оставаться вдвоем

Сонджун топчется на пороге, и лицо у него такое настороженное и подозрительное, что Миндже не выдерживает — прыскает и гогочет на всю общагу. — Клянусь, все чисто, — уверяет он, насмеявшись. — Даже ни одной пукающей подухи. Сонджун закатывает глаза и перетаскивает чемодан через порог. Миндже все еще посмеивается, теперь еще и вспомнив подушку — у Хвиджуна было неописуемо восхитительное лицо, когда он на нее сел. Весело получилось, хоть они с Сынмином после этого неделю убирались и мыли посуду по очереди. — Хвиджун подъедет вечером, а Джунхек где-то через час, — сообщает Сонджун, наступая пяткой на задник кеда. — А я пока проверю все. Миндже картинно возводит руки в мучительном стоне. — Господи, хен, вас всего два дня не было. Сонджун строго обрывает его пальцем. — Вам двоим нельзя и на пару часов оставаться вдвоем. Сынмин фыркает и нетерпеливо переступает с ноги на ногу. Сонджун уезжает последний и все никак не соберется, раздавая указания: гадости не жрать, музыку громко не слушать, высыпаться, раз уж выпала возможность. — Съездили бы вы, пацаны, домой, когда еще получится, — сетует Сонджун, перетаскивая чемодан через порог. — Нам и тут нормально, — мямлит Сынмин, запинаясь на последнем слове. Потому что Миндже — гадина — ощутимо ущипнул его за задницу. Засранец. Сонджун на них и без того косо смотрел последние недели, потому что Миндже из рук вон плохо справлялся с договоренностью “не радовать всех известием, что мы теперь встречаемся”. Засранец обнимает Сынмина за плечи и мирно добавляет: — Все хорошо, хен, — максимально невинным тоном. Невинному тону Сонджун, конечно же, не верит. — Ага, и сколько всякой дряни было сожрано? Небось одними бич-пакетами питались. — Нет, Миндже готовил, — встряет Сынмин, выкатываясь из комнаты, еще сонный и лохматый, и, кажется, в футболке задом наперед. Сонджун цокает языком. — Два часа дня, ай-яй-яй. И ты, конечно, с удовольствием сел Миндже на шею. — Он сам вызвался. — Сынмин игнорирует колкость и бросает быстрый взгляд на Миндже, у которого подозрительно краснеют кончики ушей. Взгляд "я знаю что ты знаешь" протягивается между ними как ниточка — и они оба хохочут, заставив Сонджуна недоуменно замереть. — Вот теперь я точно уверен что вы двое что-то тут наворотили, — строго говорит он и, подхватив чемодан, на середине коридора добавляет: — Забыл. Закройте двери, пожалуйста. Миндже врезается лопатками в дверной косяк, едва за Сонджуном защелкивается замок — Сынмин толкает его с непривычной силой, странно и волнующе вдвойне: обычно это Миндже тут отвечает за инициативы приставать и доставать. Но, видимо, возможность побыть вдвоем — реально вдвоем, прям совсем, не на час и не неопределенное "скоро вернемся" — будоражит его не меньше. Миндже даже выдохнуть не успевает — оказывается в клетке из сынминовых рук, Сынмин лезет ему в рот своим языком, ерошит волосы и тянет за шею к себе, тянется на цыпочках, чтобы прижаться лучше — и это так хорошо, так здорово. Неделю даже поцеловаться нигде, кроме ванны, нормально не получалось, а теперь — можно, и сколько хочешь, и от того, как Сынмин сжимает его волосы на затылке, у Миндже ноги подгибаются. Сынмин несдержанно и жадно вылизывает его рот — только ради этого стоило отказаться от поездки домой в пользу совместного уикенда: у Миндже крышу сносит, как у школьницы, когда Сынмин такой. Это не поцелуи даже, а лизня: с мерзкими причмокиванием, мокрыми от слюны губами, руками под чужой футболкой. Миндже гладит по животу, бокам, спине и на секунду отрывает Сынмина от земли, сдавливая в медвежьих объятиях. Сынмин шумно выдыхает ему на щеки; его губы мокрые и красные-красные, ярче, чем от любого тинта или блеска — Миндже быстро чмокает еще раз и хитро скалится. Выражение у него, наверное, совсем пакостное — а как иначе, когда Сынмин прижимается к нему явно не ключами и не телефоном в кармане. — Быстро ты, хен. — Да, два дня — мало, — соглашается Сонджун, раскладывая носки по полочкам, — но спасибо, что хоть что-то. Завтра у нас, кстати, на вторую половину дня большой тренировочный зал забит. Миндже вкладывает в обреченный стон все свое отчаяние — получается медвежий рев, Сонджун шугается, когда Миндже драматично падает на его кровать лицом в подушку. И тут же получает пинка в бок: — Только не на этой кровати. От пинка Миндже морщится, но слезть с себя Сынмину не дает. Хотя Сынмин выдирается очень старательно и, страдальчески заломив брови, добивает: — Это же как на родительской. Миндже собирает в кучку все свои умственные усилия. — На наших коробках мы сломаем или кровать, или что-нибудь себе. Удержать серьезное лицо не получается — Миндже срывается на гогот, так и не договорив. Сынмин приподнимает брови. — Сломать кровать. Вау, Миндже. Да ты... половой гигант. Миндже заходится так, что едва не задыхается — у него жжется в животе не то от смеха, не то от стояка. Он как бы ни ржать, ни препираться не планировал, тем более что ему все казалось предельно простым: что еще делать, если у Сонджуна единственная человеческая кровать в общежитии, а не двухэтажная коробка. Идти к Сынмину — Миндже еле помещался на первом этаже, вечно бился то лбом, то локтями о металлические панели. Идти