заметной дрожи Ворона поняла, что, все-таки, есть ощутимая разница: сделать выстрел или забить кулаками. Когда стреляешь, прежде всего, убиваешь не ты, а оружие. Оно не знает милосердия, не чувствует жалости, и действует всегда на поражение. А кулаки и сами разбиваются о чужое тело — платят нужную цену, сливаются с потом и кровью, и эти кулаки твои собственные. К тому же, когда бьешь сам, еще есть шанс, что удар не станет смертельным. Ворона прекрасно знала об этой разнице. Силач уже не выглядел таким уж могучим и жестоким — широкие плечи дернулись будто под тяжестью совести. Изая не произнес ни слова, но его взгляд рассекал огромную высоту между ними, прошибал насквозь острой болью. И в этом взгляде был яд, была ужасающая угроза: если ты не убьешь, то убьют тебя. Но едва ли кто-то из них интересовал Ворону больше Хейваджимы Шизуо. Станет ли ей приятно, если его пристрелят прямо сейчас? Кажется, долгожданное шоу слишком быстро подбиралось к концу, а все из-за того, что у ублюдка Орихары изначально был готовый план. Этот парень не понимал всей изюминки риска. Револьвер должен был оказаться в ледяных ладонях Вороны, но ничего уже не поделаешь, она оставалась обычным зрителем, девочкой из подсобки. Наблюдая со второго этажа за сценой, она невольно подошла ближе к краю, чтобы лучше рассмотреть Хейваджиму, особенно его побитое, с кровавой улыбкой и злыми глазами лицо. — Стой! — один из акробатов нервно схватил ее за локоть и оттянул в сторону. — Ближе не подходи, а то еще свалишься. Прекрасная морда Шизуо пропала из виду. Раздраженная, Ворона впервые за долгое время обратила внимание на компанию других циркачей, которая со второго этажа смотрела представление вместе с ней. Акробаты, судя по всему, еще надеялись на то, что сегодня будут выступать, даже тот, что упрямо оттаскивал метательницу ножей от падения, так и продолжал держать в свободной ладони край ленты. В том, как немного змееподобно извивалась эта лента в чужой хватке, Ворона вдруг увидела навязчивую идею. Чемодан с ножами, ручки которого все это время крепко сжимали ее пальцы, Ворона поставила на пол. Послышался щелчок, и он раскрылся, переливаясь серебром, словно шкатулка с драгоценностями. Бледные тонкие руки суматошно стали перебирать ножи, трогая края лезвий и хватаясь за рукояти без какого-либо страха и осторожности. Присутствующие нервно уставились на действия метательницы. — Разве ты сейчас выступаешь? — послышался неуверенный голос, но Ворона даже не моргнула. Несколько ножей из чемодана она сунула за пояс, хотя в глубине души, ей, конечно, хотелось бы опробовать все свои «игрушки» в эту дикую ночь. Холодное молчание Вороны, видимо, начало раздражать того парня, что упрямо «спасал» ее минуту назад, потому что он снова подал голос: — И вообще, что ты здесь делаешь, второй этаж толь- Но снова болтовня пролетала куда-то мимо. Ворона молча выхватила у акробата ленту, поддела ее острым носком ботинка и крепко обмотала вокруг ноги. Когда присутствующие, наконец, удостоились ее взгляда, безумный блеск в глазах Вороны напугал абсолютно каждого. Лишь теперь, с зажатой в руках и обмотанной вокруг ноги лентой, она заметила то, насколько была возбуждена. В голове ее отдавалось слабым эхом лишь собственное дыхание, грудная клетка вибрировала от ускоренного сердцебиения, а руки впились в плотную ткань с необычайной уверенностью. Мир сузился до пределов щели между занавесом, в которой мелькала яркая сцена. Двигающиеся силуэты и лица походили на внутренности, сжимались и скользили друг по дружке от малейшего волнения, словно в чей-то живот заползли змеи, чтобы свернуться в ядовитый комок. Холодное острие одного из ножей слегка обожгло девичью поясницу, мысли свелись в повторяющиеся фразы из прошлого. Вороне привиделось на мгновение, что вот-вот повалит снег, как и в ночь, ознаменованную ее первым убийством. Так или иначе, все в ее жизни постоянно возвращалось к этому поворотному моменту. Чувствовала ли Ворона страх? Нет, такое прекрасное и смертельное чувство