Клетка

— Валиде, вы спите? — спросил Мурад, нагнувшись над ухом Кёсем. — Нет, сынок, я не могу уснуть, — ответила она слабым шёпотом. — А вы помните, как оказались здесь? Нет, она не помнит. Она не помнит как пришла сюда, или её сюда сами затащили. В холодную клетку. Тут было не так уж и плохо. Большая просторная комната, окна с видом на главный сад Топ-Капы, стены покрашены в угнетающий тёмный бирюзовый цвет, с узорами зелёного и красного цветов, скудная, потрепанная от старости мебель, пустой шкафчик, диван у окна, и кровать, одна на двоих, застеленная старыми серыми простынями. Стены холодные, воздух сырой, дышать практически нечем. Летом здесь жарко до смерти, а зимой холод пронзает до костей, до самого сердца, заставляя превратиться его в кусочек льда. Тотчас была зима. Стамбул накрыла тяжёлая пушистая пелена, снежинки медленно опускались с небес на землю. Именно зимой Кёсем теряла всех кого больше всех любила. Зима забрала у неё когда-то страстно любящего мужа Ахмеда, потом сыновей Мехмеда и Османа, а сейчас вновь лютой зимой, нещадя лишили жизни Касыма и Ибрагима. В живых остались лишь дочери Кёсем, ведь они не претендовали на трон. От родных ничего не осталось, лишь теплые воспоминания и горесть в сердце. С сыновей в живых остался лишь Мурад. Он не помнит как переступил порог роскошной клетки так же, как и его мать. Не помнит, как за ним намертво закрылась тяжелая деревянная дверь. Днём Мурад сидел у окна и наблюдал за всех происходящим в саду, а с покров ночи он не ложился спать. Сон был для него роскошью. Он притворялся спящим. Кошмары преследовали его в каждом углу кафеса, душеразрывающие крики братьев, их лица мерцали у него перед глазами. Страх сдавливал его горло до боли, до посинения пульса, до пота, до криков. Мурад прислушался к тишине, дабы услышать шаги палачей. Он вздрагивает. Замирает. — Мурад, ты спишь? — вновь спросила Кёсем, уже десятый раз за ночь. Она с болью в глазах смотрит на забитого в угол сына. Даёт волю своим эмоциям, она плачет, тихо, воткнувшись лицом в подушку, чтобы не спугнуть Мурада. — Лишь бы дожить до рассвета, лишь бы дожить до рассвета, — шептал как мантру Мурад, прижимая колени к груди, покачиваясь взад-вперёд. Он пристально смотрит в окно и ждет рассвета, как новой жизни… — Доброе утро, сынок! — ласковый лепет матери выдергивает Мурада из «бездны». Он содрогается, зрит на радостное лицо матери, в её сверкающие, как звезды, голубые глаза. — Рассвет! Рассвет! — вскрикивает он на весь голос, бросается к окну раздвигает шторы. Солнце ударило ему в лицо ярким потоком света. Он морщится, прикрывает глаза от яркого света рукой. На лице появляется счастливая, дьявольская безумная улыбка. Мурад не верит своим глазам, что увидел рассвет. — Валиде, я жив! — кричит Мурад и бросается к матери. Он подхватывает на лету её за талию и кружиться с ней в танце по всей комнате. — Это не сон? Скажите, что я жив! Просто скажите! Кёсем обнимает лицо сына руками, смотрит в его обезумелые глаза. В одиночестве, до её прихода сюда, он и полностью потерял здравый рассудок. Его тоже будут называть Безумным Султаном? Теперь от некогда сильного, жёсткого, целеустремлённого падишаха трёх контингентов ничего не осталось. Больно было смотреть Кёсем на сына. Он был таким разбитым и сломленным. Как будто все вокруг него потеряло смысл. Ему ничего не нужно… Он хочет просто проснуться и увидеть рассвет. — Сынок, ты жив, — со слезами на глазах шепчет Кёсем, прислоняясь лбом к его лбу, — мы живы. Тебя никто не убьет, обещаю тебе, пока я живу никто не осмелится убить тебя. — Кёсем смотрит прямо в глаза сына, в которых ещё горел огонь надежды. — Сначала им понадобится избавиться от меня. — Валиде — вы мой ангел хранитель. Когда вас привели сюда, я понял, что со мной ничего не случится. Вы рядом. И это главное. Ах, каким я был дураком, что ссорился с вами! Вы всегда были правы! Всегда! Кёсем улыбнулась, приласкала сына, прижимая его к своему сердцу. Как же больно видеть его в таком состоянии. Она чувствует сердцем и всей душой, как ему паршиво. Как ему плохо.

