Мы торопимся?

Я попадаю в кабинет Князя без пятнадцати одиннадцать, в военной форме, потому что только что из казармы, и лохматая, потому что бежала. Почти сразу же начинаю ржать, как конченная, потому что Князь появляется даже минутой позже и в точно таком же виде. Беда в том, что ситуация на фронте не слишком считается с условностями вроде праздников, и поэтому нам непросто приходилось в последнее время: закончить осмотр снаряжения, ответить на тысячу вопросов от новобранцев и провести тысячу инструктажей. Мы украшали ёлку дождиком и обсуждали детали предстоящего наступления. Мы вырезали снежинки, готовили отчёты, развешивали гирлянды, отрабатывали построения и едва не сошли с ума. Теперь всё это закончилось. – Ну и видок у нас, – с беззлобной усмешкой резюмирует Князь, кидая короткий взгляд на зеркало. – Да, выглядим так, будто уже отпраздновали с размахом, – я хватаю со стола миндальные вафельки, принесённые кем-то в качестве подарка. Одну отправлю в рот, вторую кладу ему на ладонь. Вкусно. Наш маленький мир из двух комнат пахнет густой и душистой хвоей, кожурой мандарина и имбирём. Волокно золотого света от мерцающей гирлянды оставляет на лицах дрожащий след, и меня с головой заполняет ощущение тепла легкой молочной пеной. – Мы последний раз виделись… – Князь делает шаг вперёд, и я вынужденно прижимаюсь бедром к столу. – Три дня назад, – договариваю за него. Он носом тыкается мне в щёку, и я жадно вдыхаю воздух у его кожи, подтягиваясь на цыпочках. Сердце начинает трепыхаться так, будто ему это незнакомо. Немеют пальцы, как в первый раз. – Мы вообще-то очень торопимся, – как бы между прочим сообщает Князь. Он не смотрит для этого на часы. У него совершенное чувство времени. – Без тебя не начнут? – Боюсь, что вряд ли. Хоть я и соскучилась по всем, из этого мира нежности и пушистой ёлочной мишуры так не хочется уходить. Но через пятнадцать минут в главном зале начнётся праздник. Там стоит огромная, самая красивая в Пандемониуме ёлка, от которой по всему залу расходятся гирлянды сверкающих фонариков. Там уходящий году проводят с размахом. Бенгальские огоньки будут ссыпаться на кожу искорками, и в моём шампанском, как обычно, окажется серпантин. Я буду смеяться так, что опять упаду под стол, а потом остывать в тихом пустынном коридоре, наблюдая, как по мрамору расползаются приглушённые голубые разводы подсветки из главного зала. Но перед тем, как отправляться туда... – Нам обоим по-хорошему нужно заглянуть в душ, – с усмешкой подводит итог Князь, слизывая с пальцев миндальные крошки. – Кто первый? – Как хорошо, что мы так давно живём вместе, что можем позволить себе не искать ответ на этот вопрос. Ты идёшь? – остановилась в дверях ванной, призывно помахивая хвостом. Дьявол только чуть вскинул брови, но от приглашения отказываться не стал. Терма за считанные секунды наполняется горячей водой и паром, наше мыло пахнет корицей и апельсином, тает пушистой пеной под пальцами, и от влаги очень быстро тяжелеет хвост. За моей спиной о нефритовую мозаику на полу ударяется бляшка ремня от военной формы. Этот звук мурашками забирается по лопаткам, пузырьками шампанского проходится по загривку и рассыпается на конфетти где-то в районе затылка. Я оборачиваюсь. Встречаюсь с Князем лицом к лицу. Тянусь, чтобы оттереть разводы сажи с его щеки. Он ловит мою руку и целует шрам на запястье, едва касаясь губами кожи. Три дня – срок не малый. – Мы торопимся? – слабо уточняю я на выдохе, так что фраза выходит почти вопросом. С сожалением высвобождаю