она берегла до встречи лицом к лицу с Хейваджимой Шизуо. Нет-нет, то, что она сейчас собиралась сделать, не внушало ей и капли ужаса. Поэтому под крики акробатов, под шум толпы и свист ветра в ушах Ворона крепко ухватилась за ленту, оттолкнулась от края и прыгнула. Будто становясь одним из своих ножей, она стремительно разрезала воздух. Лица зрителей, что еще не успели заметить ее прозрачный силуэт, едва вынырнувший из тени под свет прожекторов, на скорости превращались в тысячи одних и тех же вытянутых желтых лиц с картины Мунка. Они казались Вороне картонными и неживыми. Орихара с прекрасной реакцией сразу заметил странные движения сбоку и мазнул по ней взглядом, но Ворона не разобрала его эмоций. Впрочем, для нее это было не так уж и важно. Лента плоской змеей заскользила вдоль тонкой ноги, и Ворона на высокой скорости устремилась вниз. В метре над силачом с револьвером, чей палец так и продолжал дрожать на спусковом крючке — из-за собственного страха увалень даже перестал что-либо замечать –, Ворона отклонила тело назад, маятником улетая подальше. Но всего через секунду, крепче ухватившись руками за ленту, сокрушительно врезалась ногами в голову силача. Чужое грузное тело рухнуло на измазанный кровью манеж. Ворона спрыгнула с ленты едва ли не прямо на силача и ногой пнула револьвер, чтобы тот отлетел подальше в сторону. По залу пробежалась волна перешептываний. Хотя свет софитов да охи публики мозолили глаза и уши, за время работы в цирке под прикрытием Ворона уже успела к ним привыкнуть. Ей приходилось терпеть выходы на сцену из-за задания, но сейчас, впервые в жизни внутри ее бледной головы не сидела банальная установка «надо». Сейчас у нее была мотивация. Ворона как раз захотела увидеть окровавленное лицо этой мотивации, но оставшиеся силачи ей, конечно же, не позволили. Двое из них продолжали удерживать все еще брыкающегося, но слегка успокоившегося от удивления Шизуо, пока третий приблизился к Вороне, размахивая кулаками. Нужно признать, что она хоть и была гораздо ниже и тоньше противника, из многолетнего опыта прекрасно знала, что большое мускулистое тело бывает залогом победы разве что в боях с новичками. Чувствуя собственное превосходство, Ворона уклонилась от замахнувшегося кулака, сжала руками чужое запястье и под болезненный крик силача изящно выполнила боковое сальто. Шокированный болью от вывиха, он практически стал мишенью — промахнуться и лишний раз не сломать ему что-нибудь казалось чем-то невероятным. Конечно, Вороне повезло, что бой был один на один, иначе ее потрепало бы не меньше Шизуо. Но даже так, разворачивающаяся перед зрителями сцена больше походила на избиение младенца. Когда искаженное, поломанное тело «Геркулеса» упало на пол, Ворона удостоила его секундным взглядом из-под ресниц. Он и был для нее лишь младенцем: со своими кровавыми драками под цирковой оркестр и гул толпы силач и близко не стоял рядом с Вороной. Закаленная пощечинами отца, тихими нападениями в подворотнях, пытками на заданиях, перестрелками и презрительными взглядами, Ворона возвышалась над всеми присутствующими здесь. В отличие от работников цирка и зрителей, жизнь ее никогда не купалась в свете софитов. Послышался хруст и хрип, и Ворона повернулась на звук. Еще один силач с переломанными руками потерял сознание, видимо, от болевого шока, и теперь валялся у ног Шизуо, пока тот спокойно потирал сбитые в мясо костяшки. Хейваджима Шизуо. Как и Ворону, его тоже казалось сложным представить героем сцены. Нет, он был истинным порождением улиц, вскормленный кровью, воспитанный кулаками, выученный страхом и ненавистью. Да, он был монстром — и не поспоришь. Но он был и ее отражением. Оставшийся силач вдруг рванул в сторону Вороны то ли чтобы разделаться с ней, то ли чтобы схватить револьвер, который валялся чуть дальше. Однако не успев даже толком разбежаться, он оказался в воздухе с отчаянно дергающимися ногами и руками, словно жук, которого перевернули на спину хулиганистые мальчишки. Тощий Хейваджима с