Каждый год, 31-го декабря...

      Каждый год, ближе к тридцать первому декабря, наш офис сходит с ума.       Хотя нет, неточно — наш офис начинает сходить с ума еще в канун Рождества. И дело не в приятной суете вроде подготовки к празднику или подарках.       Каждый год наш генеральный директор, Хэйтем Кенуэй, пытается бросить курить. Начинает он еще в двадцатых числах декабря, потому что надеется, что Рождество он отпразднует без сигарет. По нему видно, как тяжело ему это дается: он постоянно теребит запонки стоимостью в три моих квартиры, нервно бегает по кабинету туда-сюда, то и дело хватает телефон, но никому на сообщения не отвечает — кладет обратно, ворча, что сейчас он не совсем способен спокойно мыслить. Но он держится, пускай и становится несколько нервным и раздражительным. Ближе к двадцать пятому Хэйтем срывается — сигарет не хватает ему настолько, что его нервирует абсолютно любая мелочь. Он хрустит костяшками пальцев, пытается заменить сигареты жвачкой или конфетами, что оказывается абсолютно бесполезно, потому что уже двадцать пятого те из нас, кто остался работать в сочельник, видят его в курилке, блаженно затягивающимся и закатывающим глаза от удовольствия.       Покурив, в праздник он оставляет нас в покое — никому не пытается звонить, перестает нервно реагировать на каждую неполадку и снова становится милым и приветливым.       Проходит два дня, во время которых он осознает, что бросить курить опять не получилось, и Хэйтем решает хотя бы в Новый год избавиться от зависимости.       И все становится в два раза хуже.       — Почему не подписали акты?! — рявкает он в своем кабинете. Мы вжимаем головы в плечи и понимаем, что сейчас будет разнос. Он выходит, и начинают летать бумаги, начинаем носиться мы, и все переворачивается вверх дном.       Точно так же безуспешно, как Хэйтем пытается бросить курить, я пытаюсь признаться ему в том, что он мне нравится.       Сегодня утром он уже пришел хмурый и недовольный, сорвал с себя шикарное черное пальто, швырнул на стоявший в отделе кожаный диван, буркнул что-то себе под нос, здороваясь с нами, рявкнул на Дзио «Кофе!» и закрылся у себя в кабинете. В «дни курения» кофе он всегда приносил из ближайшего кафе, нес по четыре стаканчика — угощал тех, кто выглядел наименее выспавшимся или просто просил.       Гадзидзио на это с раздражением захлопнула крышку ноутбука:       — Как он уже задрал, а! Каждый год одно и то же.       — Я думаю, он понимает, что неправильно поступает, — вклинился я. — Но он же не может себя контролировать.       Дизо покосилась на меня:       — Тебе-то что, не ты же его секретарь.       — От него все получают, — возразила Линдси — еще одна девушка из нашего отдела.       — Может, просто поможем ему бросить курить? — предложил я. — Он привыкнет к тому, что сигарет нет, и остынет.       — Я пробовала, — Дзио пожала плечами. Я не выдержал и прыснул, вспомнив ее попытки помочь Хэйтему.       — Коньяк и пластырь, это, конечно, лучшая помощь в борьбе с курением, — Линдси решила напомнить вслух. Вместе со мной расфыркались и все, кто сидел к нам ближе всего и слышал разговор.       Обычно Дзио приносила Хэйтему горький шоколад, чтобы он его ел и меньше нервничал, но это постепенно перестало помогать, и мы искали новые способы помочь ему чем-то заменить сигареты или хотя бы просто успокоиться. И в позапрошлом году Дзио придумала набухать Хэйтема коньяком. Кончилось это все тем, что вместо того, чтобы мирно уснуть или просто присмиреть, он развеселился, загрузил всех работой, мотивируя тем, что уже ничего не соображает, а сам свалил в бар. В прошлом году секретарь Хэйтема отожгла еще сильнее: просто молча положила ему пластырь на стол. Когда тот спросил, для чего это, ответ убил:       — Налепишь себе на рот, вот так и бросишь курить.       Они дружат уже давно, познакомились еще до того, как он стал ее боссом, поэтому ей сошло с рук.       — Что на этот раз будешь делать? — я не удержался от подкола. Дзио не успела мне ответить.       — Где кофе?! — Хэйтем высунулся из кабинета. У него были абсолютно безумные глаза, но он еще держался, не орал.       — Ты не сказал, какой именно.       — Я пью только американо.       — Ты вчера говорил, что пьешь только раф.       — Сегодня только американо! — рявкнул он и хлопнул дверью.       — Так, все. Чарли, иди принеси ему кофе, я пошла в магазин, — Дзио поднялась. — Надо придумать, как его успокоить.       — Только коньяк не бери, — взмолилась Линдси. — Делать за него его работу второй раз я не выдержу.       Дзио со смехом показала ей средний палец, надела пальто и вышла из отдела. Я взял со стола пропуск и пошел на кухню.       Я поймал себя на мысли, что мне жалко Хэйтема — он пытается стать лучше, а в итоге получается, как всегда. Я варил кофе и думал, что, скорее всего, он начнет рычать на меня, потому что кофе не так пахнет или потому что ему вкус кажется слишком приторным, хотя я знаю, что он всегда кладет две-три таблетки заменителя.       Вернувшись в отдел, я постучался к нему в кабинет.       — Нельзя! — прорычал он.       — Это кофе.       — Хорошо, — буркнул он, но я по тону понял, что чуть-чуть смягчился, и вошел. Он посмотрел на меня как-то неуверенно, сжимая и разжимая кулаки. Я поставил перед ним чашку, чувствуя, что начал теряться, как и всякий раз, когда мы оставались наедине.       Это твой шанс! Скажи ему, ну скажи!       Да, любить Хэйтема таким сложнее, чем когда он ведет себя, как обычно. Но если понять причины, то не так уж и невозможно.       Он посмотрел на меня взглядом героев «Охотника на оленей», вернувшихся с войны, и только молча потер лицо.       — Знаете, я… — тихо начал он, но тут же сам себя прервал. — Впрочем, неважно.       Блеск в его серо-голубых глазах потух, и теперь он выглядел скорее уставшим и унылым, чем раздраженным.       — Мне нужно покурить, — сказал он и поднялся. Я вдруг рефлекторно преградил ему путь и положил ладонь на руку, которой он потянулся к карману пиджака.       Кожа у него была такая приятная на ощупь. Я мог пальцами чувствовать венки, шрамы. Я не сразу заметил, что поглаживаю его. Эта минута показалась растянутой на целый час.       — Вы же обещали, что бросите, — тихо выдал я.       — Да, обещал, — он сел обратно в кресло. — Идите.       Скажу честно, сначала мне хотелось забрать у него сигареты. Я боялся, что он сейчас выйдет на улицу и накурится. С одной стороны, он уймется и перестанет заваливать нас работой или рычать по каждой мелочи, с другой — он опять не сдержит слово и будет себя корить. С тяжелым сердцем я сел опять за свое место.       Когда я вплотную занялся чертежами, Дзио наконец вернулась:       — Все в магазине с ума посходили, что ли…       Я вытаращил глаза, увидев, что помимо привычных кофе с сэндвичами она тащит… бумажный кулек с мандаринами. На вид там было килограмма два.       — Ты празднуешь уже? — ехидно отметил я.       — Это для Хэйтема, — фыркнула она.       — Лучше не трогай его сейчас, — предупредил я. Не потому, что боялся, что он сорвется — Хэйтем просто загрустил, и мне не хотелось, чтобы кто-то его беспокоил.       — Да ладно, он все равно наорет, — Дзио махнула рукой и без стука вошла в кабинет. Я вылетел из-за стола и прижал ухо к двери, не заботясь, что эти двое могут меня увидеть через полупрозрачное стекло.       — Нахрена это?       — Это чтобы ты не так бесился, — пояснила Дзио. — Захочешь курить — оп, чистишь мандаринку, ешь. И руки заняты, и ты успокоишься.       — Я сам решу, что мне делать! Иди работай!       Дзио фыркнула. Я понял, что она сейчас выйдет, отлип от двери и быстро сел за свой компьютер.       Меня тянуло к Хэйтему, но вместо него меня ждали только чертежи.       Дзио вернулась, потрепалась с Линдси, а я все пытался сделать хоть что-то за сегодняшний день. Тридцать первое число. Мне сегодня еще надо будет навестить бабушку — единственного человека, которому на меня не наплевать. Тридцать первое число… я не знаю, во сколько меня сегодня отпустят. Хэйтем… Все зависит от него.       