руку. Мы чертовски торопимся. Там, в главном зале, будут не только наши общие дорогие друзья, будет ещё и парочка тех, которые взялись с завидным упорством приписывать все мои достижения нашей с Князем близости. И им не нужно лишний раз давать повода. Мокрые волосы ложатся ему на лоб, он такой сногсшибательный, опьяняющий и родной, что сжимается всё в груди. И это при том, что я стараюсь не опускать взгляд ниже его плеч, чтобы не расклеиться окончательно. Веду руку вниз от ключицы, смывая с груди густо взбитую пену, и горячие струи душа, следуя за прикосновением, снимают напряжение, укрепившееся в плечах. Князь отступает чуть в сторону, чтобы пустить меня туда, где тепло. Сейчас главное случайно не прикоснуться к нему, иначе меня вырубит электрический заряд. Всё равно трусь о него бедром в попытке дотянуться до мочалки. Краешком сознания вспоминаю, как мне нравится целоваться влажными губами, судорожно втягиваю воздух, напоённый густой и тяжёлой влагой, и мне даже посреди горячего душа становится холодно. Но это ненадолго, ровно до тех пор, пока меня вплотную не притискивают к себе. – Князь! Мы всех задержим! Я прошу тебя… – О чём? – М-м-мх… – приблизительно на этом моменте его пальцы дотягиваются до основания моего хвоста. – Скажи мне сейчас, тебе не плевать на них вообще? Тебе не кажется, что они слишком много думают? – негромко интересуются у меня над самым ухом, пока чужие пальцы продолжают скользить вниз по вымокшему хвосту. Я почти физически ощущаю, как в полумраке нашей ванной мои глаза вспыхивают зелёным. Как огоньки новогодней гирлянды – Князь тепло усмехается, следуя за мной, медленно сползающей по стенке на пол, потому что перестали держать колени. Под мозаикой цвета аквамарина прячется подогрев, пальцы скребут по ней, когда на кожу опускаются короткие сладкие поцелуи. Князь по очереди ласкает соски, потом его губы опускаются вниз по животу, и всё внутри вспыхивает, плавится горячей медовой патокой. К этому времени мы уже опаздываем на пять минут и тридцать две секунды. Я нахожу его глаза, чтобы беззвучно спросить у него «Ты серьёзно?». Он закидывает мои ноги себе на плечи, не оставляя сомнений в том, что да. Череда поцелуев и укусов поднимается по внутренней стороне бедра. И я выгибаюсь, почти до крови закусываю губу. У меня очень чувствительная кожа, и едва только губы касаются клитора, меня выгибает прямо там, на полу, и с губ срывается пара восхищённых проклятий. Мой любовник абсолютно фатален в своих ласках, он парой движений языка заставляет меня стонать, шире раскрывать бёдра, подаваясь навстречу. Дрожащие пальцы безнадёжно путаются в волосах, я почти ничего не соображаю от счастья и неожиданной сладости этой пытки. Сердце колотит в грудь, как обезумевший барабанщик, чужие пальцы скользят по коже и сжимаются на бёдрах. Поцелуи становятся ярче, а его язык вытворяет вообще немыслимое, и шум воды уже не справляется с тем, чтобы скрадывать мои стоны. Раскрасневшаяся и податливая, с огромными зрачками на всю радужку, я перехожу черту, содрогаясь в его руках. Мы кутаем друг друга в огромных свежевыстиранных полотенцах, приводим себя в приличный вид и воздух спальни ложиться на кожу приятной прохладной вуалью. Перед тем как отправиться в главный зал, я задерживаюсь на секунду в кабинете и щёлкаю выключателем для гирлянды. Мы вернёмся сюда под утро, пьяные и счастливые, встретим рассвет в обнимку. Проспим до обеда, а потом снова будем варить глинтвейн в малиновом свете свежего январского заката, первого в этом году.