ревом поднял чужое огромное тело прямо у себя над головой, грозясь треснуть и осыпаться осколками костей под таким грузом. Он почти потерял равновесие и упал, но в самый последний момент по возможности выпрямился и с чувством, с яростным вскриком бросил силача на манеж, ломая тому позвоночник. С его уст сорвался хрипловатый выдох, когда Шизуо, наконец, поднял голову. Свет прожекторов облизал его вспотевшее, перемазанное кровью и краской лицо, очертил острые скулы и взбухшие венки. Зрители что-то кричали, свистели и аплодировали — не важно было, кто победил, не важно было, остались ли вообще живыми поверженные, главное, что дали зрелища. Шизуо досадливо цыкнул на лицемерную публику, но это, как оказалось, был максимум внимания, которое она могла получить от него в ту ночь. Ведь он знал, что публика — это всегда лишь коварная проститутка, готовая любить тебя, покуда ты чем-то платишь. Когда же Шизуо внезапно повернулся к Вороне и посмотрел ей в глаза, она опасливо шагнула назад, не зная, чего ожидать. Лицо его было абсолютно спокойно, и в зрачках, несмотря на то, что от наркотиков его тело более-менее оправилось и взбодрилось, плескалась простая человеческая усталость. Меньше всего на свете Хейваджима сейчас был похож на самого же себя, минуту назад ломающего здоровякам руки и позвонки. Это не говоря уже о том монстре из клетки, когда Ворона увидела его первый раз. — Спасибо, — искренне сказал Шизуо, и даже сквозь посторонний шум Ворона хорошо расслышала его глубокий, без намека на прежний рык голос. Его губы слегка дрогнули, и вот он расплылся в самой честной, доброй и благодарной улыбке, на которую только был способен человек. Даже сгустки крови, которые еще не вымылись с зубов, потрескавшаяся кожа губ и отталкивающий грим ни на секунду не перекрывали той простоты и невинности, которым лучилось все его существо. Вместо первородного страха на лице Вороны отпечаталась полнейшая озадаченность. Куда делся тот жестокий монстр, которого она так отчаянно побежала спасать? Где этот зверь из клетки, за которым она наблюдала из-за занавеса? Что стало с тем скованным цепями человеком, который даже находясь во сне внушал неподдельный ужас? Когда Шизуо сделал шаг в ее сторону, Ворона заметно напряглась всем телом. — Ой, ты это, меня не бойся. Я тебя и пальцем не трону, ты ж моя спасительница, — мягко сказал он, специально не предпринимая больше никаких попыток приблизиться. Этот спокойный тон и осторожность в движениях Ворону совсем не обрадовали. Ее рука медленно скользнула за спину, к пояснице. — Да и вообще, я женщин не бью, знаешь ли… Шизуо явно хотел сказать что-то еще, но его бестактно прервали. Острое блестящее лезвие, которое еще мгновение назад грелось под девичьим поясом, неожиданно выскользнуло из чужой ладони. Отточенным движением Ворона бросила нож и, разрезая прямые лучи света, царапая пылинки и кромсая на тысячи кусочков ауру доброжелательности Шизуо, острием он ворвался тому прямо в грудь. -…А? — только и вырвалось у Хейваджимы, когда он медленно опустил взгляд на торчащую из обнаженной кожи изящную рукоять. Ворона замерла, с пылким азартом ожидая, что предпримет человек напротив нее. Орихара Изая, о котором она давно уже успела позабыть, издал смешок где-то у нее над головой. Конечно, ее поступок был только на руку ему самому, зрителям и всему этому цирку уродцев. Шизуо смотрел на нож еще долго, даже будто бы совсем перестал дышать. Затем, едва сдерживая внутреннюю дрожь, он слегка приподнял подбородок, и Ворона заметила, с какой силой сжалась его челюсть. — Ах ты мелкая… — прервалась воцарившаяся тишина его удивительно тихим и обиженным голосом. Напрочь позабыв о том, что нож все еще торчал у него из груди, Шизуо тяжелыми шагами пошел на Ворону, которая сразу же приняла боевую стойку. Видимо, Изая решил, что его час настал, потому что все посторонние звуки заглушило уже знакомое торжественное обращение сквозь помехи: — Дамы и господа! Ворона смаковала чувство страха, которое полностью сковало ее тело. Едва