Предновогоднее

Праздничная ёлка высотой в несколько этажей и десять новогодних песен на повторе. В каждой витрине тысяча огоньков, пайетки и мишура. Поверить не могу, что меня вытащили в такое место именно сейчас, в такое время, когда я вообще предпочитала не выходить из дома из-за своей аллергии на холод. Но на вечер очень нужны были подходящие духи, по крайней мере, кто-то из нас, кажется, так решил. Может, я, а может, и Ева. Сейчас это было не так уж важно. Я искоса поглядывала вбок, наблюдая внимательно за Ланкмиллером. – Давай так, я не буду навязывать своё мнение, просто скажу, если мне понравится, – слышать от него эти фразы и видеть, как он притворяется кем-то, кем никогда не был. Зачем-то. – И это будет пачули? – я хитро глянула на него, безуспешно пытаясь скрыть усмешку. – Почему именно пачули? – Ланкмиллер как-то очень искусственно сделал вид, что не понял. Странно, он обычно хорошо играет даже в чужих спектаклях, не говоря уже о собственных. И мне необычно находиться в положении того, кто издевается, хотя даже и так безобидно. Мы как два магнита с одинаковыми полюсами, прикасаясь друг к другу разве только случайно и сразу же отстраняясь, будто кто-то выжег этот запрет у нас на подкорке мозга: не трогай и даже не смотри. Из этого никогда ничего хорошего не получалось. Мы играем в нормальных людей, в предновогодний шоппинг, но сегодня это получается как-то не виртуозно. Тяжело. Парфюмерный на первом этаже торгового центра – огромный, заблудишься, если не знаешь, куда идти. Мы начали с цветочных ароматов, но все они были какими-то слишком «острыми», для новогоднего вечера хотелось чего-то сладкого и уютного, чего-то про домашнее печенье и имбирный сироп, не про лето. С фруктовыми вышла приблизительно та же история: киви, дыня, арбуз и зелёное яблоко, всё однобоко и напоминает отдушку сока из супермаркета, как ты с ним ни крутись. – Я не знал, что Аваланши так тщательно подходят к выбору парфюма на вечер, – когда он говорит это, немного вскидывает брови. Тут кое-какие Аваланши очень хотят, чтобы ты их трахнул, и запах ананаса совсем не кажется им для этого достаточно привлекательным. Но Аваланши совсем не желают себе в этом признаваться, поэтому огрызаются отрывисто и злобно: – Никто тебя не тащил, ты сам навязался, когда узнал, что Ева не сможет. Так что терпи. – Сколько примерно ты рассчитываешь пробыть там? – он спрашивает так просто, совсем не делая акцент на своём вопросе, и всё равно магическим образом умудряясь приковать к нему внимание. Грейс очень долго искала именно такой вечер, на котором не будет много алкоголя, только приятная музыка, мягкий свет. И всё это – просто чтобы я в очередной раз не осталась дома в праздничную ночь. Поэтому у меня не вышло ей отказать. – Недолго, около двух часов, чтобы успокоить Еву, – отстранённо пожала плечами, оборачиваясь к другой витрине. – Ближе к девяти поеду домой, наверное. Посижу за сериальчиком и спать. Ты… ты будешь с ней там? – Да, нам нужно поддерживать легенду на публике. Что мы вместе, как раньше, чтобы ни у кого не возникло лишних вопросов. И проблем. Отстранённо думая, что в этой жизни столько условностей, что легче иногда вздёрнуться, я механически приняла из его рук очередной флакончик, пшикая им на тестер. И этот аромат неожиданно наконец заговорил со мной. – Мне нравится, – вскинула голову. – А что это? Я чувствую кофе. Кофе и апельсин. – Всё верно, – сдержанным кивком подтвердил консультант, почти незаметный, каки положено, – верхний аккорд – это именно кофе. Жасмин и апельсин в середине – получается очень нежно. Нижние ноты – ваниль, кедр и… пачули. Я, не сдержавшись, прячу улыбку, закрывая лицо ладонями. Ланкмиллер старательно делает вид, что ничего не понял и не заметил. И мы относим флакон на кассу. – Нанюхалась духов на три