Здравствуй, ревность

      Козимо никогда не считал себя человеком, подверженным мелким приступам ревности, тем более, необоснованным, и, уж тем более, когда дело касалось его супруги. Несмотря на то, что в прошлом его частенько одолевали сомнения в преданности Контессины интересам семейства Медичи, Козимо ни разу не усомнился в ее преданности ему. Даже от легкого укола, который он ощутил, узнав о том, что во время его изгнания Контессина проводит время с Эцио Контарини, не осталось и следа, как только следом за этим сообщением Марко передал ему записку, давшую ему в руки козырь, что помог ему вернуться во Флоренцию.       Поэтому чувство, которое у Козимо вызвала написанная на приглашении фамилия, было новым и неприятным. Контарини. Прежде Изабелла Контарини, теперь уже - Фоскари, прибыла во Флоренцию со своим мужем, и семья давала бал в ее честь.       - Мы приглашены на бал, - объявил Козимо вечером, войдя в спальню, где Контессина уже сидела перед зеркалом за вечерним туалетом.       Она поймала его взгляд в зеркале и начала вынимать шпильки из волос.       - Да? Общество всегда было переменчиво.       - Это приглашение не формальный жест, а, скорее, носит частный характер. Контарини дают бал, чтобы представить флорентийскому обществу свою дочь и зятя, - пояснил Козимо и, внимательно следя за малейшей переменой в лице супруги, добавил, - Они же старые друзья твоей семьи, не так ли?       Контессина спокойно улыбнулась:       - Да, сыновья этого семейства были моими друзьями детства. Давно же я их не видела!       Чувствовавший себя глупо, но не способный совладать со своими эмоциями Козимо пересек комнату и оказался за спиной у жены. Он осторожно вытащил одну шпильку из волос Контессины, за ней другую. Это было проще, чем посмотреть ей в глаза.       - У меня сложилось впечатление, что ты виделась с Эцио и Массимо Контарини в том году.       Тема изгнания Козимо и их годичной разлуки почти не поднималась. Возможно, об этом и стоило бы поговорить в их вновь обретенной близости, но Козимо слишком стыдился своего тогдашнего поведения и поступков, чтобы прямо упоминать о них.       Руки Контессины спокойно лежали на коленях, но в голосе прозвенела сталь.       - Да, мы встретились на ужине в доме Альбицци. Это там я узнала о грядущей помолвке Контарини и Альбицци.       Грядущая помолвка, которая так и не состоялась, что позволило ему вернуться домой. Упрек был справедлив, и Козимо промолчал. Но ему все еще было любопытно, и в то же время он боялся, куда любопытство может его завести. Он молча вытащил последние шпильки и, когда волосы Контессины шелком заструились по плечам, запустил в них пальцы. Его жена - красивая женщина. Годы, проведенные на расстоянии от ее красоты, тепла и силы, были результатом его собственной ошибки, и повторить ее он не должен.       - Готов ко сну, любимый? – спросила Контессина, повернув голову, так что он мог видеть ее нежную улыбку. Cкользнув ладонью по ее лицу, Козимо наклонился поцеловать супругу. Не прерывая поцелуя, поднял ее на ноги и, обойдя мешавшую скамью, крепко прижал к себе. Для них всегда были более естественны проявления страсти, чем слова любви, и сейчас Козимо испытывал острую потребность показать Контессине свою страсть. Как и всегда, Контессина ответила ему не менее пылко. В этот прошедший год их любовная жизнь была более свободной и игривой, чем когда-либо. Когда Козимо вглядывался в ее прекрасные зеленые глаза, приближая ее к вершине, он был уверен, что никто из них никогда не чувствовал такую близость к кому-либо.       Тем не менее, когда все закончилось, и он лежал без сна, обнимая одной рукой спящую, уткнувшись в его плечо, Контессину, Козимо думал о том, что, будь у нее выбор, не предпочла бы Контессина разделять эту близость с кем-то другим? Если, несмотря на ее слова любви и не раз продемонстрированную преданность семье, его, быть может, было недостаточно, чтобы делать ее счастливой?       