Шизуо приблизился, это чувство заставило ее напасть первой, но от волнения удары выходили смазанными, неуверенными, голова ее все разрывалась от мысли: «Вот оказывается, каково это — до смерти бояться!». — Кажется, к нам присоединилась новая участница… Шизуо был на опасно близком расстоянии, лицо его нахмурилось с такой силой, что со стороны могло показаться будто бы все те черные глубокие морщины и складки на переносице, в уголках рта — всего лишь решительные штрихи гримерской кисти, очередные особенности его цирковой раскраски. Однако сбитое, на стыке рычания и хрипа дыхание ясно шептало Вороне на ухо о том, насколько зол был Шизуо. Правда вот, что было странно: он только наступал, пугал исходящей от него яростью, кулаки его хоть и сжимались с хрустом, но так ни разу и не ударили. Он настороженно блокировал удары, грубо, с перекошенным лицом, но было в его глазах что-то еще, что-то странное. Кажется, сейчас он за ней наблюдал. Занятие, которым Ворона тешила себя все представление, теперь вызывало нервную дрожь. Монстром на сцене сейчас стала она сама. — …прекрасная метательница ножей! Стоило бы раздраконить Шизуо посильнее — Ворона это понимала, но раздражающий голос в динамиках, а еще этот внимательный взгляд напротив то и дело сбивали ее с толку. Она отчаянно занесла кулак, но противник тут же перехватил его, одной рукой схватился за ее пальцы с намерением сломать их один за другим. Секунды не прошло, как Шизуо точно так же сжал и вторую ее руку. — Встречайте… — во всю болтая с публикой, Орихара все не унимался и словно бы на обычной прогулке расхаживал взад-вперед по канату. Но вдруг он стих, отвел микрофон от лица и немного присел, чтобы обратиться к Вороне. — Как там тебя зовут, дорогуша? Давай, ответь, ведь публика должна знать, как зовут нашу сегодняшнюю звезду. Небрежность его речи заставило внутренности Вороны покрыться корочкой льда, вдоль затылка пробежали мурашки. Желание сразиться с Шизуо и жажда крови Изаи не шли друг с другом ни в какое сравнение. Первым она бы хотела насладиться, без разницы даже, чем может закончиться бой, этот чудесный сгусток жестокости и ужаса просто должен был влиться в ее размеренную серую жизнь. А вот убийство Изаи казалось чем-то самим собой разумеющимся, как прихлопнуть надоедливого комара, который медленно выпивал все ее терпение. Ворона криво нахмурилась, до онемения сжимая руки Шизуо. Треснувшая голова фарфоровой куклы — вот, на что стало похоже выражение ее лица. В нервном смятении Ворона попыталась пнуть ногой по колену Шизуо, но тот увернулся, продолжая медленно вдавливать ее в поверхность манежа. Они сражались на руках, толкали друг друга в попытке повалить, и вели ожесточенный бой в гляделки. Но где-то над ухом Изая продолжал отпускать едкие комментарии в микрофон да посмеиваться, и вся атмосфера долгожданного боя рассыпалась прямо на глазах у Вороны. — Эй, — тяжело дыша, вдруг позвал ее Шизуо. Он наклонил голову, одним взглядом призывая повторить за ним. Ворона с настороженностью склонила голову: теперь ей стали отчетливо видны каждая из его ресниц, парочка веснушек на носу, мелкие и крупные капли пота. Картина, которую можно было рассматривать часами. Ренессанс жестокости и простой мужской красоты. — Ты хочешь со мной драться, да? Ворона моргнула. Шизуо усмехнулся — кажется, совсем немного ему это все же польстило. — Но этот ублюдок чертовски бесит тебя? — его взгляд на мгновение скосился в сторону Изаи. Тесным и обжигающим Вороне казалось их сплетение рук, и изо всех сил она пыталась из него вырваться. Привыкшая к холоду и ожогам разве что от стали кинжалов, горячее дыхание Шизуо нагревало ее собственное и путало мысли. Он наклонился к ней еще ближе, посылая к чертям улюлюканье публики, и прижался взмокшим лбом ко лбу Вороны. Пока Изая насмешливо выпрашивал ее имя, вкрадчивый и даже дружелюбный голос Шизуо перекрывал остальные звуки: — Слушай, пока мы тут пляшем под дудку этого жука, может сильно пострадать одна маленькая девочка. Я должен спасти