***
На новый год Мидория решается закатить вечеринку. Получается не настолько плохо, как ворчит Бакуго. В его доме довольно просторно, много еды и алкоголя, а из динамиков попеременно орет то хеви-метал с лёгкой руки того же Бакуго, то современная поп-музыка по настоянию Мины. Довольно уютно, думает Тодороки, потягивая сидр из чужого термоса ввиду отсутствия нормальных стаканов. Довольно красиво, думает он, рассматривая задницу Киришимы, перегнувшегося через стол чтобы взять последний кусочек пиццы. Киришима красивый. Ягодицы, бедра, ноги - все в нем крепкое, мощное и до одури притягательное. На него хочется смотреть, хочется трогать, ощущать рядом. Киришима наверняка теплый. Обжигающе горячий. Тодороки не пялится, нет, он любуется. Но Мидория, сидящий рядом на диване, так не думает. Все вокруг всё знают, думает он, перебегая взглядом с одного друга на второго; кроме вас двоих, думает он, скептично поджимая губы. — Я не хочу влезать в ваши с Киришимой отношения, но, может пора уже куда-то двигаться? Тодороки вяло поддакивает, не отрывая влюбленно-беспомощного взгляда от зада Киришимы. — Можно попробовать пригласить его в то кошачье кафе, где работает Шинсо. — пробует он снова, — Или в кино на крайний случай. Я могу дать стопроцентную гарантию, что Киришима согласится куда угодно. Тодороки еле слышно угукает, Изуку понимает, что его попытку хоть как-то направить друга в нужное русло просто напросто проигнорировали и тяжко вздыхает, откидываясь на спинку дивана. А Эйджиро, наконец захватив пиццу, громко смеётся с возмущений Каминари, который вообще-то тоже хотел есть. Тодороки весь сразу смягчается, наклоняет голову к плечу и едва заметно улыбается. Киришима солнце во плоти. Тодороки и правда кажется, что Эйджиро весь светится, пока, сгибается пополам от смеха и бьет себя ладонью по бедру. Мышцы спины при этом снова выглядят до неприличия красиво и до чертиков привлекательно. Тодороки шумно сглатывает. Вот бы еще футболки не было. В доме сразу становится как-то жарко. Кто-то включил кондиционер? Нет? Ну и ладно. Киришима, отсмеявшись вдоволь, бросает взгляд на их диван, смотрит прямо на Шото и, о боги, улыбается ещё шире, выставляя острые зубы напоказ. Кажется, хочет подойти. Внутри Тодороки все сжимается в тугой комок, а бабочки в животе заинтересованно взмахивают полупрозрачными крыльями. Парень еле сдерживает ответную улыбку и приветственно поднимает руку. Эйджиро хочет помахать тоже, но случайно бьёт рядом стоящего Каминари по лицу, а тот от неожиданности вскидывает руки и опрокидывает на него стакан с вином. Комедия да и только. Разочарованно потягивая сидр, Тодороки наблюдает за тем, как Киришима, извинившись перед Каминари, убегает исправлять ситуацию с футболкой. — Мидория, — зовет он тихо. Изуку бросает на него заинтересованный взгляд. — Можешь вылить на меня что-нибудь?***
Когда его язык оказывается во рту самого Киришимы, Тодороки уже не помнит. Он слегка пьян и по его мнению это довольно веская причина не разбираться в причинно следственных связях. Да и думать совсем не хочется, хочется только углубить поцелуй и прижать Киришиму поближе к себе, залезть пальцами под футболку и наконец очертить широким жестом рельефный пресс. Он чуть усмехается в поцелуй, и тут же подается бедрами вперёд, чтобы потереться о чужое колено меж своих ног, чем вызывает судорожный вздох со стороны Киришимы. Они впервые настолько близко. Тодороки удается уловить запах яблочного шампуня, от которого кружит голову. Внизу живота скручивается тугой комок, а в поцелуй вырывается хриплый полустон. — Ох, вау, — оторвавшись на мгновенье, шепчет Киришима ему в губы. Между