Дни пролетали, наполненные делами достаточно, чтобы Козимо смог выбросить из головы ту искру ревности, которую разожгли мысли о жене и Эцио. Поведение Контессины в преддверие бала никак не изменилось: они все так же часами обсуждали дела и политику и с гордостью наблюдали за своими детьми и внуками. Козимо не чувствовал, что ее привязанность к нему в чем-либо уменьшилась, но никто бы не смог сказать, что Козимо - человек, не боящийся потерять. Возможно, Контессина и заметила более пристальное внимание мужа, но ее единственным ответом были нежные поцелуи и теплые улыбки. Когда в день бала Козимо вернулся домой, то обнаружил, что жена уже одета и вместе с Пьетро и Лукрецией ждет его. Он остановился в дверях, в очередной раз застигнутый врасплох ее красотой. Зеленое платье прекрасно оттеняло глаза Контессины и обрамляло обнаженные плечи и шею. Оно изящно облегало талию и бедра, только намекая на мягкие изгибы, которые Козимо так хорошо знал. Уродливая мысль пронзила его сознание: «Для кого она так наряжалась?»       Все повернулись, приветствуя его, оживленные и улыбчивые. Козимо жестом пропустил Пьетро и Лукрецию вперед, поймал руку супруги и поднес ее к губам, не сводя глаз с лица. Потом скользнул губами к запястью, где трепетал ее пульс.       - Выглядишь великолепно.       - Спасибо, - улыбнулась Контессина. – Ты как-то сказал, что я тебе нравлюсь в зеленом.       Рука об руку они прошли к карете, где уже ждали дети. Козимо не помнил, чтобы он говорил про зеленый цвет, но думал об этом он достаточно часто, чтобы поверить, что когда-то произнес это вслух. А вот то, что она запомнила, на некоторое время ослабило его напряжение.       Большая зала в особняке Контарини была полна света и музыки. Козимо приятно проводил время в компании Массимо, обсуждая с ним висящие по стенам картины – среди них он узнал одну из работ своего старинного друга Донателло. В целом, вечер проходил приятно, хотя ему никогда не обрести светского лоска Контессины, которая, порхая от группы к группе, вновь отвоевывала лояльность света и впечатляла всех остроумием и самообладанием.       Это была, пожалуй, самая приятная часть вечера - наблюдать за тем, как беззаботно Контессина делает то, в чем она так сильна, и превращает врагов в друзей. Не впервые за последнее время Козимо задумался, не печалится ли жена о том, что ей пришлось отказаться от своего положения в обществе, выйдя за него замуж. Часа через четыре стало очевидно, что Козимо не единственный человек, который пристально наблюдает за Контессиной. Мужчина на другом конце зала привлек его взгляд. Не сразу Козимо понял, чем, но, заметив его тоскливые взгляды в сторону Контессины, сделал вывод.       - Эцио Контарини? – предположил Козимо, подходя к нему. - Козимо де Медичи.       Эцио кивнул в знак приветствия, мягкое выражение мгновенно скрылось из его глаз. А Козимо не сомневался, что на его собственном лице сейчас отражалась неприязнь, которую он чувствовал внутри.       - С возвращением во Флоренцию, - приветствовал Эцио. – Уверен, ей вас не хватало.       Хоть Козимо и не обладал светскими талантами жены, но он хорошо разбирался в двусмысленных разговорах между врагами. Эцио имел в виду совсем не город.       - Мне ее тоже.       Прямота частенько служила хорошей тактикой против намеков.       – Такая долгая разлука была тяжела для нас обоих.       Эцио, казалось, понял, что фальшивых улыбок не будет, и тоже пошел в атаку. Его челюсть напряглась, он, не отводя взгляда, твердо смотрел на Козимо.       - Контессина была одна здесь. Тебя тут не было. Ты отвратительно обошелся со своей женой.       Козимо почувствовал, будто холодная рука сжала его сердце.       - Как ей повезло иметь таких друзей, как ты, чтобы легче перенести одиночество, пока я отсутствовал. Как же мне повезло, что ты понял, что твое присутствие больше не нужно.       - Я просил Контессину уехать со мной, - выплюнул Эцио, наконец нанеся сокрушительный удар. - Верность своим обетам вынудила ее отказаться от счастья, но поцелуй, который она подарила мне, прежде чем я ушел, показал, что она чувствует на самом деле.       Холодная рука теперь превратилась в острый нож, глубоко врезавшийся в такие места, в которых Козимо и не знал, что можно чувствовать боль.       - Если когда-нибудь, - он не узнавал собственный голос, так он был искажен от ярости, - ты заговоришь с моей женой снова, я убью тебя своими руками.       Эцио не выглядел испуганным.       - Тебе это не впервой, не так ли?       