ее, но так просто ублюдок меня отсюда не выпустит. А вот если ты поможешь мне и займешься ее поиском, пока я буду его отвлекать, то… Ворона вдруг сжала его пальцы с ещё большей силой, невольно впиваясь ногтями в чужую распаленную кожу. В ее блеснувших глазах Шизуо сразу увидел вопрос «…то что?», и лицо его растянулось в животном оскале: — …То я весь твой. Можем драться хоть насмерть, — удовлетворенная сделкой, Ворона отстранила слегка остывший лоб, на котором, по ощущениям, остались следы чужой крови. Медленно, будто еще в недоверии друг к другу они разомкнули онемевшие пальцы, и между их вспотевшими телами наконец-то появилось свободное пространство. Шизуо подобрал валяющийся среди алых брызг на манеже револьвер и протянул Вороне. — Не люблю я огнестрельное, — ответил он на немой вопрос в ее глазах. — А вот тебе может понадобиться. С холодной благодарностью она сунула револьвер за пояс и оттуда же вытащила один из оставшихся кинжалов, чтобы совершить честный «обмен» с Хейваджимой. Но он остановил ее. — Безоружным я не останусь, не волнуйся, — бодро ответил Шизуо, и пока успевшая заскучать публика вновь начала оживать и волнующе перешептываться, он спокойно схватился ладонью за рукоять ножа, что торчал у него из груди и вытащил одним рывком. И бровью не повел. От такой короткой, но жестокой сцены и в то же время полной безучастности Шизуо у Вороны на секунду затряслись коленки, словно у ребенка. Это как видеть актера на сцене в мощнейшей его роли и в то же время сидеть с ним рядом среди зрителей. Но Ворона не собиралась уступать: когда она найдет девчонку, ее бледное женское тело к рассвету тоже будет покрыто пылью, следами грубых ударов и кровью. Она явится к Шизуо уже равной ему, таким же пугающим монстром, и драка их будет напоминать первобытную бойню зверей за кусок мяса, ее тоже захотят высечь на стенах пещер подобно рисункам предков. Шизуо вдруг направил окровавленный клинок в сторону Изаи и со всей яростью в голосе сказал: — Сегодня я сотру твою мерзкую ухмылку. Орихара не дрогнул и даже ничего не ответил на угрозу. Но его хитрый прищур на мгновение стал уже — в глазах загорелась злость, а в голове уже, наверное, стали ветвиться хитроумные планы. Ворона в последний раз скользнула взглядом по Шизуо — все его существо снова налилось ненавистью и силой, ведь он готовился к бою с заклятым врагом. Орихара Изая, давно понявший, что его планам на Ворону не суждено сбыться, с напускной грустью молвил в микрофон, как бы ее провожая: — Ах, дамы и господа, к великому сожалению, наша прекрасная метательница ножей решила нас покинуть… Ну что ж, проводим ее аплодисментами! Отупелые зрители тут же зазвенели сотнями хлопков. Ворона точно знала, куда направляется — Акане держали скорее всего там же, где и поставляемых рабов, а если и нет, то информацию легко можно будет выбить. Но брошенный яд Орихарой, который несмотря ни на что держался так, словно мир двигался лишь по его хитрому и известному ему одному замыслу, заставил Ворону потянуться пальцами к пояснице. Она рывком вытащила револьвер из-за пояса и выстрелила. Да, в своем положении Изая казался полностью открытой мишенью, но его реакцию и верткость недооценивать было нельзя. Поэтому пущенная Вороной резвая пуля прописала прямую и со всей кровожадностью впилась в толстый канат, разрывая его сплетения. И тут же снова пуля, затем еще одна и еще, пока барабан не остался пуст. Изая не сдержал смешка с нотками раздражения, канат громко затрещал, публика вскрикнула, в стороне послышался хриплый смех Шизуо и тут же его кровавый кашель, но Ворона уже не обращала внимания на эти звуки. Она развернулась и отправилась спасать девчонку сразу после последнего выстрела, ведь знала: изворотливый Орихара легко найдет способ, как не рухнуть вслед за порванной веревкой, но это по крайней мере ее потешило. Ее силуэт тихой звериной поступью скользнул за плотный занавес, и гул арены теперь раздавался в ушах словно эхо. Губы Вороны тронула улыбка. Да, она могла бы полюбить цирк.