Через огромные поля грязи,
В полной тьме,
Я видел,
Что солнце светит тому,
Кто по-настоящему верит.
© Bon Jovi – Bells of Freedom
- Люди помогают лишь из корысти. Лицемерная расчетливая истина сорвалась с губ, оставляя на них отпечаток кривой ухмылки. Джеспер искренне гордился тем, что смог произнести это без единого внутреннего противоречия. - Тем детям… Тем детям нужны игрушки! А взрослым… Эм… Не знаю, чего им хочется, но уж точно не всеобщего благополучия! Довольный собой, он заложил руки за голову и откинулся назад, считая разговор оконченным, ведь обычно его друг оставался удивительно немногословным. Поэтому прозвучавший вопрос был сравним с внезапной пощечиной. - Ну, а тебе? Чего тебе хочется? Джеспер поперхнулся морозным воздухом. Громко кашляя и стуча кулаком по груди, он сморгнул выступившие слезы, на ходу подбирая максимально нейтральные для ответа слова. - Мне? Ну, я в общем… Со мной не так… – он тяжело выдохнул, окончательно прочищая горло и вгляделся в очертания заснеженных холмов. – Берегись! Дальше, как в тумане пролетели мимо чужие препирательства, летящие на высокой скорости препятствия, что должны были превратить их в две хорошие отбивные. Послышался хруст ломающихся саней, а затем полет прямиком к звездам. Клаус очень заботливо выдернул его из сугроба и встряхнул, словно тряпичную куклу. Зрение отказывалось фокусироваться на чем-либо, ноги не держали, а желудок скручивало спазмами. Чудо, что они не переломали себе все кости. Несколько минут он просто стоял, прислонившись к плечу Клауса. Миг и пальцы уже утопают в мягкой шерсти одного из оленей. Животное недовольно заворчало, но попыток сбросить нерадивого наездника не предприняло. И на том спасибо! Вот так, под конвоем северных оленей и Клауса, что легко тащил на себе полуразвалившиеся сани, они и добрались до сарая, что ошибочно называется отделением почты в этом богом забытом городишке. Джеспер не знал, чего в его теле было больше – усталости или раздражения. Еле кивнув на заверения Клауса о том, что завтра он обязательно починит их единственное средство передвижения, а также отсалютовав удаляющимся оленям, парень кое-как заполз наверх и, не раздеваясь, плюхнулся на жесткую кровать. На короткое мгновение ему почудились осточертевшие шелковые простыни, которыми он так бредил. Легкая полудрема накрыла отдаленным гулом голосов. Люди из прошлого, злые искаженные гримасы, зажатый в маленьких ручках конверт. - Даже не приехал на похороны… - Черствый человек! - Как же нам такое объяснить ребенку? Все разговоры стихли стоило ему появится на пороге, глотая непрошенные слезы. Камердинер не успел вовремя забрать отцовское письмо с журнального столика, а Джеспер слишком рано научился читать, чтобы не заметить свое имя, выведенное красивым строгим почерком. - Мама? – он споткнулся об испуганно-жалостливые лица слуг, уже зная ответ на незаданный вопрос, но все равно не решаясь поверить до конца. – Умерла? Вот так в один зимний день в доме стало невыносимо холодно. Отец приехал спустя месяц, потрепал по голове, тяжело вздохнул и повторил ранее написанное в письме, что им вдвоем нужно оставаться сильными. Первый и последний раз, когда они об этом заговорили, разделив напополам душащую скорбь. Только теплее от этого не стало. Ради светлого образа матери он усердно трудился в школе, собираясь пойти по стопам отца и однажды возглавить его компанию. Еще с детства проявлял интерес к почтовому делу, собирал марки, писал письма дальним родственникам, одноклассникам и даже малознакомым людям. Его считали чудиком, неисправимым романтиком и идиотом. Но почему-то именно он без отцовской помощи в числе первых поступил в самый престижный университет их города. Он быстро осваивал профессию, практически не спал, с боем прокладывая себе дорогу. Джеспер знал, что был лучшим