На какой-то миг Козимо искренне поверил, что еще чуть-чуть - и он убьет человека в доме его родни, на глазах всего флорентийского общества. К счастью (а, может быть, и нет, учитывая почти неконтролируемую ярость), как раз в этот момент вмешался Пьетро.       - Мама просит вас на два слова, отец. Она там, у окна.       Козимо заставил себя кивнуть сыну, в знак того, что понял его, и бросил последний острый взгляд на Контарини. Если этот человек к утру не уберется из города, он примет меры.*       Когда он нашел ее, Контессина смотрела на город. Слишком расстроенный, чтобы выбирать слова, Козимо требовательно спросил:       - Ты его целовала?       Она растерянно обернулась:       - Да, однажды. Я была одна, мне было больно.       - Ты его поцеловала.       В глубине души Козимо подозревал, что зациклился на этом поцелуе, потому что было гораздо легче разозлиться из-за поцелуя, чем допустить ужасную мысль, что он может потерять ее.       - Ты целовалась с ним.       Она шагнула к нему, так чтобы никто больше не услышал ее слова:       - Когда я целовала его, ты, вероятно, был в постели с другой женщиной. Будь осторожен, когда кидаешь камень, Козимо.       Не в силах найти слова, Козимо схватил ее запястье. Контессина поморщилась, и он тут же ослабил хватку. У него никак не получается не причинять ей боль, хоть он и думал, что сильно изменился после изгнания.       - Идем со мной.       К залу примыкала небольшая библиотека, Козимо закрыл за ними дверь и, наконец, почувствовал, что может говорить свободно.       - Эцио сказал, что просил тебя уехать с ним.       Никогда раньше он не видел Контессину в такой ярости.       - Да как ты смеешь снова подвергать сомнению мою преданность тебе? После всего, что я сделала, после всего, через что мы прошли, какие еще тебе нужны доказательства?       Козимо схватил ее за голову, отчаянно вглядываясь в глаза. Ему нужна была правда.       - Я не ставлю под сомнение твою преданность. Ты всегда была верна мне, даже когда я этого не заслуживал. Ни один мужчина не может мечтать о более преданной жене. Контессина, счастлива ли ты? Ты любишь Эцио? Ты бы предпочла побег с ним моему возвращению?       Она закрыла глаза, и из-под ресниц ее покатилась слеза, задержавшись на высокой скуле.       - Я не люблю его, и я не хотела уехать с ним       - Пожалуйста, будь со мной честна, – Козимо большим пальцем стер сезинку с ее лица и притянул ее ближе к себе. – Ты жалеешь, что осталась?       - Нет! –глаза Контессины распахнулись, и она накрыла его ладони своими. – Когда-то я думала, что люблю его. И возможно на какой-то миг мне захотелось, чтобы я все еще любила его, потому что любить Эцио куда проще.       Козимо стало больно и он отступил, но она не пустила, удержав его руки.       - Козимо, я не могу любить Эцио и не могу сожалеть, что не уехала с ним, потому что я люблю тебя. Ты сложный человек, упрямый, я каждую ночь молюсь за твою душу, но я люблю тебя. Ты, и Пьеро, наш дом и дело приносят мне счастье.       На мгновение Козимо обнаружил в себе глубины великодушия, о которых и не подозревал.       - Ты уверена? Ты отдала мне все, а я… Я все сделаю, чтобы сделать тебя счастливой, как ты того заслуживаешь.       Слезы снова нахлынули, но голос Контессины не дрогнул:       - Тогда продолжай говорить со мной. Рассказывай мне, как прошел твой день и как я могу помочь. Позволь мне быть рядом.       Теперь уже она коснулась его лица, и Козимо поцеловал ее ладонь.       - Все, чего я хотела эти последние двадцать лет, это быть рядом с тобой. Вот где мое счастье.       На мгновение Козимо просто застыл, осознавая: каким-то непостижимым образом, несмотря на все его недостатки, он может делать ее счастливой. А потом уже, не сознавая, что делает, крепко обнял Контессину, отчаянно сжимая в обьятиях. Он уткнулся лицом в ее шею, чтобы скрыть написанные на лице эмоции.       - Я люблю тебя - прошептал Козимо ей на ухо, и руки Контессины на его плечах удивленно сжались. - Ты нужна мне.       Контессина гладила его затылок, ее грудь поднималась и опускалась от переполнявших ее эмоций.       - Я тоже тебя люблю, Козимо. Всегда любила.       Некоторое время они так и стояли в свете свечей, наслаждаясь этой минутой откровенности и своей любовью друг к другу, прежде чем настало время идти и вновь встать лицом к лицу с очередными жизненными испытаниями. Вместе.