жизни вперёд. Эскалатор на второй этаж едет так медленно, что я успеваю пару раз сойти с ума от близости с Кэри, просто ощутив на коже его дыхание. Он бесит меня, хочется его треснуть. – Ну, может, тогда перерыв на чай? – Соберись, солдат. Сначала платье. Тем более, мне с этим будет чуть полегче, чем другим девушкам. Сразу бракуем то, что с открытой спиной и всё, треть вариантов отсечена. Но и оставшиеся две трети поражают воображение многообразием. Пудровый, молочный, перламутровый, мятный. Ланкмиллер качает головой и говорит задумчиво: – Нет, мой хороший, тебе нужно оттенить кожу выгодно. А я слишком концентрируюсь на этом голосе, и из-за этого смысл его слов почти не доходит до меня. Электрический разряд пронзает искрой и, заземлившись, уходит в пол. Он назвал меня «мой хороший». Ему звонит Феликс со всяческими поздравлениями. «Передаёт тебе привет», приглушённо сообщает Ланкмиллер, на секунду прижимая трубку к плечу. Нейгауз, видимо, спрашивает, с кем тот планирует отмечать, потому что Кэри ему отвечает, мол, «да, с семьёй». – Поедешь к Алисии? – я мельком поднимаю на него взгляд, отрываясь от вешалок. – Может, второго, – тот лениво пожимает плечами в ответ. – Или третьего. Как тебе? Ланкмиллер указывает на благородный пурпур. Длинное платье фасона кейп, на которое у меня не хватало смелости даже взглянуть. – О господи, у тебя что, талант тыкать в самое дорогое? Я не взяла с собой столько. – Да что ты будешь делать с ней, – он раздражённо заводит глаза к потолку, даёт мне в руки вешалку и нежно подталкивает в сторону примерочной. Я хлопаю её дверцей прямо перед его носом. *** Я уехала в половину девятого, не добыв несчастные полчаса, обещанные себе же. Долго тут не выдержишь – какой там. Смотреть на её карамельные пушистые кудри и слушать тихий весёлый голос. Какие у Евы чистые запястья; большие, широко-распахнутые глаза. Думать о том, как Ланкмиллер будет объясняться у стойки регистрации соседнего отеля, когда праздник закончится, поутихнет, как они останутся вдвоём, отсечённые дверью гостиничного номера от всего остального мира – не лучшее из занятий. По пути домой я успеваю заскочить в переполненный супермаркет, купить имбирные печенья и зефирки к кофе – на вечер. Ты ковыряешь вилкой салатик на диване перед телевизором, закутавшись в колючий клетчатый плед. Сверкающая гирлянда за занавеской подводит границу заоконной тьме, или это только так кажется. Новый год – не праздник для одиноких. Нам грустно и страшно, мы думаем о других, о том, как он шепчут друг другу на ухо разное, как поджигают бенгальские огоньки на морозе и чокаются шампанским. Я уже начинаю прикидывать, не завести ли мне какого-нибудь кота, но потом одёргиваю себя же. Какой мне кот, я и о себе-то порой позаботиться не могу. Сквозь вой полуночной вьюги внезапно раздаётся стук, и я сначала даже не понимаю, что это. Думаю: ветер. Галка съезжает на жопе по крыше как обычно. Что-нибудь. Но потом, когда до меня доходит, я подхватываюсь с дивана так быстро, что чуть было не роняю себя на пол, запутавшись в пледе. Что-нибудь стоит на моём крыльце в распахнутом пальто, со снегом на волосах. – Ты что, сел за руль пьяным? – голос становится приглушённым от удивления. – Ты сказал, что будешь ночевать в гостинице, с Евой. – Да, сказал, – кивком подтверждает он. – Но я захотел к тебе. Ты захотел… что? – Сколько ты выпил? – Какая разница-а, – он тянет последнюю гласную, пока вешает пальто на крючок в прихожей, потом меня сгребают в объятия, прижимаются холодной щекой к обнажённой коже. – Ты вкусно пахнешь у меня. – Это пачули, – с довольной рожей хрюкаю ему в плечо. – Да иди ты! – хохочет Ланкмиллер, увлекая за собой на диван. Лёжа в объятиях друг друга под пушистым клетчатым пледом, мы подводим границу тьме за окном. На этот раз по-настоящему.