Лис

(Совсем ещё ребёнок остался лежать на простынях. Ему ведь десять, да? Остался почти незамеченным, тем не менее, потому что для Какаши было важнее поскорее уйти) (Никогда не было хорошей идеей отказывать себе во сне. Даже учитель часто напоминал ему, что отдых очень важен, и Какаши всегда честно отдыхал. Ложился вовремя, просыпался вовремя - лишь бы продолжать становиться лучше, лишь бы никогда не опаздывать - быть идеальным. Но, кажется, способность засыпать он где-то уронил и растерял по собственной рассеянности.) (Весь в сучках, как неотшлифованный кусок дерева. Он был плох. А если отшлифовать, то, наверное, от него останется лишь тонкая палочка, которую переломить на маленькие части - раз плюнуть. Иногда Какаши даже казалось, что он слышит это: Хрусть. и снова Хрусть.) Во всяком случае, сейчас он просто не мог уснуть. Он лежал и терпеливо держал закрытыми глаза, но ему было страшно. Горевал не только он - вся Коноха. Она лишилась совсем молодого, сильного правителя - а ведь дать бы ещё немного времени, и деревня, быть может, зацвела бы: каждый верил в Минато-сенсея... Минато-хокаге. Он был гением. Таким же стремительным и правильным, как стремительно и правильно сверкала молния во время грозы - вспышка, а потом запоздалый гром. И свежий, свежий дождь. Коноха была разрушена и вовсю отстраивалась. Мальчик слышал звуки стройки даже сейчас, ночью. Вся деревня сейчас не спала - он такой не один, но эта мысль отчего-то совершенно не успокаивала. Ничто не успокаивало - и сил на то, чтобы перемыть весь дом, лишь бы отвлечься, попросту не было. Или они были? Или он, Какаши, попросту отлынивает? Почему он не продолжает бороться? Мысли вгрызались в голову, не оставляя ни шанса закрыть глаза и заснуть. Ночь встретила его не колючим, а даже мягким холодом. Обволакивающим, освежающим - прохладой. Пахло сырой землёй - воздух пропитался этим запахом, стал будто тяжелее; будто обнимал изнутри, и Какаши никак не мог надышаться. Тренировочные манекены были пропитаны влагой. Ладони сразу сковало прохладой и они скользили по мокрому дереву, собирали на себя россыпь холодных капель. Какаши хотелось приподнять обе маски и лизнуть намокшие мерчатки - утолить хоть немного появившуюся жажду, но ему казалось, будто за ним кто-то наблюдал. (Нет, это не могло быть обманом: Он чувствовал на себе чей-то пристальный взгляд.) Взметнувшийся в его сторону сюрикен не оставил никаких сомнений - наблюдатель был. Наблюдатель - темная фигура с белыми пятнами маски и ничем непокрытых плеч - АНБУ. Кажется, Какаши где-то видел его ранее. Это был кто-то опытный и взрослый, и он хотел спарринга - Какаши не мог отказать. Не смотря ни на что, он готов биться, готов почувствовать это вновь - чувство, когда наконец побеждаешь сильного противника. Он, будучи способным бойцом с самого детства, привык к этому торжеству, он уже не мог без него жить... Ему так казалось, по крайней мере. Ноги утопали в грязи, грязь же забиралась ему в обувь. Удары не оставили и шанса на то, чтобы уставшее тело хотело двигаться дальше - руки гудели, а ноги будто перестали быть его частью. Раздираемой изнутри грудной клеткой он дышал; он смотрел. АНБУ в маске лисы был сильнее и крупнее, но Какаши был рад и тому, что смог долго ему противостоять. В конце концов, Какаши устал, и впервые решил, что ему всё равно. Даже не появилось всепоглощающей пустоты внутри из-за того, что он проиграл. "Хороший бой" - сказал Лис. Вместе они намокшие и грязные. А потом Лис спросил: - Тебе больно? И Какаши, сидящий перед ним прямо на земле, отдыхающий, не знал, как емц ответить. Больно ли ему? Да, тело болело, но это нормально - он недавно с миссии, тренировался и подрался. Никаких серьёзных повреждений у него не было, он не умрёт: ему просто нужен отдых. Даже здесь, в грязи и холоде, отдых бы сошёл вполне. Но чувствовал он что-то в интонации Лиса - что-то, не касающееся тел. Какаши не нравилась эта тема. Какаши до сих пор её отрицал. Тем не менее, что-то ныло за рёбрами; что-то ныло в небе и за ним. Возможно, ему просто кажется - другие ведь каким-то образом справляются. Могут, несмотря ни на что, просто продолжать идти. Даже Лис, наверное, такое. Такой и Какаши - просто сейчас ему нужно немного отдыхать. - Ты ведь маленький ещё, да? Я попал сюда в твоем же возрасте, - говорил Лис. Какаши представлялась вытянутая рыжая пасть. Длинные усы, сверкающие в лунном свете. Если бы не сильное утомление, Какаши просто бы ушёл. Он может уйти и сейчас, но он заворожен черными провалами-глазницами. Голосом. Словами. Это кто-то живой - с пульсом и дыханием. Убивающий других людей. Он ел и спал, он страдал и радовался; и он был тем, кто мог понять. Мир сузился до Какаши, и Лису повезло попасть под холодные, скупые лучи. Какаши готов судорожно хвататься за каждое слово - такая редкость, такая... Слабость. Он будет ненавидеть себя за это потом. Но это только потом. Лис говорил. Запускал пальцы куда-то внутрь, вызывая тошноту, и говорил, говорил, сгорбившись мрачной тенью - отравленный с оскаленной