ними тянется тонкая ниточка слюны, в бедро упирается чужой стояк. В происходящее верится с трудом. — Вау. — хрипло вторит Тодороки, упираясь лбом в лоб Киришимы, — у тебя... у тебя есть презервативы? Эйджиро как-то хищно улыбается, смотря на Тодороки потемневшими глазами. Парень готов поклясться, что такого взгляда он ещё не видел, аж колени сами собой подкашиваются. — И даже смазка, — говорит он, доставая из заднего кармана блестящую пачку, а из переднего маленький тюбик лубриканта. Тодороки удивляется на долю секунды, но тут же отгоняет ненужные мысли прочь. Ему не хочется думать о том, насколько же большая фан база у Эйджиро раз ему приходится таскать на вечеринки резинки со смазками в кармане, ему просто хочется целоваться и отвлечься от резко накатившей тоски по непонятно чему. Презерватив с тюбиком пока откладываются на стиральную машину. Одежда — единственное что отделяет их друг от друга. Два слоя ткани и ничего больше. Запачканая вином футболка Эйджиро летит на пол, рубашка Тодороки со следами кетчупа – вслед за ней. Шото успевает насладиться видом загорелой кожи и красиво перекатывающихся мышц при каждом движении прежде чем Киришима приспускает его брюки вместе с нижним бельем. Тодороки чувствует как жар растекается по всему телу и осаждается красными пятнами на щеках с шеей. Эйджиро поднимает его за задницу и усаживает на стиральную машину, а после окончательно избавляет от одежды. Тодороки охает, пытаясь не потерять равновесие хватается за сильные плечи. Киришима и правда горячий, кожа ошпаривает, но касаться хочется до боли. Тодороки не сдерживается, ведёт ладонями по плечам вниз, оглаживает загорелые предплечья, кисти, поднимается до шеи и снова тянет в поцелуй. Киришима обвивает его талию руками, пока губами сминает его губы. Шото тянется вплести пальцы в красные колючки-волосы. Хорошо, очень хорошо. Киришима разрывает поцелуй с громким неприлично пошлым звуком и опускается к бледной шее; оставляет на ней беспорядочные укусы-засосы, царапает зубами ключицу и спускается ниже. Тодороки оказывается очень податливым: он тянется на встречу, изгибается от каждого касания и тяжело дышит. Киришима поочередно лижет его соски, заставляя прогнуться в спине и приоткрыть рот в шумном вздохе, который вскоре становится еще одним полноценным стоном. Киришиме до чёртиков нравится, как звучит Тодороки, когда ему действительно хорошо. Выглядит он, кстати, тоже потрясающе: полуоткрытые губы, раскрасневшиеся щеки и взгляд полный желания. По спине пробегают мурашки, собственный стояк болезненно упирается в штаны и Киришима понимает, что готов на все лишь бы видеть такого Тодороки как можно чаще. Тодороки сжимает чужие волосы меж пальцев, массируя голову и притягивая ещё ближе. Киришима одобрительно гладит его по бокам, а потом раздвигает ему ноги. Тодороки откидывается спиной на стенку и разводит их ещё шире, раскрываясь перед Эйджиро. Тот выдавливает смазку себе на пальцы. — Готов? — спрашивает хрипло. Шото кивает и почти сразу ощущает как фаланга указательного пальца проникает в него. Киришима растягивает стенки так осторожно и так неторопливо, что в груди разливается приятная нежность. В него проникает второй палец и ничего кроме пробежавшего по позвоночнику электрического разряда больше не ощущается. Киришима находит нужную точку почти сразу и проходится по ней так часто, что Шото сам начинает по мере возможностей двигать бедрами навстречу, насаживаясь на пальцы. Вскоре к двум пальцам прибавляется третий и Тодороки начинает стонать до неприличия громко – музыка в глубине дома позволяет. — Вставь мне, — просит он. Киришима, не ожидавший услышать