Попытался сосредоточиться, но снова не вышло. Чертежи расплывались у меня перед глазами. Я не хотел уже видеть эти формулы, линии, цифры. Все равно я уже ничего не понимал и не мог воспринять. Я то и дело отвлекался, начинал думать то о своих близких, то про Хэйтема — наверное, он будет праздновать совсем один, у него ведь нет семьи…       Я тоскливо посмотрел на дверь в его кабинет.       Словно читая мои мысли, Дзио вдруг заговорила со мной, поправив наушники:       — Принеси Хэйтему кофе через двадцать минут, а то он скоро его захочет, высунется и снова начнет орать. А мне некогда, меня клиенты просто обрывают.       Я не стал ждать двадцати минут, пошел на кухню сразу. Мне и самому захотелось кофе, поэтому я сделал себе латте и вернулся в отдел с двумя кружками.       — Я же сказала, потом! — проворчала Дзио, быстро глянув на меня, и тут же переключилась на клиентов: — Здравствуйте, да, сегодня еще работаем…       Я скользнул в кабинет Хэйтема и закрыл за собой дверь ногой.       — Я занят! — рявкнул он, но было уже поздно.       Хэйтем сидел и нервно чистил фрукты. Бумаги он отодвинул, а шкурки сначала сгребал в одну кучу, потом ссыпал в корзину для бумаг. Часть очищенных мандаринок он ел, часть оставлял на столе.       — Да что?! — он снова рыкнул на меня, но уже менее раздраженно, чем до этого.       — Я кофе принес.       — Я вижу! Я не просил кофе!       Он опустил голову, и я решил воспользоваться моментом:       — Мандарины не помогают, да? — участливо спросил я.       — Угу. А я уже объелся их, — пожаловался Хэйтем и зарылся в ящике в поисках влажных салфеток. Я аккуратно поставил кофе на стол.       Пока я наблюдал за Хэйтемом, меня пронзило грустное ощущение — неужели все так и останется на своих местах? Все снова повторится? Хэйтем не бросит курить, я не признаюсь ему, что люблю его, и на следующий год все случится снова. Весь перерыв между этими повторами он будет курить, но станет спокойнее, а я буду молча страдать от того, что могу только смотреть на него и мечтать, что когда-нибудь его обниму.       Но я не хочу, чтобы все повторялось.       — Хэйтем, — позвал я, видя, что он отвлекся на кофе и после него завис в пространстве.       — А? — он перевел на меня уставший взгляд серо-голубых глаз.       — Я придумал способ получше мандаринов.       — Это какой? — он подозрительно сощурился. Я подался вперед, и, наплевав на все приличия и страх быть уволенным, впился в его губы. Я старался не наглеть, целовал его мягко и аккуратно, и на мгновение мне показалось, что он ответил мне. Получив удовольствие от мягких губ, отдающих кофе, я нехотя отстранился.       — Интересный способ, — тихо сказал Хэйтем.       — Что, легче стало? — робко улыбнулся.       — Да, пожалуй, — он отвел глаза. — Но вы меня засмущали, это точно.       — То есть, вы… ну… не против?       Он медленно посмотрел на меня, а потом кивнул головой в сторону кожаного дивана. Я послушно уселся туда, а Хэйтем подошел и сел напротив меня.       — Вы думали, я ничего не знаю, а?       Я в изумлении уставился на него. Он взял меня за запястья.       — А чего же вы молчали? — возмутился я.       — А вы сами должны были догадаться, — он приблизился. — Но я все-таки рад, что вы это сделали.       — А откуда вы знали? — допытывался я, пытаясь оттянуть неизбежное. Коварной морде Хэйтема в следующую секунду могли бы позавидовать Джокер и Гринч:       — Дзио сказала.       — Прибью ее, — проворчал я, чувствуя, что слегка краснею.       — Я сначала думал, она прикалывается, как всегда, — он пожал плечами. — Но, как оказалось…       — Не прикалывается, — я убрал свою руку из его и погладил его по щеке. Потом не удержался, снова взял его за лицо руками и нежно поцеловал. Сердце запело, когда он мягко ответил мне и осторожно обвил меня руками.       — Давайте я буду целовать вас каждый раз, когда захочется курить, — зашептал я ему на ухо.       — А что, без курения мне поцелуй не полагается?       — Если только будете себя хорошо вести.       — Если вы сегодня вечером приедете ко мне праздновать, я покажу, как буду вести себя плохо…       — Хорошо, — прошептал я и осторожно нажал пальцем на его губы. — Только больше не курите.       Кажется, хоть что-то больше не будет повторяться. Каждый год, тридцать первого декабря, я буду с Хэйтемом.