Невозможное

      Эмили, как это часто случалось в последнее время, проснулась совершенно разбитой. Её мутило, и, чтобы подавить это неприятное ощущение, девушка, не поднимаясь с постели, быстро съела заранее припасённую посоленную корочку хлеба. Надо было скорее приводить себя в порядок и приступать к обычным утренним делам.       Когда сон окончательно прошёл, Эмили вдруг в замешательстве резко села на тюфяке, от чего голова закружилась, в ушах зашумело. Сердце зашлось не только от резкой смены позы, но и от осознания… В комнате было темно. Значит, за время недолгого отдыха Эмили короткая самодельная свеча догорела и погасла, а новую никто не зажёг…       Выходит, Кори так и не появлялся.       Поднявшись на ноги, девушка подождала, пока пройдёт лёгкое головокружение, и поспешила вниз, к Агате.       Смотритель сидел в зале часовни в одиночестве. Услышав шаги Эмили, он с несчастным видом обернулся ей навстречу.       – Девочка моя… Как ты?       – Вроде бы неплохо, – Эмили уселась на подстилку рядом с Агатой и коснулась его руки. Смотритель почему-то дрожал. Девушка внимательнее вгляделась в лицо друга – в уголках его незрячих глаз поблёскивали слезинки. – Агата… Что-то случилось? Ты почему плачешь? И где все? – она нервно огляделась. – И… Ферн не приходил?       – Ох… Нет, не приходил, моя девочка. Во всяком случае, я не слышал его… И его запаха не чувствовал. И… Ночь настала, верно? Я чувствую… – Агата замолчал и обхватил себя иссохшими руками.       – Что такое? – Эмили успокаивающе коснулась его плеча.       – Выгляни наружу, если тебе не трудно, – словно бы через силу попросил смотритель. – Посмотри на небо.       Эмили подошла к дверям, ведущим в Соборный округ, приоткрыла створку, выглянула…       – Нет! – вырвалось у неё.       – Что там? – встревоженно спросил Агата.       Эмили, двигаясь неуверенно, словно ощупью или сквозь толщу воды, вернулась к нему и без сил опустилась на пол, не обращая внимания на пробирающий до костей холод, исходящий от древних каменных плит.       – Ночь, да… – прошептала она. – Кровавая Луна… Ночь Охоты началась, Агата!       – Ох… – Смотритель горестно всхлипнул. – Я так и знал! Но… Куда же все ушли? Там ведь опасно, чудовища правят улицами! Я слышал шаги, но никто ничего…       – Погоди. – Эмили поднялась на ноги и шагнула к возвышению в центре часовни, на котором в старинном жёстком кресле любила сидеть Арианна. – Агата, что тут произошло? Почему на полу… – Она быстро оглянулась на незрячего смотрителя, будто опасаясь, что он наблюдает за ней, опустилась на одно колено и коснулась бурого пятна на каменном полу. Ещё пятно… И ещё. Цепочка пятен, и они ведут к тайному проходу на кладбище Идона. Девушка поднялась и медленно двинулась в ту сторону, стараясь не наступать на пятна.       «Это ведь не…»       Вдруг на лестнице, ведущей от тайного хода, послышались шаги. Эмили вздрогнула и отступила, затем развернулась и бросилась к Агате, то ли стремясь защитить его, то ли пытаясь спрятаться за ним. Обнявшись, девушка и смотритель со страхом ждали появления визитёра. Почему-то у Эмили даже не мелькнуло мысли взять трость или пистолет.       Шаги приближались, но всё медленнее… Медленнее. Эмили стиснула руку Агаты.       И наконец в дверном проёме показался…       – Кори! – вскрикнула Эмили и бросилась к мужу. Ферн в забрызганном кровью плаще остановился на пороге, вцепившись в дверной косяк и глядя в пол. В левой руке он держал обнажённый меч – почему-то отведя далеко в сторону, будто бы с отвращением. Клинок алел оттенком сегодняшней Луны.       – Ты ранен? – Эмили схватила мужа за плечи, заглядывая в лицо. Ферн отстранил её правой рукой, продолжая неловко держать левую с мечом на весу. В глаза жене он так и не посмотрел, не отрывая взгляда от каменного пола под ногами. – Что случилось? Может, тебе успокоительное нужно? Кори, не пугай меня, ответь…       Ферн, по-прежнему не реагируя на слова и присутствие жены, наконец шагнул с порога, обошёл Эмили и побрёл сквозь часовню к противоположному выходу, почему-то упорно не поднимая взгляда и смотря прямо под ноги. Девушка бросилась за ним.       – Кори, да что с тобой?..       – Со мной? – Ферн резко остановился и обернулся. Смотрел он по-прежнему куда-то в пространство. Эмили заглянула ему в глаза и обмерла: зелень радужек полностью утонула в черноте зрачков. – Со мной всё хорошо. Я – Охотник, я слуга Луны. Что она может мне сделать?..       – С тобой точно не всё хорошо, – Эмили настойчиво потянула мужа за руку. – Присядь, выпей успокоительного, чаю, вина… Чего хочешь. Только расскажи наконец, что с тобой случилось!       Ферн безвольно поплёлся за Эмили. Та усадила его на скамью у стены, укутала старым покрывалом и опустилась перед мужем на колени, заглядывая тому в лицо.       – Чего тебе принести, родной? Чаю?       Охотник покачал головой.       – Красная Луна висит низко, – глухо сказал он. – Она заглядывает в окна... Она смотрит в душу. Она разглядит там мельчайшую крупицу скверны. И взрастит из неё чудовище...       – О чём ты? Не пугай меня... – Эмили, обхватив ладонями голову Ферна, попыталась вынудить того поднять взгляд, но он только дёрнулся и оттолкнул её руки.       – А Великий Идон даже в сердце скверны видит чистоту, – пробормотал он дрогнувшим голосом. – И желает возвысить падшее создание и сделать равным себе... Милосердные Великие, как же вы не понимаете? Ваши щедрые дары неподъёмны для нас...       Эмили решительно поднялась на ноги и бросилась к сундучку с лекарствами. Достав пузырёк с успокоительным, она, на ходу откупоривая его, вернулась к мужу и, не обращая внимания на его слабые попытки сопротивляться, насильно влила препарат тому в рот. Ферн глотнул и закашлялся. Лицо его исказилось страданием, но через несколько мгновений гримасу боли сменило выражение апатии и тоски.       – Не ходи на кладбище Идона, – едва слышно пробормотал он. – Не ходи, любовь моя. Там…       – Что там? – Эмили снова опустилась перед Ферном на колени.       – Там смерть… – прошептал Охотник и закрыл глаза.              

***

      Да, он до собственной смерти не забудет то, что предстало перед его взором в сыром и тёмном подземелье часовни. И то, что ему пришлось сделать…       – Не может быть… Это кошмар…       И – рыдания, переходящие в смех. И смех, неотличимый от рыданий.       И режущий слух писк, мучительно неестественный, на грани слышимости, воспринимаемый уже даже не слухом, а всем телом, рассудком… Видимый внутренними глазами?..       Безумие…       Ферн убил это существо, ползающее у ног Арианны – своей матери, – покрытое её кровью, такое невыносимо уродливое и такое жалкое в своей уродливости, такое чуждое этому миру и такое несчастное от того, что вынуждено было родиться в этот мир… Оно содержало в себе зерно безумия Арианны – и искру её жизни; когда серебряный клинок прервал обманное, фальшивое существование этого ненастоящего, подменного ребёнка Великого, бедная женщина издала жуткий крик и безжизненно обмякла на старом подгнившем стуле…       «Зачем… Зачем?»       Зачем он поднял и опустил меч? Что заставило его так поступить?       Сострадание? Кому? Матери или… Этому отвратительному и несчастному созданию?       Или…              Ферну было плохо. Он не мог смотреть в лицо жене, едва терпел её прикосновения. Его физически мутило от нежной заботы, которой милосердный ангел часовни окружила его…       Его, убийцу!       «Мы, Охотники… Поганые твари, все мы…»       Охотник вскочил со скамьи, оттолкнув руки жены, и бросился к выходу, не обращая внимания на горестный вскрик Эмили. Подальше отсюда… Подальше от этого постамента, от этого кресла, от этих пятен на полу… От тяжёлого взгляда незримого божества, которое в ответе за случившееся… Ферн очень хотел убедить себя, что во всём виноват Идон, а не он сам, Охотник, у которого стремление уничтожать чудовищ превратилось уже в бездумный рефлекс…       Прочь, на улицы, залитые кровавым светом Луны, Владычицы безумия. Ночь Охоты… Нужно взять себя в руки, нужно вернуться в мастерскую, наверняка там объявлен общий сбор… Нужно…       Мысли путались, Охотник