благодаря упорному труду. Знал, что мама бы им гордилась. Вот только… Люди могут быть довольно злыми существами. Не раз и не два за обучение вещи таинственным образом исчезали, ему сообщали неправильное время практик, ставили подножки, толкали, оскорбляли. Ведь он папенькин сынок, который удобно устроился, ничего не делая и получая высшие баллы. - Твоя мать наверно умерла, чтобы не видеть такое чучело, как ты. Ядовитые слова, обжигающие кислотой беззащитное сердце, громкий смех и ни одного сочувственного взгляда. Никто не заступился, не помог, когда на него накинулась орава хулиганов, что вдвое больше него. Люди помогают только тогда, когда им выгодно. Это он понял. Выучил. Выстрадал. Руки опустились. Было холодно. И он пустил все на самотек, стал именно тем, кем его видел абсолютно каждый – мажором, что тратит отцовские сбережения и абсолютно ничего из себя не представляет. «Чего тебе хочется?» «Не знаю. Не могу вспомнить… Я…» Лучи солнца ослепляют даже сквозь закрытые веки. Внизу уже слышен хор детских голосов и нетерпеливый стук в дверь. Джеспер недовольно бурчит, открывая глаза. Ну здравствуй, еще один день. *** В свете масляной лампы лицо Клауса кажется по-настоящему грозным. Густые ветвистые брови сведены к переносице. Серые, сверкающие остротой глаза. Напряженные ссутуленные плечи, резкие выверенные движения и летящая во все стороны стружка. Джеспер время от времени сонно зависает на этом зрелище, ненадолго переставая выполнять свою часть работы. Ему до сих пор было дико стыдно. И за то, что влез не в свое дело, болтая невесть что. И за то, что заставил хорошего, доброго человека участвовать в своих коварных замыслах. В особенности за то, что заставил Клауса делать игрушки, бередя старые раны. Не описать насколько он был благодарен ему за помощь, ведь сам он бы ни за что не успел, да и будем честными не смог, соорудить санки в виде лодки для маленькой не местной девочки, что верно прождала его на крыльце весь день только за тем, чтобы отправить письмо. - Прохладно у тебя здесь. Джеспер вздрогнул от хриплого голоса друга, что громом прозвучал в устоявшейся тишине. В покосившейся хижине было не прохладно, а адски холодно. Настолько, что нос и губы переливались всеми оттенками синего, а зубы отбивали чечетку. - Я мог бы немного помочь с ремонтом. Погодите, это что, смущение? Здоровяк Клаус серьезно смутился? Сказал больше одного слова, да еще и помощь предложил? Апокалипсис грядет, не иначе. Парень мысленно хихикнул, встречаясь взглядом с лесорубом. - Я был бы чертовски признателен, если бы ты что-то сделал с этой старой развалюхой, – произнес он на одном дыхании, приправляя сказанное искренней улыбкой. - Ну… – Клаус кашлянул в свою густую бороду, посмеиваясь в ответ. – Думаю, что-нибудь сообразим. - Но сначала доставим корабль! - Разумеется. Снова воцарилась тишина, прерываемая разве что стуком инструментов, да треском масляной лампы. Они управились к первым лучам солнца, тут же запрягли сани и отправились в дальний путь. Оставили подарок на хрустящем снегу, заняв наблюдательную позицию за ближайшим холмом. Джеспер нервно грыз ногти от ожидания, то и дело спрашивая точно ли Клаус уверен, что они угадали с размером, ведь он девочку даже не видел! Но дровосек оставался непробиваемо спокойным, недовольно цокая на непоседливого почтальона. Наконец из юрты показалась белокурая головка, вместе с незнакомыми взрослыми людьми. Зашуршала обертка, а потом над пустынной белоснежной долиной пронесся радостный детский визг. У Джеспера отлегло от сердца, когда он увидел счастливое розовощекое личико, рассекающей на санях девочки. Они справились. Большая ладонь крепко похлопала его по плечу. Джеспер обернулся, встречаясь с искрящимся весельем взглядом обычно хмурого Клауса. Широко улыбаясь в ответ, он устраивает голову на