Insomnia

Иногда по ночам Флегетон просыпается от звука тяжёлого дыхания. Он открывает глаза и смотрит, как бьющая в окно луна режет комнату на части полосами света, острыми, словно ножи. Он гадает - у него есть на это несколько секунд - окрасятся ли они кровью в следующие пару мгновений, или останутся прежними, чтобы можно было просто взять за руку и снова уснуть. Но - чаще всего - тяжёлое дыхание сменяется стонами сквозь зубы, неразборчивыми словами, срывающимися со сжатых в нитку губ. Лезвия луны окрашиваются красным - как будто льётся настоящая кровь. Флегетон поворачивается и включает ночник, чтобы избавиться от них, потому что Ахерону снова снятся кошмары. Потому что он сжимает зубы во сне до скрежета и скрипа, жмурит глаза, выталкивает воздух из лёгких с хрипами, говорит с кем-то неразборчиво и быстро. Его тёмные волосы падают на лоб влажными, рваными кудрями, на висках выступаю вены. Он видит что-то, о чём Флегетон не знает - не расспрашивал никогда, понимал, что от этого не будет лучше. Понимал, что единственное, что в его силах - возвращать в реальный мир быстрее, чем сон сам выбросит Ахерона, выплюнет его, пережевав и разбив окончательно. Его - бессильного против оставшейся внутри войны. - Милый мой, - Флегетон берёт его за запястья, встряхивает и зовёт - снова и снова, не позволяя себе оказаться слишком близко. Однажды он сделал это - из страха, по глупости, по незнанию - и поплатился, когда ещё живущий в своём кошмаре Ахерон не понял, кто перед ним. Поэтому теперь - прикосновения к щекам и губам на расстоянии вытянутых рук, имя - спокойно, настойчиво, зовуще. - Проснись. Ахерон содрогается всем телом, распахивает глаза, выныривая из кошмара. Несколько долгих секунд он смотрит в лицо Флегетона - там, в его взгляде, ужасы прошлого сменяются настоящим, ярость и страх превращаются в узнавание - и вцепляется в него так отчаянно, словно это его единственный шанс удержаться на краю пропасти. - Тише, тс-с-с, - шепчет Флегетон в хватке медвежьих рук, и - теперь уже - мягко целует его в глаза, в скулы, в лоб и щёки, гладит по груди и плечам, пока успокаивается дыхание. - Это я, уже я. Всё хорошо. Даже в мягком золотом свете лампы под глазами Ахерона - глубокие тёмные тени, а взгляд усталый и измождённый. Несколько минут они лежат вместе в тишине, и Флегетон смотрит на тьму в углах комнаты, которую не сумел изгнать слабый источник света. Там, в этой тьме, и прячется опасность - её не видно, но так легко ощутить, как она тянет свои длинные тонкие пальцы к постели, не в силах принять то, что её в очередной раз прогнали. - Прости, - наконец выдыхает Ахерон и утыкается горячим лбом в его грудь. - Тебе рано завтра. Флегетон целует его в макушку и поднимает подушку повыше, устраивает голову Ахерона у себя на животе. Ему и правда вставать через пару часов, проще уже вовсе не ложиться - утром придётся использовать чуть больше консилера, чем обычно, но это ничтожно малая плата за спокойный остаток ночи. - Ничего, - отвечает он, впутывая пальцы в чёрные мягкие кудри. Тишина капает тиканьем настенных часов. - Сможешь уснуть? Ахерон не отвечает, только сжимает крепче его пальцы и закрывает глаза. Флегетон выключает свет, трёт глаза запястьем и заводит тихую колыбельную. В ней почти нет слов, и поёт он не слишком хорошо - мурлычет под нос спокойный, несколько печальный мотив, который выдумал сам - или услышал так давно, что позабыл, где и от кого. Устало склоняет голову, вглядываясь в резкие черты чужого лица и всё же думая о том, что ему снится. Перебирает волосы Ахерона, пока острые ночные тени не растворяются, сменяясь серым утренним полумраком. Смотрит в окно, в котором постепенно светлеющее небо окрашивается в пыльный, бледный розовый. Этот день будет пасмурным. И после него опять будут такие ночи. Но в этот час - до самого утра - ничего не случится.