никак не мог сосредоточиться и упорядочить в голове события предыдущего дня: так, сначала он спал… Проснулся, куда-то отправился… С кем-то сражался… Потом обнаружил себя на тюфяке в их с Эмили комнатке, свеча погасла… Решил, что видел сон. Но руки почему-то были в крови. И снова – провал, и снова – серое небо, отдалённые детский плач и тихое пение, будто нянька убаюкивает младенца; и несущие смерть чёрные тени, скользящие по старинным лестницам из серого камня, и…       Ферн резко остановился и сжал виски пальцами правой руки – в левой он по-прежнему держал меч. Что-то… Какое-то воспоминание обожгло, как брызги едкой крови-кислоты кровоглота. Там был кто-то… Что-то…       Снова эти шёпоты, врывающиеся в сознание, как шипящие волны прибоя. Они несут с собой знание. Знание безумца.       Так приходит озарение.       …Да, он видел их и раньше. Эти чудовищные головы, будто бы слепленные из бледных бескровных телец крохотных существ, покрытые мутными глазными яблоками и зубастыми кроваво-красными ртами. Эти длинные руки, стремящиеся обнять, прижать к себе… Подарить забвение в безумии. Окровавленные одежды, так странно и страшно напоминающие…       Да! Та девушка из сна. Она… Она напомнила ему Куклу, а потом – черты её исказились, и перед Ферном предстал этот монстр, воплощение самых жутких кошмаров.       А потом Охотник отправился за помощью к наставнику – рассказать о своих видениях и попросить совета, как избавиться от них.       Герман, конечно, помог. И та девушка больше не посещала его сны; и сами эти сновидения, которые так легко превращались в кошмары, с тех пор прекратились. И даже имя забылось… А ведь Ферн точно знал его раньше!       «Так мир снов играет с нами злые шутки, – сказал ему учитель. – Он заставляет нас страдать наяву от невыразимого и невыносимого чувства потери, хотя мы не можем вспомнить, что именно потеряли. Берегись зова снов, мой мальчик. Грань между миром яви и миром сновидений зыбка, проницаема – но лишь с одной стороны. Ты понимаешь меня? Пути назад у тебя уже не будет».       И снова Охотник оказался в том странном месте, сумрачном и сером, будто бы затерянном во времени. Луна там была огромной, серебристо-белой, такая никогда на памяти Ферна не украшала собою ярнамский небосвод… И нежные печальные голоса пели колыбельную невидимому младенцу, и плакала королева Ярнам, умоляя вернуть ей отнятое дитя…       А перед этим? Ферна будто затягивало в водоворот собственных воспоминаний, которые были, возможно, и не воспоминаниями вовсе, а кошмарами… Или воспоминаниями о кошмарах? Там был какой-то щуплый человек с головой, заключённой в странную решётчатую конструкцию. Он так быстро бегал – как только не ломалась его тощая шея под тяжестью этой металлической клетки?.. Ферн гонялся за ним по комнатам и коридорам, по металлическим, гудящим под ногами лестницам, по галереям и каменным ступеням, по тёмным залам, где в полу зияли провалы, ведущие в непроглядный мрак… А хозяин этого места, хозяин Кошмара, был словно бы рад гостю, хотя и сетовал на то, что Охотник не желает вступить с ним в научную дискуссию…       «Поболтаем до утра о… Новых идеях, высоких материях!»       Этот человек в студенческой мантии словно бы забавлялся, убегая от Охотника по бесконечным лабиринтам своего замка – истинного храма науки, как он себе его представлял. Ферн знал, что хозяин этого Кошмара, Миколаш, был когда-то учеником мастера Виллема и покинул Бюргенверт примерно тогда же и по той же причине, что и другой ученик ректора – Лоуренс: оба молодых учёных стремились начать работать самостоятельно, без оглядки на старого профессора, которого они считали закостеневшим в своих убеждениях, чрезмерно осторожным, а скорее – трусливым. Наставник мешал им обоим двигаться к цели. Но если Лоуренс искал чудодейственное лекарство от всех болезней, стремясь облагодетельствовать человечество, то Миколаша интересовало лишь чистое знание – и собственное возвышение. Постижение Космоса, незримого для несовершенных человеческих глаз. Раскрытие тайн и поиск ответов, которые не способен вместить слабый, глупый, молодой человеческий разум.       «Вставь глаза в наши мозги, чтобы мы очистились от нашего чудовищного слабоумия».       А может, вера Лоуренса в то, что Великие готовы приблизить к себе человечество, и в то, что Ибраитас в самом деле бескорыстно хотела помочь людям, делясь своей кровью,и есть «чудовищное слабоумие»?       И Миколаш был прав?..       Но… Если деяния Первого Викария можно было хоть как-то оправдать, то у Школы Менсиса никаких благих намерений не было изначально. И ценой охоты за истиной для Миколаша оказались сотни замученных, лишённых глаз, живьём вмурованных в стены людей в Яаар’гуле. Непомерно высокая цена, которую заплатили за него другие.       И Ферн, стиснув зубы, продолжал преследовать заливающегося безумным смехом учёного. И, конечно, догнал, и без колебаний прервал его посмертное существование – да, он знал, что тело Миколаша в мире яви давно мертво и превратилось в мумию, восседающую на кресле-троне в часовне на Площади Пришествия в проклятом Яаар’гуле. Осталось умертвить его спящее сознание…       Однако, вопреки ожиданиям, со смертью хозяина Кошмар не рассыпался. А это означало, что дела Охотника здесь ещё не завершены.              Ферн опустился на одно колено перед лампой и позволил цепким ручонкам Посланников утянуть его в лиловый туман, обещающий отдых и покой. День был тяжёлым, можно будет и поспать немного… И только фраза, которую выкрикнул умирающий Миколаш, неприятно цеплялась, липла к сознанию мутными обрывками кошмара:       «О, теперь я просыпаюсь, я забуду всё…»       «Я проснулся… И забыл?»       Охотник выпрямился, поморгал, будто бы стряхивая с ресниц последние клочки сна-тумана, и бросился по ступеням наверх, в мастерскую.       Германа там не оказалось. Ферн выбежал в боковую дверь, заглянул в «верхний» сад – старого учителя не было и там.       – Где Герман? – чуть резче, чем собирался, спросил он у Куклы, которая, преклонив колено, молилась у неприметного надгробия слева от двери и теперь неторопливо поднималась на ноги, поправляя платье.       – Не знаю… Был здесь. – Кукла растерянно оглянулась. – Я не знаю, правда. Куда бы ему подеваться?       – Вот и я не знаю, – выдохнул Ферн и снова направился в мастерскую. Постоял, сжав кулаки и озираясь. Куда мог исчезнуть старый человек, передвигающийся только в кресле на колёсах? Отсюда нет выхода, кроме как…       Охотник, вздрогнув, как от внезапного укола, бросился наружу через парадные двери, сбежал по выщербленной лестнице до самого низа, опустился на одно колено перед старинным надгробием и протянул руку Посланникам.              

***

      Эмили, кусая губы, чтобы не расплакаться, проводила взглядом мужа, который, шатаясь как пьяный или раненый, прошёл сквозь часовню и скрылся в дверях, ведущих в Соборный округ. Ферн напугал её так, как уже давно ничего не пугало – с тех самых пор, как она вернулась домой в тот злополучный день и увидела перед крыльцом гомонящую толпу, расступающуюся перед группой Охотников, выносящих из дома…       Тело её матери. И труп зверя. Она не сразу сообразила, что это за зверь и как он попал к ним в дом. А когда до её сознания наконец дошло, что именно она видит…       Подобный ужас сейчас охватил её при виде удаляющегося неверной походкой мужа. Древняя Кровь… Чума Зверя не щадит ни простых горожан, ни опытных Охотников, ни высокопоставленных церковников. А что если…       А что если это уже не Кори?..       Эмили порывисто обернулась и бросилась к Агате. Рухнула перед ним на колени, больно ударившись о каменный пол и не заметив боли.       – Ох, Агата… Что же мне делать? Кори… Я… – Она всхлипнула и уткнулась в костлявое плечо друга.       – Ты – что, девочка моя? – Агата осторожно обнял её и погладил по голове. – Боишься мужа? Ты это хотела сказать?       – Да, – Эмили тихо заплакала. – Я боюсь чудовищ… Я боюсь Ночи Охоты. Но Кори… Почему-то он пугает меня сильнее. Что случилось там, на кладбище Идона? Почему он вернулся оттуда в таком состоянии?       – Ты вспомнила отца Гаскойна, – тихо проговорил Агата.       – Да, верно… А что если… Ох, Агата, как я буду жить… – Эмили тихо зарыдала. – Как мы будем жить… – Она прижала руку к животу.       – Тебе надо искать новое укрытие, моя радость, – горько вздохнул смотритель часовни. – Здесь больше не безопасно.       – Но куда я пойду? – Эмили вскинулась и уставилась в незрячие глаза друга. – Во всём Ярнаме негде больше укрыться…       – Я не знаю, что тебе посоветовать, моя милая, – печально сказал Агата. – Есть только одна мысль: если Древняя Кровь так опасна, иди туда, где она не в почёте.       – О чём ты?       – Бюргенверт, – словно бы через силу выговорил смотритель. – Ты ведь знаешь, что мастер Виллем предостерегал Лоуренса: «Бойся Древней Крови!» И эта поговорка, по слухам, стала паролем для пропуска церковников на закрытую территорию вокруг университета. Запретный лес… Там, конечно, тоже опасно, ох, да… Но с чудовищами ты справишься, моя маленькая Охотница, я в тебя верю. За своего ребёнка ты будешь сражаться как сто настоящих Охотников.       – Ты предлагаешь мне… – Эмили отшатнулась и с ужасом уставилась на Агату. – Ты предлагаешь мне пойти в Бюргенверт? Но там же…       – Там никого нет, – мягко прервал её Агата. – В самом университете сейчас нет ни чудовищ, ни Охотников. По слухам, там обитает в одиночестве старый мастер Виллем, но он, думаю, для тебя не угроза. Если я правильно понимаю происходящее, тебе нужно укрытие не столько от чудовищ, сколько от Охотников… – Агата многозначительно «глянул» в сторону прохода к кладбищу Идона. – Бедняжка Арианна… Она, похоже, тоже ждала ребёнка. Ты ведь слышала об этом пророчестве? «Когда снизойдёт Великий, в чреве появится дитя». Дитя Крови ищут многие. И они не будут разбираться, беременна ты от простого Охотника или…       – Ох, Агата… Что-то мне дурно, – прошептала Эмили, цепляясь за руку друга. В ушах запищало, перед глазами заклубился серно-жёлтый туман…       И всё исчезло.              

***

      – Во всём городе не слышно и звука… Сомневаюсь, что там есть ещё хоть кто-то… Боги, спасите нас… Ярнам обречён…       – Агата! – Ферн бросился к стенающему и всхлипывающему смотрителю часовни. – Что случилось? Где все? Где Эмили?!       – Что?.. – Агата будто бы очнулся, жалобно засопел и поднял мокрое от слёз лицо. – Все? Кто все, добрый Охотник? Тут никого не было… А кто такая Эмили?       Ферн похолодел.       – Агата… – Он пытался что-то сказать, но не мог подобрать слов. Неужели несчастный смотритель сошел с ума?.. Как это выяснить? И, если так и есть – что с ним тогда делать?       – Что, добрый Охотник? – Агата жалобно улыбнулся сквозь слёзы.       – Ты… С тобой всё в порядке? – Ничего умнее в голову так и не пришло. Как же, сумасшедший должен сам признать, что с ним что-то не в порядке, конечно…       – Ох, о чём ты… С кем сейчас в Ярнаме «всё в порядке»? Это плохая шутка… – Агата горестно вздохнул. – Уже давно я не слышу ни шагов, ни голосов. Кровавая Луна взошла, ведь верно? Боюсь, никто не выжил. Ярнаму конец…       – Где моя жена? – не сдержавшись, рявкнул Ферн.       Агата вздрогнул.       – Добрый Охотник… – пробормотал он испуганно. – Ты… Ты в своём уме? Какая у Охотника может быть жена? Вы снова и снова являетесь сюда из крови, огня и ужаса – и туда же возвращаетесь. У вас, Охотников, не бывает семей, жён, детей... Тебе приснился сон о старых добрых временах, бедный мой друг?..       – Агата!.. – в отчаянии закричал Ферн, хватая смотрителя за плечи и чувствительно встряхивая. Тот жалобно вскрикнул и втянул голову в плечи. Ферну мгновенно стало стыдно. – Ох, прости, прости, пожалуйста, – забормотал он, отпуская несчастного калеку. – Я просто… Нервы… Я беспокоюсь об Эмили, я давно её не видел…       – Если у тебя и есть жена, Охотник, – печально сказал Агата, – то я с ней не знаком. Здесь её нет и никогда не было. Если ты уверен, что она тебе не приснилась, то ищи её, – дрожащая костлявая рука высунулась из-под ветхого покрывала и указала в сторону выхода в Соборный округ, – где-то там. На улицах города.