пастью. (возможно, человеку нужно было вылить всю свою грязь. Какаши не повезло. Какаши был грязным итак, он превратился в грязь. Теперь уже да. Но зачем? Неужели он такой же?) - Наркотики? Может, алкоголь? Молчание. - Самоповреждение? Взгляд метнулся к запястьям, но Какаши заведомо знал, что те чисты. Нет, он не страдал этим, просто иногда он... - Секс? Под маской Какаши зажмурился и, едва замечая это, поежился. Сердце гулко билось в груди. Зачем? Зачем? - Понятно. Ты совсем ещё малец, - Какаши услышал презрение в голосе Лисы. Или это была обида? Или зависть? Или что? Что было в его голосе? Какаши казалось, что большой камешек пролез ему в горло и мешал говорить, раздирая. Однако, он всё равно открыл рот, он помнил всех тех детей, он был решителен: - Есть и другие... Способы, - и решимость его угасла вместе с осипшим голосом. Ну правда..? Похоже, он так и остался наивным дураком. Он ничему не смог научиться. Никто не смеет на него давить, но когда он давит на себя сам, вдруг всё перестало получаться. Ему нужно отдохнуть. - Да? Тогда, - АНБУ вскинулся, требовательно навис, и Какаши невольно вскинулся тоже. И, с пылающим под маской лицой, не смог ничего из себя вымолвить. Действительно... А какие ещё есть способы? Осталось ли хоть что-то хорошее? Зачем он продолжает бороться, - Ясно. Ничего, ты ещё все поймешь. Все это когда-нибудь понимают - и не думай, что ты какой-то особенный. - Нет! - мальчик сжал кулаки, смотря теперь зло и упрямо. Он докажет! Докажет что? Что мир шиноби не так уж и плох? И это будет именно он, Какаши? Это было просто смешно. "Был бы здесь Обито..." - осторожно-осторожно, чтобы не потревожить собственные и так саднящие раны, подумал Какаши. "Обито бы сказал...". Он пытался представить, как ответил бы его друг. Увидел эти упрямо сжатые губы и сжатый кулак. "Мы живем не для того, чтобы воевать! Вот увидите, я стану хо-..." Быть может, другие дорогие ему люди тоже смогли бы что-то сказать. Что-то дельное, правильное, и вдохновляющее; а Какаши был в этом полностью бесполезен. Тем не менее, он, чувствуя, как чужой пронзительный взгляд раскрывает ему лёгкие, открыл рот и тихо продышал: - Я просто люблю... Когда солнце... - ему вспоминалось утро. И собственная рука, которая прикрывала лоб и глаза, спасаясь от лучей. Тело лежало на простынях. Почему-то именно это воспоминание: а он ведь даже не мог сказать, когда это было. Может, каждое утро? Почему именно оно? - Они, лучи... Тёплые, - голос затих сам по себе, и Какаши низко опустил голову, пряча их в колени. Он слышал, как шумно он дышал в маске. Повисла тишина. Кажется, даже ночных птиц не было слышно... Может, правда всего лишь кажется. Но тишина, тишина очень давила, вынуждая где-то в глазах нестерпимо щипать - Какаши ненавидел в эти секунды и Лиса, и, более того, самого себя. Ведь правда... Что хорошего в лучах? Ему было больно осознавать это, но он оставался неразумным ребенком. Боевой единичкой? Пожалуй, будь он сильнее, будь его душа шире, он мог бы... - И... Когда никуда не надо идти и можно понежиться в кроватке, - неожиданно убрав все иголки, сказал Лис. Какаши чувствовал что-то мокрое на своей маске. - А что ещё? Расскажешь? Что-то хорошее? Не может людей держать один только комфорт. Но могут ли люди так часто переключать свое настроение? Может ли Какаши и правда подумать и рассказать что-нибудь ещё? Что-то хорошее? Разве это поможет? (осторожно, все ещё злясь на самого себя, он отказался. А потом продолжил, когда понял, что в ловушке. Что устал так невыносимо, что хочет просто спать или плакать. И что хочет рассказать, что не так давно, когда его несли, изнеможденного, на спине, листики деревьев и кустов гладили его так нежно, будто обнимали и баюкали. Рассказать, как дети беззаботно играют на стройке, как их прогоняют со смехом; как ребёнок, которого он поклялся защищать, перестаёт плакать и доверчиво берётся за руку старика. Все это. Он слушал и узнавал про братьев Лиса. Слушал глупую историю про то, как того обманом заставили лизнуть качели зимой, как тот сломал ногу в лесу, а после целыми днями отдыхал и прочитал отменную книгу. Слушал про призраков и пиратов, и сам не заметил, как подобралось утро; Под масками и не зная друг друга, было легко говорить и слушать. и, пусть им и попользовались и вынули душу, показав на примере, что такое - быть психически нестабильным человеком, он) Постепенно вокруг стали появляться звуки. Или Какаши просто начал их замечать? В маленький мир вокруг мальчика вплелись звуки стройки - пила, молоток, далёкие крики-команды, и звуки птиц - ухание совы. Шуршание сминаемой травы. Коноха, несмотря ни на что, постепенно оживала - будто и не произошло ничего ужасного. На базаре все так же будет шумно, дети будут играть в прятки посреди строительных лесов. Старушки, как всегда, соберутся на улице обсуждать слухи. Небо, как ни чем не бывало, будет обнимать все живое своим далеким, родным куполом. Придя домой почти под утро, он забылся недолгим сном, и снился ему, кажется, лес. Весь пронизанный солнцем, тихий и спокойный.