When will we be free?

Дверь резко открывается и стукается о стену, будто вошедший, который и толкнул её, ненавидел в принципе всю древесину, существующую и когда либо существовавшую. Однако, даже это совершенно не отвлекает Маяковского. Тот остаётся в той же позе, зависнув над шахматной партией. Стоит заметить, что напротив, в мягком и глубоком кресле, никто не сидел, а мужчина передвигал как чёрные, так и белые фигуры. — Не ждал, сладкий? — немного ядовито интересуется собеседник, но даже до боли знакомый голос не даёт отвернуться от доски. — А я вот ждал. Полгода ждал в этом ебаном подвале момента, когда наконец-то смогу врезать тебе. — Владимир приподнимает лицо, уже ожидая удара холодного кулака. У Есенина руки всегда холодные. Но ничего не происходит. В глазах Сергея лишь боль… Нет, какого Сергея? Это всё ещё Серёжа, милый юноша, который, почему-то, в своё время увязался за старшим. Только вот заметно это только темноволосому. Есенин, как бы не старался строить из себя крутого, готов был разреветься в этот самый момент. Владимир прекрасно мог понять это всего по одной букве, произнесённой дрогнувшим голосом. — Я скучал. — старший наконец откидывается на спинку кресла и закидывает ногу на ногу, обращая всё своё внимание на собеседника. Отчего-то на его бледной щеке ярко выделялось пятнышко крови, но Маяковскому не привыкать. Издержки профессии. — Не пизди. — Серёжа опасно скалит зубы и садится в то самое пустое место. — Ты проиграл меня в карты. Как чёртову вещь! — Не кричи. — по привычке сразу поправляет его мужчина. — Это было необходимо. Мне нужно было время. — А я что, на часы похож? — если до этого блондин ещё пытался скрывает свои истинные чувства, сейчас из каждого звука, произнесённого им, сквозила обида. — Зачем это нужно было? Зачем, блять, ответь?! — Нужно было переключить его внимание. — ПРЕКРАТИ ГОВОРИТЬ ЗАГАДКАМИ! — не выдерживает юноша, стукая ладонь по столу, из-за чего все фигуры разлетаются по полу. Владимир смотрит на этот хаос с привычной ухмылкой и слегка приподнятой бровью. Один взмах рукой — и Есенина тут же уволокли бы, но он не предпринимает ни одной попытки, чтоб убрать его отсюда. — Причём. Тут. Я. — Слушай, мне нужно было грохнуть его, так понятнее? — вздыхает мужчина и подтягивает к себе стакан с виски. — И я сделал это. Из-за чего ты здесь, к слову. — Не принимай мои заслуги на свой счёт. — шипит Есенин, придвигая своё лицо немного ближе. — Я ненавижу тебя, ублюдок. — Ну-ну, котёнок. — Не называй меня так. — Как скажешь, малыш. — усмехается темноволосый и поджигает сигарету. — Если ты ненавидишь меня, почему ты здесь? — Может, я хочу убить тебя? Лицо старшего резко вытягивается, но уже в следующую секунду возвращается в прежнее положение, а мужчина громко смеётся. — Кого, мальчик? Меня? Что ж, можешь попробовать. Не знал, что у тебя фетиш ещё и на кровь. — Маяковский расстёгивает верхние пуговицы рубашки. — Ну же. Вперёд. Я не вызову никого из охраны. Есенин с прищуром осматривает отдающегося ему мужчину и чувствует лишь дикое желание вцепится зубами в эти ключицы. Пометить старшего. Вернуть всё. — Да иди ты знаешь куда? — Приглашаешь в жопу? — усмехается старший и пальцем манит Серёжу на свои колени, а тот сразу приползает к нему. Как и раньше. — Я тебя ненавижу. — Неет, сладость. Ты меня любишь. А я люблю тебя. — Я задушу тебя во сне. — Я перережу тебе горло раньше. За что Маяковский любил Есенина, так это за то, что если они когда-нибудь сойдут с ума, то точно сделают это вместе.