Tre i en kiste. The Requiem one.

Матиас думал, что вот-вот задохнется, поправляя будто онемевшими пальцами тугой воротник уже в сотый раз за вечер и судорожно прочищая горло. Свободной рукой пустая банка из-под пива была легко отброшена на пол к свернутой упаковке быстрого завтрака, вызывая задорное рокотание со стороны порядком размякшего Лукаса. — Ослабь уже свой галстук, - всё повторял он, а потом смеялся. Заливисто, беззлобно. Казалось, Маттиас мог бы привыкнуть к этому смеху и задорно отвечать ему своим, но сейчас ему хотелось только кашлять. Бервальд сидел где-то в их ногах, разбитый, опирающийся на диван спиной и всё всхлипывающий в горлышко пустой бутылки от виски, которую он осушил вот уже полчаса назад. Сигаретный дым мешался с запахом недорогого алкоголя где-то под потолком и заполнял комнату своей унылой какофонией. Окно было совсем близко, но Лукас не мог дотянуться до него носком ботинка и разочарованно выдыхал мутное облако куда-то вверх. Матиас усмехался, утыкаясь острым носом в твёрдое плечо и тихо фыркал каждый раз, когда норвержец вновь поднимал ногу. Бервальд запрокинул голову, наконец отрываясь от обслюнявленного горлышка и оказался между раскинутых ног датчанина. Он свёл брови в каком-то особенно заметном замешательстве, щурясь без своих очков на светлое лицо в чужой смятой рубашке. Поймав его взгляд, Матиас вальяжно закинул ногу на широкое плечо шведа и задумчиво ударил по нему краем каблука, выпуская неоднозначное хмыканье. Бервальд нахмурился, легко хлопая брата по прикрытой штаниной икре и тот весело закряхтел, упирая стопу прямо в рукав белой с красными линиями вдоль неё рубашки. Лукас сбоку хрипло прокашлялся и засопел, туша сигарету о подлокотник дряхлого дивана. — Сколько, говоришь, уже времени прошло? - Глухо пропыхтел Кёллер и притянул сонного норвержца ближе к себе, целомудренно целуя его в макушку. Лукас, поначалу запротивившийся прикосновению, заворочался в его объятиях, подбирая под себя колени и вжимаясь лицом в чужую вспотевшую шею. Бервальд грубо скинул ногу датчанина, скривившись на оставшийся на белой ткани след грязного ботинка, но лишь лениво сгорбился после, заворчав куда-то в сторону розового, бесстыже обсыпанного хлопьями ковра. — Три дня с тех пор, как я выслал письмо, - сухо отозвался он наконец, привычно потерев затылок. Маттиас кивнул, смотря в темноту, скрывающуюся за толстым оконным стеклом. Интересно, за годовой грязью на нем пришельцы смогут рассмотреть его лицо? Датчанин встряхнул головой. Сейчас его должна волновать другая проблема. Та, что ещё час назад ввалилась в их комнату, опрокинув кофейный столик и разрыдалась прямо на том же, пьяно завывая имя, на самом деле, неприметного блондина. Его выделяло разве что имя, которое Кёллер ассоциировал с болотом, но сейчас не мог вспомнить, почему. — Слушай, он тебя не заслуживает, - механически проведя пальцами по задранной челке, начал Маттиас, чувствуя ответственность за состояние младшего брата, — Любой другой от одного взгляда тебе уже отсосал бы. Бервальд очень резко обернулся на Кёллера и его брови медленно поползли вверх. Лукас неприлично громко гаркнул, задрожав на груди датчанина от пронизывающего его тело смеха и беспомощно закрыл себе рот ладонями, свернувшись ещё сильнее, жмурясь и тихо всхлипывая. Маттиас шикнул на него, пихая Бондевика под ребро, но тот только капризно задергал ногами, перекидываясь на другую сторону дивана и от души рассмеялся, оперевшись на шаткий подлокотник грудью и выкинув за него длинные руки. Бервальд заметно помрачнел, падая лицом в дрожащие кисти и немного нервно сжав пальцы на побагровевшей коже. Маттиас осторожно наклонился вперёд, ощутив неприятный укол совести в многострадательном копчике, и протянул к сжавшемуся шведу руку, взлохматив короткие светлые пряди на опущенной макушке. Оксеншерна податливо обмяк, складывая ладони на острых коленях своих бесконечно длинных ног, которые ему сейчас было некуда деть. Через несколько секунд с его стороны послышалось задумчивое хмыканье. Кёллер подтянулся к брату, легко хлопнув его по макушке в немом вопросе. Тот почему-то медлил. — Я такой наивный, - наконец сокрушенно прошептал швед и Маттиас заметил печальный блеск в его аквамариновых глазах. Через мгновение широкая грудь Бервальда вздрогнула и он закашлялся, захлебываясь в новом потоке слез. Кёллер громко охнул, спешно притягивая тяжёлую тушу родственника на обивку дивана и прижался к мокрой щеке своей, сочувственно замычав, когда Бервальд обвил его руки, громко шмыгая носом и трясясь как тонкая ветка во время бури. Они взвыли в один голос, будто это было их общим горем и даже Лукас содрогнулся со своего края, сухо всхлипывая и глухо ударяя ладонями по мягкому подлокотнику. Казалось, весь мир вокруг был на стороне троих названных братьев, убитых отчаяньем одного, когда лампочка в люстре опасно мигнула в последний раз и затухла. Их идиллию разрушила открывшаяся с грохотом дверь и задушенный кашель вперемешку с ругательствами на чистом исландском. Эмиль чуть не споткнулся о ноги безутешного шведа, пока пытался добраться до окна и, наконец распахнув форточку, набрал в грудь побольше чистого воздуха. — Валите в кровати, пьяницы! - Хрипло закричал мальчик, поправив горло своего уродливого свитера. Лукас с Маттиасом были бесстыдно схвачены за уши, а страдалец вечера получил пинок в бок носком тапка. На следующий день Бервальд узнал, что в отправленном им любовном письме был указан неверный адрес и оно доехало до Миссисипи, а не соседнего квартала.