скрещенных руках, чтобы еще немного понаблюдать за воплотившейся детской мечтой. И отчего в груди так странно… Тепло? *** Испортил. Он все испортил. Хотя может быть и не совсем он, а эти подлые, мерзкие… Главы города. Казалось бы, спасибо должен сказать, ведь они приблизили исполнение заветного желания. Вернуться домой под заботливое крылышко отца, ни о чем не волноваться, ни к чему не стремиться. Целыми днями проводить на шелковых простынях в… Одиночестве. И это его мечта? Ни к чему не стремиться и быть никем? Когда здесь в забытом богом городишке так много удивительных людей. Когда среди заснеженной ледяной глуши так много обжигающего тепла. Ведь он только начал согреваться, а теперь обратно? - Я горжусь тобой, Джеспер. Меньше всего он ожидал услышать от родителя такие проникновенно-ласковые слова. Впервые за долгое время пришло осознание, что перед ним совсем не враг, а человек, что потерял жену и остался один на один с маленьким ребенком. Человек, что попытался дать ему только все самое лучшее, попытался заменить ему маму. - Папа… – Джеспер не знал, что сказать, совсем как в детстве глотая накатывающие слезы. – Пап, я… - Знаю, сынок, знаю. Крепкое родное объятия, отвратительнейший резкий аромат одеколона и шершавая ткань пальто. - Я буду скучать. - Пиши чаще. Навещу тебя в следующем году. И чтоб писем стало в три раза больше! - Ладно, договорились, – Джеспер шмыгает носом, утирая рукавом слезы и машет вслед отплывающему без него парому. А затем улыбается, слыша, как Маргу отчаянно зовет его в темноте туманной пристани. Он здесь нужен. *** - Джеспер, отпусти! Они того не стоят! - Да вы спятили! Сдирая в кровь пальцы и ногти, прикладываясь о всевозможные каменные острые выступы, отплевывая ледяную крошку, он все-таки останавливает сани около самого края обрыва. И только успевает подумать, что еще не все потеряно, как подарки в красочной блестящей обертке начинают падать в пропасть. Бессильная ярость накатывает волной, руки болезненно сжимаются в кулаки, а ребра ноют. Покачиваясь, он поднимается на ноги, краем уха слушая нудные речи престарелой сумасшедшей старухи. Глубокий выдох. От злости остается только отчаянная усталость. - Один добрый поступок… - Что он сказал?! Он оборачивается, ловя на себе множество презрительных взглядов. И лишь один удивленно-восхищенный. Это придает сил. - Один добрый поступок вдохновляет на новые. - Боюсь ты сильно приложился головой. Отлежись пару дней. Прокатившийся по стае противный смех не заглушает скрипа снега. Джеспер вглядывается в тень деревьев, усмехаясь увиденному. - Не верите мне? Оглянитесь. - Что? - Оглянитесь. Возгласы брани потонули в шуршании белоснежного снега, становясь все глуше, по мере того как юные наследники двух родов отбегали прочь, утягивая за собой и своих загнивающих предков. Джеспер выдохнул облачко пара, морщась от ноющей тупой боли, что разливалась по всему телу. Рядом как будто выросла теплая дышащая стена, что не позволила ему опрокинуться в сугроб. - Клаус? – парень благодарно оперся об подставленное плечо, чувствуя, как его бережно поддерживают за талию. – Не знаю, что сказать… - Ты мог погибнуть! Джеспер вскидывает голову, удивленный таким перепуганным тоном от не пробивного и спокойного лесоруба. Переступая с ноги на ногу, он наступает на что-то твердое, что отвлекает от созерцания озабоченного лица Клауса, заставляя посмотреть вниз. - А это что?! Кряхтя, он наклоняется и поднимает обычное полено, что было завернуто в упаковочную бумагу. Ответом становится лишь загадочный взгляд и добрая бородатая улыбка. Джеспер еле удержался от желания застучать кулаками по широкой груди, требуя ответы. Вовремя понял, что толку от этого никакого, тем более не хотелось тратить и так иссякающие силы на то, чтобы проявить себя, как конченная истеричка. Да и