С Новым делом!

      Я щурю глаза от яркого света, пока Робер де Сабле вешает на ёлку очередную звёздочку.       — Не туда, — говорю ему.       — Почему?       — Ну даже я со своим недобитым зрением и то вижу, что слева золотого больше, а справа — серебряного.       — Перестань, — смеется Робер. — Это же мелочи.       Я хочу с ним поспорить, но потом решаю просто молча ему помочь: оставляю в покое рыбу, которую потрошил, споласкиваю руки и беру из коробки несколько серебряных и белых шаров.       — Мордериго, — щурится Робер, осматривая елку. — Давай тебя на нее повесим?       — Это зачем? — я отворачиваюсь от него, но все равно чувствую, как он изучает мою спину и попу.       — Ну-у… С золотым хорошо смотрится красный, а белого, ты говоришь, у нас мало… — вдруг он подлетает сзади, хватает меня и начинает щекотать: — А ещё ты сладкий, как карамельная трость!       Я взвизгиваю, потому что страшно боюсь щекотки, и мы едва не роняем елку.       — Иди, готовь рыбу, пока я заканчиваю с ёлкой, — ворчу я на него. Робер улыбается: знает, что я ворчу скорее притворно.       — Ну-у… Ты же у нас шеф-повар…       — Роб!       — Ладно-ладно, — смеется он. — Иди занимайся рыбой, я сам повешу шарики.       Хмыкаю и сажусь за стол, на свое место.       В принципе все течет, как обычно. Разница только в том, что до этого я праздновал Рождество и Новый год только с бабушкой или один, а сейчас отмечаю с Робером. Это наш первый совместный зимний праздник — до этого мы отмечали только Хэллоуин. Я включаю музыку, на минуту оторвавшись от рыбы, и наблюдаю за Робом. Он уже закончил с шариками и теперь вешает мишуру и сладости. Словно почувствовав мой взгляд, он спрашивает:       — Мы на улицу пойдем отмечать?       — Нет, зачем. Если только в следующем году.       Робер отходит от елки и косится на нее, а потом спрашивает:       — Зачем мы еще одну наряжаем? У нас же уже есть елка.       — Та во дворе.       — И все-таки на улицу ты не хочешь? — Робер улыбается.       — Дома на меня не будут показывать пальцем, а еще дома можно сколько угодно целоваться, — намекаю я, продолжая возиться с рыбой. К счастью, до Робера быстро доходит. Он медленно подходит ко мне, осторожно обвивает рукой и нежно целует. Я отвечаю ему, чувствуя его мягкий язык, и мне хочется бросить все, оставить все дела и просто пойти и заняться с Робом любовью.       Наконец он нежно отстраняется, и мы продолжаем заниматься своими делами. Я заканчиваю с рыбой и ставлю ее в духовку, Робер включает гирлянду.       — Мордериго, тебе подарок сейчас вручить или завтра утром? — он зажимает меня у плиты.       — Смотря какой, — я смеюсь и запускаю руки ему под футболку.       — Эй, — он касается моих плеч, когда я нарочно задеваю его соски. Сначала ему явно щекотно, но потом мои руки согреваются, он привыкает и начинает улыбаться. Заводит мне прядь волос за ухо и шепчет:       — Ты у нас будешь снежного короля играть, да?       — Я и так постоянно его играю.       Робер смеется и снова касается моих губ своими.       — Мое белое чудо, — шепчет он и пытается усадить меня на столешницу. Его руки ползут по моим бедрам, вцепляясь в резинку моих штанов, нежно гладят меня по бледной коже, раздевая.       — Ты хочешь сделать это прямо здесь?       — А почему нет?       Я уже не отвечаю, потому как его влажный, горячий рот захватывает мой член. По мне пробегает волна дрожи. Он осторожно ласкает меня, я выгибаюсь и выдаю тихий стон. Его чуткие руки щекочут мне яички, влажные губы приятно двигаются туда-сюда… По телу продолжают бегать мурашки, внизу живота тянуло…       — Хорошо тебе? — Робер на мгновение отвлекается, сменяет губы рукой. — Хочешь еще?       — Не откажусь, — я беру его золотистые волосы и вынуждаю снова склониться к паху. — Ах… Ты меня балуешь…       — Это я ещё не балую, вот только развернись…       Мы смеемся, а Роб всё-таки настырно пытается стянуть мои штаны.       — Накончаю тебе на твоих единорожков, — Робер осторожно вводит в меня два пальца и снова бережно берет мой член в рот. Он некоторое время ещё балует меня, а потом, в тот момент, когда я уже готов кончить от приятных толчков во мне и его влажных губ и языка, он вдруг поднимается и снова сажает меня на столешницу.       — Раздвинь ножки.       Он гладит меня по белым волоскам на бедре, и я подчиняюсь ему. Он вводит осторожно, но я все равно слегка шиплю. Робер наваливается на меня, начинает толкаться, и я не могу сдержать стонов.       — А презерватив? — спохватываюсь я.       — Да забей на него…       Я выдыхаю, чувствуя его внутри: он толкается, приятно и болезненно, щекочет меня волосками на бедрах.       — Глубже, Роб! Сильнее!       Робер прибавляет темп. Я кричу от удовольствия и несильной боли. Это возбуждает Робера только сильнее.       — Ты такой горячий там, — пошло хихикает Роб.       — Перестань.       Он продолжает жадно меня любить, и я отдаюсь ему со всей страстью. Край стола больно упирается в меня, и я хватаюсь рукой, чтобы не соскользнуть.       Боже, Роб…       Через какое-то время удовольствие пробегает по мне, сковывая, и я со стоном выгибаюсь. Робер ещё какое-то время двигает бедрами, но потом содрогается надо мной, роняя каплю пота.       Мы застываем на некоторое время в такой позе, и только смотрим друг другу в глаза. Нас отрезвляет треск таймера на духовке.       Робер медленно сползает с меня, и мы растерянно натягиваем штаны.       — Ты на сам праздник переодеваться будешь? — спрашиваю, вынимая рыбу из духовки       — А зачем, ты все равно с меня одежду снимешь... — он фыркает и берет со стола хлебную палочку.       — Роб! — кидаю в него прихватку. — Иди переодеваться!       Он доедает палочку и уходит в комнату. Я заканчиваю колдовать нал рыбой и достаю фондюшницу. Роб возвращается в обалденной синей рубашке с голубыми узорами и в светлых джинсах. Довольный, усмехается в бородку. Я спихиваю на него фондю, исчезаю сначала в душевой, а потом в комнате и возвращаюсь уже тщательно вылизанный.       — Тебе очень идёт эта рубашка, — отмечает Роб.       — Ее же ты подарил, — чмокаю его в щеку.       Мы дождались положенного времени и подняли бокалы со спиртным.       — Я так рад, что мы вместе, что все это закончилось…       Да, за последний год мы пережили очень много. Я раскрыл убийство, помог спасти репутацию Робера и стал с ним встречаться. Слишком много для одного года…       — Я люблю тебя, — говорю я ему.       Мы звеним бокалами, чокаясь, и целуемся. Я впервые за долгое время чувствую себя немножко счастливее.       Мы начинаем праздновать, разделывая кусочки рыбы.       Звонок в дверь. Переглядываемся.       — Мордериго, ты ждёшь кого-то?       — Нет, а ты?       Молчание. Иду к двери, отпираю. Каково же было мое удивление, когда на пороге я увидел отца! Папа стоял в форме, несколько встревоженный. Непривычно для него.       — Мы тебя не приглашали, — говорю я вместо приветствия. Отца с его гомофобными высерами мне вот только не хватало…       — Погоди, Мордериго…       Скептически смотрю на него.       — Можешь считать это за подарок, — отец криво ухмыляется. Так странно горят его глаза и зловеще блестит офицерский значок в полумраке.       — Чего тебе?       — У нас убийство.       Немая сцена, как в пьесах.       — Обнаружен труп посередь дороги. На вид удушение, но вспорот живот.       Мы с Робером переглядываемся и молча надеваем куртки.