подобное от Тодороки, вопросительно приподнимает бровь. Он встречается с подернутым пеленой наслаждения взглядом и у него не хватает совести отказать. Во взгляде Эйджиро похоть в перемешку с чем-то непонятно светлым и теплым, он наклоняется над Тодороки, нежно приникает к губам, спуская свободные штаны. Раскатав презерватив по члену, он медленно входит в Шото. Тот стонет не то от боли, не то от наслаждения и Эйджиро отстраняется на секунду. — Больно? Мне останов… А Тодороки, взяв его лицо в ладони, вновь тянется целоваться. — Все хорошо, — выдыхает он прямо в губы. Киришима коротко кивает, неспешно проникая дальше. Внутри Тодороки адски жарко и очень тесно. Ему требуется еще пара осторожных толчков, чтобы вновь найти нужную точку, при попадании на которую Шото выгибается дугой и чуть всхлипывает. Киришима гладит его по поджарому животу и накрывает блестящий от естественной смазки член. Он дрочит ему, постепенно наращивая темп, пока Тодороки обнимает его: руками – за шею, ногами – за талию, придвигая ещё ближе и заставляя погружаться еще глубже. Шото заходится в низких грудных стонах, откидывая голову на холодный кафель. Слишком красивый. У Тодороки поджимаются пальцы на ногах. Удовольствие вязкой волной растекается по венам и под плотно закрытыми веками взрываются звезды. Горячая сперма брызгает на собственный живот, вслед за ним с долгим стоном кончает и Киришима. В ушах у обоих шумит, голова почти сразу становится пустой и приятная легкость накрывает теплым одеялом. Киришима упирается лбом о чужое плечо, выравнивая дыхание. Он старается не ложиться всем весом на истощенного после секса парня, но Шото сам тянется обвить его плечи руками и уложить себе на грудь. Пара красных прядей выбилась из общего торчка волос, Тодороки на автомате убирает их Киришиме за ухо. Внезапный прилив нежности кажется чем-то правильным, хотя и совсем ему не свойственным. Шото нужно время чтобы все осознать. Скорее всего опять придется гуглить о человеческих взаимоотношениях, пытаясь понять, а что дальше то? Но все это будет потом. А сейчас, размеренно поглаживая чужую спину и чувствуя приятную тяжесть на своей груди, он имеет совесть назвать себя самым счастливым человеком на земле. Только сидеть голой задницей на стиральной машине не совсем приятно. — Эй, Тодороки, — приглушённый и лениво тягучий голос Киришимы ласкает слух, Шото вопросительно мычит в ответ, — знаю, по правилам надо было сначала на свидание пригласить и все такое, но, черт, у меня голова от тебя кругом идёт, прости. Тодороки удивлённо хлопает глазами, спрашивая самого себя, насколько уместно просить прощения сразу после отличного секса. И, простите, за что именно перед ним извиняются? Можно повторить? У Тодороки камень, тяжелой ношей лежавший на душе, падает с высоты птичьего полета и разбивается где-то в бездне его сознания, не слышно совсем. У Тодороки ком стоит посреди горла и голос наверняка хриплый от долгих стонов, так что ему приходится прочистить горло прежде чем выдавить из себя хоть что-то. — Вот как? — говорит он тихо, но Эйджиро все равно слышит и коротко кивает. Тодороки забывает как дышать. — Ага, — Киришима ласково ведёт носом по его шее, — может, сходим вдвоем на чашечку кофе? Или в кино? Театр? Куда ты обычно ходишь? Шото усмехается. У Шото бабочки совершенно другого, совсем не пошлого, рода порхают в животе и нежность расплескивается по всему телу. Шото улыбается, запуская руку в опавшие колючки-волосы, а потом наклонившись к чужому уху, шепчет еле слышно: — С тобой — куда угодно. Звучит слащаво? Пожалуй так оно и есть, но Киришима в восторге и больше ничего для счастья не надо.