***

Мурад ложится рядом с Кёсем, прижимает её к себе, сжимает её холодную руку. Он пристально смотрит на полыхающий огонёк последней свечи у изголовья кровати. Сейчас она погаснет. Ещё чуть-чуть и вновь тьма. И вновь кошмары. Ему снится лицо Баязида, искажённое лицемерной улыбкой, лицо смерти, лицо неистового палача. Он и не вспомнит никогда как ворвались в султанскую опочивальню янычары и подданные псы Гюльбахар Султан. Его ввели под руки с роскошного дворца, как предателя, и бросили в клетку. Он и не помнит, нет, как стал самым одиноким человеком в мире. Его единственными друзьями были стены. Они, вечно молча, выслушивали все сказанное кровавым падишахом. Он открыл им все свои тайны. Даже ту, о мысли которой, внутри все кипело. О запретных чувствах к своей Валиде. Для Мурада Кёсем была идеалом женственности, красоты, мудрости. Рядом с ней все наложницы были просто пешками, перед её неотразимостью и пионы блекли. Она, словно ангел в человеческом облике, спустившийся с таинственных небес на грешную землю, чтобы вот так принять на себя все грехи и бедствия, боль на себя. В её глазах, цвета морской бездны, хотелось тонуть и тонуть… — Вы помните, как пришли сюда? — спрашивает Мурад. Кёсем смотрит в потолок, пытаясь вспомнить, как оказалась здесь и за каких обстоятельств. Её бросили в ноги сына, как раненую лань на растерзание льву. Бросили, как бросают еду голодному псу. Мурад боялся в тот час прикоснуться к ней, и не узнал в скудной одежке, в чёрном платье, лицо матери. Она подняла свой безжизненный взгляд полон отчаяния и боли, глядя в обезумелые глаза сына. Мурад испугался, как ребёнок, засорился в угол, прижал дрожащие колени к груди. — Нет, Мурад, — охрипшим голосом молвила темноволосая, — я не помню. Я ничего не помню.

***

С рассветом Кёсем садится у окна, и наблюдает, как по главному саду медленно шагает её соперница Гюльбахар, теперь уже в статусе Валиде. «Желаю, чтобы твой конец был ещё ужасней» — процедила сквозь зубы Кёсем. Она сидела до ночи у окна. В клетке было уже темно, но с восходом луны становится так светло, что легко можно различить силуэты мебели. «При лунном свете, она ещё краше! » — словил себя на мысли Мурад. Он шагнул к Кёсем и сел рядом. Обезумевшая улыбка на его лице не предвещала ничего хорошего. Он смотрит в глаза матери, она невольно усмехается ему. Зеленоглазый охватывает её милое белоснежное лично руками и неожиданно впивается самым страстным поцелуем в её сухие потресканные губы. Она отскочила от сына, толкнула его в грудь как можно сильнее, чтобы он смог отлететь от неё как можно дальше. Кёсем судорожно вытерла губы об рукав. Впервые… Впервые в жизни она боится собственного сына. Именно сейчас Махпейкер замечает, что её сын совсем потерял рассудок и стал неуправляемым. Он на своих четверых, как лев, приближается к своей добычи. В глазах плясали черти. «Беги, Кёсем! Беги! » — думала Махпейкер. Да ей не убежать! Она птица в роскошной клетке. — Ох, Мурад, — тяжело вздыхает луноликая, — что с тобой? Что ты делаешь? — Я хочу тебя… — отвечает Мурад и бросается на свою добычу. Она поручается, извивается под тяжёлым мужским телом, как змея, пытаясь выскользнуть с его рук. Он разрывает на ней платье в клочья. Обжигает прикосновениями и ласками каждый миллиметр её шелковистой кожи. У Кёсем нет сил уже на крики, уж так сильно он её прижал к дивану, завёл руки за голову, крепко держа, чтобы та не смогла убегать. Кёсем не было противно… Она не ощущала отвращения, хотя её щеки залились краской, глаза были наполнены солеными слезами… Нет, ей не противно, ей все равно. Именно сейчас, она вспомнила молодость. Когда-то и её страстно любящий муж так же целовал её тело. Но и забыла уже как это быть женщиной, все для неё было как впервые. Она боялась боли, боялась близости с Мурадом как огня. Мурад снимает кафтан и бросает на пол, затем к ним присоединились рубашка и штаны, а позже и порванное платье Кёсем. Женщина стыдясь прикрыла руками грудь и свою «розу». — Ох, дорогая, — вздыхает он, забирая её руки с интимных мест, — не стоит скрывать от меня свои прелести. Она то ли от отчаянья или же от безысходности, отдаётся неистовому палачу, и всё, что Кёсем сейчас желает, это просто провалиться сквозь землю от стыда. Мурад притягивает к себе Кёсем и проникает лихорадочным поцелуем в её губы. Он пожирает их, поддерживая руками голову Кёсем, чтобы та не ускользнула от ласк. Он осыпает тело женщины горячими поцелуями. И тут тишина. Тяжёлое дыхание. Она замирает. Толчок. Резкий. До боли. Мурад вторгается в её лоно до упора своим твёрдым, как камень началом. Кёсем издаёт крик. Второй толчок уже не такой болезненный. Третий толчок. На глазах появились слезы, которые невозможно сдержать. Мурад грубо и резко входит взад-вперед, добавляя темпа. Он сжимает в руках её упругую грудь. Ещё немножко, Мурад дошёл до пика наслаждения, волна непередаваемой энергии накрыла его с головой до кончиков пальцев… Он не сдержался и выплеснул всю свою смесь просто вовнутрь женщины. Кёсем безжизненно смотрит на его довольное лицо. Ласки Мурада были приятны и трепетны, она ощутила себя женщиной, желанной женщиной. Такие приятные ощущения она испытывала ещё в молодости, будучи девочкой, рядом с Ахмедом. Мурад плюхнул на кровать, весь пропитанный животной страстью и диким оргазмом. Всю комнату заполнили стоны, тяжёлые вздохи. Воздух стал горячим, вязким. Он притянул Кёсем к себе, поцеловал в лоб. — Что с нами будет, Мурад? — спросила Кёсем. Зеленоглазый обезумело улыбнулся. — Не переживай, моя Кёсем, ты спи. Спи. Он целует её в губы, обнимает. Мурад впервые уснул, так крепко. В объятиях любимой и желанной женщины… — Теперь мне не страшна смерть, если даже меня убьют, пусть это случится в твоих объятиях. — С этими словами он провалился в сон.