Заблудшая звезда

      Рождество. Волхвов к младенцу Иисусу вёл свет Вифлеемской звезды. Но ведь не только Спаситель родился под звездой? Просто у каждого она своя — заветная, счастливая, путеводная… заблудшая.       И он тоже родился под какой-то из этих звёзд. Почему-то хочется верить, что под счастливой, хотя на всех таких не хватит.       Гувернёр мистер Флетчер рассказывал, что некоторые звёзды, что светят над туманным Альбионом, не видны в этой части света. В самом деле: уже когда корабль проходил Конские широты, на небе из ночи в ночь появлялись новые, а те, что светили прежде, — постепенно исчезали.       Так, может, он просто не видит своей звезды, а та — не может спуститься к нему и указать путь? Кто знает?.. Возможно.       Эбигейл и сама не знала, за какой звездой идёт. За своей ли?       Оба заблудшие…       Лёгкий ветер с шумом колыхнул пламя свечей; Эбигейл привстала на подоконнике и ещё раз взглянула на россыпь белых точек в чернеющей выси. Всё же, если закрыть окно — станет душно.       Воск свечи забрызгал письмо к леди Эфрон. Придётся переписать… В конце концов, чем ещё заняться ночью в доме, так и не ставшем родным, с людьми, так и не ставшими близкими?       Рождество. Ужин с супругом и гостями. Молитва, поздравления, подарки, улыбки, девять блюд, тосты — всё согласно этикету лучших домов Лондона. Но здесь никогда не будет так спокойно на душе, как тогда — с миссис Барлоу и капитаном Флинтом на «Морже». И с каждым годом понимание этого становилось всё яснее.       «…ужинали с мистером и миссис Катинг. Также на праздник прибыл майор Уиллоуби, сэр Дженкинс…»       Чем дальше время уносило от тех дней, тем большее оживало в памяти. Как будто то путешествие никогда не заканчивалось, как будто снова и снова продолжалось в мире, который существует только в голове, — запахи, бриз, брызги волн, лица, голоса, взгляды. Его взгляд. Такого больше не встретилось — только он смотрел открыто, смело, не заискивал, не оценивал. Как будто всегда знал её. Этого взгляда не хватало...       «…чета Катинг преподнесла в подарок часы…»       Миссис Барлоу увидела часы в тот вечер… Интересно, осталось ли от них что-то после разгрома Чарльзтауна? Так и не довелось вернуться туда после похорон отца. Наверное всё же к лучшему — не хотелось вновь смотреть, какой жалкий облик обрела несокрушимая и справедливая цивилизация.       Перо перестало скрежетать по бумаге. Эбигейл взглянула на идеально выведенные строки и завитки. Приторное чувство фальши и лицемерия наполнило грудь: эти слова не от души — для высокого слога; не для близкого друга — ради приличия и по долгу, согласно статусу.       В манифесте капитана Флинта для ведения дневника почерк ложился совершенно иначе — мистер Флетчер отругал бы за те каракули. И почему-то почерк становился хуже, когда его взгляд останавливался на ней. Но тогда на страницах остались не просто факты с датировками, которые из вежливости надлежит сообщить супруге делового партнёра супруга. В те дни всё было иным: в том манифесте остался другой, настоящий, живой, пусть и неприглядный многим мир.       «…более отменного фазана давно не пробовали. По такому случаю к столу подали Шато Шеваль Блан, которое особо пришлось по вкусу сэру Дженкинсу…»       И не нужно было силиться запомнить одинаковые вечера и разговоры: каждый день на «Морже» был разным, новым, непредсказуемым — не как последние несколько лет цивилизованной жизни.       Что же сказала миссис Грегсон, когда майор Уиллоуби упомянул французские суда? Вероятно… Ах, да неужели эту лондонскую курицу в самом деле интересует, кто что сказал за рождественским ужином на другом краю света? Боже, кого это вообще волнует?!       Большая капля чернил, упав с пера, залила только что написанную фразу. Как назло, последний чистый лист. Придётся спуститься в библиотеку за бумагой.       Весь дом погружён в тишину и полумрак. В саду смолкли цикады, даже птицы почти не слышны — словно этой ночью весь мир крепко уснул.       Эбигейл поправила на плече халат и вернулась к окну; положила руку на створку и снова взглянула на безоблачное небо. На секунду показалось, что его прорезала короткая, едва уловимая вспышка.       Заблудшая звезда. Стоило бы загадать желание. Наверное. Но толку? Всё равно не успела…       Так и оставила окно нараспашку.       «Он кажется здесь чужим», — вспомнила она собственные слова, сказанные капитану Флинту. С тех пор и она сама — чужая в, казалось бы, родном и привычном кругу.       Высокие книжные полки отливали серебром в лунном свете. Эти же холодные блики очертили макет фрегата на подставке; паруса его зловеще чернели в ночи.       Почему все мысли сейчас, спустя годы, возвращаются в те дни? Потому что бессонница... Потому что пора перестать кормить призраков в голове — уже давно нет ни миссис Барлоу, ни капитана Флинта, ни Чарльза Вейна, ни проклятого чёрта Лоу. И, наверное, уже нет Билли… Но то была их жизнь: в ней нет места слабым. Таким, как Эбби — наивное дитя, не знавшее нужды, лишений и трудностей. Лишь однажды. И то не надолго.       Никто не проснулся, не услышал, как тихонько поскрипывают половицы паркета под босыми ногами.       Эбигейл открыла дверь в свою спальню, и порыв сквозняка тут же сорвал пламя с подсвечника — белёсые завитки заклубились в полумраке. До сих пор трудно привыкнуть, что в мягком климате Саванны такой резкий ветер. Вообще трудно привыкнуть, что она давно уже не…       — Мисс Эш.       Эбигейл замерла в двух шагах от стола: это голос в голове или?.. Возле второго окна беззвучно качнулся рослый силуэт.       Этого не может быть! Чудесам — место в сказках. Даже Рождество едва ли их стезя. Да и это… язык не повернётся назвать чудом.       — Эбигейл, — прозвучало отчётливее и ближе.       Листы, шурша, словно крылья буревестника, скользнули из рук на пол. Голос Эбигейл дрогнул:       — Мистер Мандерли…