неизвестностью мучиться все равно не пришлось, ведь с появлением Альвы все встало на свои места. Хитрая подмена подарков, что спасла рождество. Замечательно. - Выходит я зря старался? - Ну, я бы так не сказал. Он уже довольно неплохо пригрелся под чужим боком, но пришлось отстраниться для того, чтобы помочь по-настоящему запрячь сани, пока остальные грузили огромный мешок с подарками. Клаус время от времени поглядывал на него со странной смесью беспокойства и чего-то еще неясного в глазах. - Тебе следует отдохнуть, – бросил он, когда они уже заняли свои привычные места. - Ага, чтобы ты без меня застрял в первой же трубе? – Джеспер слегка толкнул Клауса плечом, передавая поводья. – Не неси чушь, дети ждут. Получив очередной восхищенный взгляд, он вцепляется крепче в резные выступы, чтобы не свалиться из стремительно набирающих скорость саней. Снег сверкает, отражаясь на темном небе мерцанием звезд, а по лесу тем временем разносится воодушевляющее: «Хо-хо-хо!» – вперемешку с бренчанием маленьких колокольчиков. Джеспер незаметно пододвигается ближе к теплу, почти забывая про ноющую боль. *** И что мне остается, а? Так и проторчу до конца дней в этом городишке? Со старым лесорубом? Среди полоумных обитателей? Об этом можно только мечтать. Сидя рядом с Клаусом в предрассветной дымке, наблюдая за медленно просыпающимся городом, замечая в окнах радостных детей, слыша их возгласы, топот маленьких ног, бегущих по улицам, он понимает, что да – возможно это именно то, чего он хотел всю жизнь. Клаус поднимается первым, отряхивает от снега свою алую узорчатую мантию и протягивает ему руку. - Хочешь я сварю какао? - Было бы замечательно, – отвечает Джеспер протягивая руку в ответ, поднимаясь следом. В доме дровосека стоит непривычная тишина. Тут и там валяется оберточная бумага, мерцают забытые в суете инструменты и посуда с остатками еды. Еще вчера вечером этот дом был набит до отказа людьми, их громкими голосами, мыслями, суетой. А сегодня остались только они вдвоем. Джеспер усаживается на стул, подставляя лицо лучам солнца, что пробивались сквозь прозрачные занавески, окрашивая комнату в уютные оранжевые тона. Стук кастрюль, аромат подогревающегося молока вперемешку с шоколадом, мелодичный свист – навевали липкую полудрему. На самом деле Джеспер почти заснул, склонив подбородок к груди, но звон поставленной дымящейся чашки заставил его встрепенуться. - Спасибо. Клаус как-то странно склоняет голову к плечу и смотрит на него внимательно-внимательно, как будто видит его впервые. Как будто они незнакомцы, и он только что незаконно пробрался к нему в дом, как последний мальчишка. - Тебе спасибо. С рождеством, Джеспер. - С рождеством, Клаус, – шепчет парень в ответ, завороженно наблюдая, как солнечные зайчики прячутся в густой бороде, мелькая в серых, прозрачных словно горное озеро, глазах. Внезапно вспоминается не наигранное беспокойство, поддержка, ночные разговоры и бесконечная помощь. Осознание, сродни безумной гениальной идее, заставляет подскочить, пугая не только Клауса, но и себя самого. Поцелуй выходит судорожным, неловким, борода щекочет подбородок, а ноги быстро устают от стояния на носочках. Реальность накатывает неотвратимо, принося с собой здравый смысл в уставшее, затуманенное сознание. Джеспер быстро отшатывается, начиная падать назад, но его вовремя подхватывают, бережно прижимая к широкой груди. Уткнувшись носом в бороду Клауса, он ощущает еле уловимый аромат мороза, еловых веток и, почему-то более сильный, мандаринов. Чувствует, как сильные руки аккуратно гладят его по спине, прогоняя закостеневшее напряжение. Поудобнее устроившись на чужой груди, он слышит удары сердца, что созвучны его собственному. Облегченно выдохнув, Джеспер крепко обнимает Клауса, прижимаясь максимально близко. И это очень-очень… Очень… Тепло.