эгоист

— Ты серьезно? Ты собираешься провести новогодние праздники в Адлере? «Оставишь меня здесь, с кучкой этих идиотов? Нет, это жестоко даже для меня». — Ну ты же со мной не поедешь, — ответил Майкл ожидаемо спокойно, без какой-то эмоции в голосе — обычное дело. — Москва же лучше, а в Адлере, как ты сам изволил выразиться... — Ну не начинай, — вымученно выдохнул Антон. — Но Москва ведь реально не идет в сравнение с Адлером, и тут даже ломать голову не нужно. Да и потом, перед твоим отъездом мы можем и... — Ну уж нет, — коротко отрезал Майкл, зная схему Антона, которая до сих пор выглядит как «выпивка-проебанный рейс». — Один раз я так слетал в Адлер. Ты же помнишь, я надеюсь, по чьей вине я не успел на самолет тогда? — Да брось, — отмахнулся Антон. — Сам же потом вернулся. — Мне просто не повезло, — вспоминает Майкл, легкая усмешка кривит его губы. «Зато как повезло мне. Если бы ты уехал, я б тут сдох». По понятной причине Антон этого не произносит вслух. — Если бы любовь моего деда не оказалась столь широкой, я бы уже давно занялся своим гостиничным делом, — и ведь Антон хорошо помнит этот блеск в глазах Майкла, когда тот рассказывал о том, как было бы круто открыть свою гостиницу. «Да ты бы скис в ней. А я бы скис здесь. Мы созданы, блин, друг для друга». Сколь же эгоистичным было желание удержать его на месте. Но и это Майкл обозвал «детским шантажом». Да, пускай, он повел себя вызывающе — и что теперь? Если Мартынов чего-то желает, он не остановится ни перед чем на пути достижения своей цели. И это — детскость? — А я рад, что ты не стал коротать свои дни в этом сарае, — да, он наглый, да, он — последнее хамло, какое не вообразишь, но Антон Мартынов не умеет выражать мысль по-другому. — Твоя безудержная кавказская харизма уже прижилась здесь, и ты этого не изменишь. — А ты, я смотрю, мгновенно поддался ей, — подмигивает Майкл. — Даже не сопротивляешься. Случай уже запущенный. Щеки Антона порозовели, и, насколько то было возможно в его положении, уверенная ухмылка на его лице поблекла, если уж не пропала совсем. — Пошел ты, — бормочет он. «Не слушай меня. Стой где стоишь и не смей двигаться с места». — И пойду. Вещи только соберу. «Ты охренел, Микаэлян? Ты от меня никуда не уйдешь! Я не хочу. Я не позволю». — Тебе что, табор из армян дороже лучшего друга? — подойдя чуть ближе к Майклу, взъелся Антон. — Дороже табора из армян мне может быть только твоя ревность, Тосик, — с иронией отвечает Майкл, подходя вплотную. Антону стало не по себе: их лица близко настолько, что можно будет даже... Нет, не можно будет. У него было столько возможностей до этого, и ни одной из них он ни разу не воспользовался, так с чего это ему сейчас взбрело?.. — Кому ты нужен, ревновать тебя еще? — вопреки своим словам Антон оставался на месте, не предпринимал попыток отойти подальше, потому что все просто: ему не хотелось, вот. — Дай-ка подумать, — рука Майкла обхватила талию Антона, у того перехватило дыхание, но все так же был прикован к месту и, по-видимому, к нему самому. — О чем? — глухо спросил Антон, отведя взгляд в сторону, совсем не желая выглядеть идиотом, каким он в сущности не являлся. — Ну, вот, кому я, по-твоему, могу еще быть нужен? — ответил вопросом на вопрос Майкл, не отпуская Антона и не отступая назад. — Какие-то предположения, может, гипотезы имеются? — Гипотез и предположений на этот счет нет, но есть одна весьма любопытная догма, — ответил Антон, стараясь выдержать интонацию. — Правда? — изогнул бровь Майкл. — И как ты мне ее собираешься трактовать? Антон не говорит ему ни слова: молча тянется к нему и целует его. Майкл не сопротивляется, но и не отвечает. Когда он отстраняется, он слышит насмешливое: — Так как же ты, все-таки, собрался объяснять мне свою догму? Антон вздохнул. Есть ли смысл отвечать? Майкл ведь давно знает все, о чем Антон и рассказывает и не рассказывает. Ему бы, Майклу, выебываться поменьше, сократить поездки в Адлер и проводить побольше времени с ним. Но даже если Майкл и знает, то это вовсе не значит, что нужно продолжать молчать — это же глупо, особенно сейчас. — Я тебя люблю, — тихо, почти шепотом произнес Антон, будто бы не веря в сказанное самим же собой. — Вся догма. — Что-что? Я не расслышал. — Я тебя люблю, — повторил Антон уже чуть громче, по какой-то удивительной для себя причине даже не раздражаясь. — Родина Вас не забудет, Антон Львович, — усмехнулся Майкл и на этот раз уже сам впился в его губы.

***

— Бля, завтра ж тридцать первое, — пробормотал Антон. — Что? — спросил Майкл. — А, да. У меня самолет. Впрочем, зря он об этом вспомнил — Антону Мартынову все еще не хочется отпускать Майкла в чертов Адлер. Пусть сам Антон Мартынов недостаточно трезв для того, чтобы включить дипломата, но он достаточно пьян для того, чтобы уткнуться ему в шею и снова ухватиться за свою же догму: — Слышь, я ж тебя люблю. Какой на хрен самолет? Майкл вздохнул, запустив пальцы в волосы Антона и поцеловав его в макушку. — И я тебя люблю, Тох, но в Адлере... — Да хуй с ним, с твоим Адлером. Хочешь, я сам лично тебе куплю гостиницу? Заселю там хоть всю Армению, но лишь бы ты никуда не сваливал. От меня. — А ты эгоист, Тох. Такой эгоист. — Да, эгоист. Но этот эгоист не хочет встречать новый год в одиночестве. Майкл цепляет пальцами его подбородок и вновь происходит соприкосновение губ с губами — так и должно быть. Это значит, что он останется. А также то, что Антон все-таки эгоист. Артур Микаэлян не садится в самолет. Антон Мартынов тихо ликует. Ему вновь повезло.