к Миндже — он спит на верхней полке, а Сынмин боится высоты, даже такой. Еще свалятся оттуда. — Сонджун прибьет, когда узнает, — насмеявшись, говорит Сынмин еще сиплым голосом: у него мокрые щеки от слез и покрасневшие глаза — и тоже стояк явно проглядывает через домашние штаны. — Если, — поправляет Миндже. — Если узнает. А он не узнает, разве что ПинкДжей расскажет. Сынмин переводит взгляд с Миндже на игрушку и закрывает лицо руками. — Господи, я тебя ненавижу. Миндже не обижается — тем более что Сынмин больше не сбрасывает руку из-под своей футболки и его, кажется, можно снова поцеловать, прижав к себе за пояс. И толкнуться бедрами — в голове пустеет моментально, остается только затапливающий кайф от того, как два члена трутся друг об друга через штаны. Сынмин прижимается к его лбу своим, и становится все равно, чья это кровать, и что придется потом стирать трусы и футболки, и что пружины адски скрипят, когда Сонджун спихивает Миндже с кровати на пол. — Поваляться не дадут, — ворчит Миндже, впрочем, не обижаясь, и семенит за Сонджуном в ванную, где старший намывает руки положенные 30 секунд, параллельно рассказывая, как Руки и Меран опять подрались, да так, что Руки пришлось везти к ветеринару. — А почему полотенце на полу? — Сонджун нагибается и выуживает из-за стиральной машинки сиреневую пыльную тряпку. Миндже пожимает плечами: — Само съехало. — Ну, не самое страшное. Я думал, тут и плитки не останется. Миндже нервно недоверчиво смеется. — Серьезно, хен? Сынмин не отвечает, но по его раскрасневшемуся лицу видно — серьезней некуда. Он давит Миндже на плечи, усаживая на стульчак, и сдергивает на пол чье-то полотенце, на которое становится коленками. Миндже не успевает ни за Сынмином, ни вообще — он еле проснулся и одеться-то после душа толком не успел. Миндже реально, ну, разрывается: с одной стороны, он придурок, что ли, отказываться — сколько раз на эту фантазию дрочил. С другой — даже подумать словами страшно, что Сынмин (мама) сделает (мамочки) ему (господи) минет (%;*&*#@#!!). Тем более что официально они начали встречаться не так и давно, основательно вытрепав друг другу нервы. Но они недаром до этого пять лет дружили, потому что Сынмин хмурится и сердито выдает: — А когда еще? Предлагаешь до следующего отпуска подождать? Годика так через два, может, чтобы наверняка? И все протесты глохнут на корню. Информация поступает в мозг хаотичными толчками, как в испорченный компьютер: Миндже все-таки зачем-то пытается притащить Сынмина к себе целоваться, Сынмин выпутывается, Сынмин опускается на колени, Сынмин смеется — боже, как же красиво Сынмин смеется, Сынмин краснеет — на этом моменте платы искрят дважды, Сынмин стягивает криво натянутые после душа трусы — Сынмин берет член Миндже в ладонь, и тот факт, что это происходит прямо с утра, прямо сейчас, прямо совсем по-настоящему, и за дверью никто не снует, и у них еще целые сутки впереди — Миндже готов перегореть и взорваться, тем более что к этому моменту напряжение в определенных частях тела шкалит намного за 220. — Понятия не имею, как взять это в рот, — признается Сынмин. Он такой трогательный-решительный и смущенный сейчас. Миндже расплывается в тупой, несдержанной улыбке, заставляя Сынмина недоуменно нахмуриться. — Ты чего? — Влюбляюсь в тебя. Еще сильнее, — честно выдает Миндже, от чего Сынмин звонко шлепает свободной ладонью себе по лбу — а потом Миндже все-таки взрывается от горячего мокрого рта и сбрасывает мыльницу с раковины, дернув локтем. — Мыльницу можно было и поднять, — ворчит Сонджун и пинками выгоняет Миндже из ванной: — Дай помыться. Миндже уносит как ветром. Сдался ему Сонджун со своим ворчанием, когда тут в коридоре Сынмин, сонный и мягонький, пытается продрать запутанные со сна волосы. — Я так облысею, — жалуется он, когда Миндже обнимает его со спины. Миндже укладывает подбородок на чужое покатое плечо и наблюдает в зеркало, как Сынмин воюет с расческой. Ему просто нравится Сынмин и смотреть на Сынмина, он настолько отчаянно и страшно влюблен, что готов смотреть на Сынмина уложенного и лохматого, накрашенного и неумытого, шикарного на сцене и домашнего опухшего, как сейчас в зеркале. А еще Миндже втайне тащится, как под его ладонью прячется сынминова — вслух никогда не признается, но Сынмин и так знает наверняка. Миндже ловит свободную сынминову руку, сравнивает растопыренные ладони и ловит в зеркале странное — размазанный сальной след остается, когда Сынмин утыкается в стекло лбом и выдыхает через рот. Миндже дышит Сынмином — зарывается в его волосы, в запах мокрой кожи и сладкого шампуня, едва заметный запах пота, появившийся после того, чем они занимались — Сынмин ему отсосал — господибоже. Значит, Сынмину нужно достойно отомстить, и судя по тому, как Сынмин зубами вцепляется в свою руку, у Миндже получается. Он перехватывает Сынмина под поясом, в который раз упиваясь разницей в росте, и надрачивает мягче и нежнее, чем делал бы это себе. И целует-целует-целует вообще везде, где дотянется: и выбегающие из ворота майки позвонки, и шею, и щеки, макушку, мокрый вихрь волос на затылке, завиток уха и мягкую розовую мочку — ее еще и прикусить можно, от чего Сынмин несдержанно вскрикивает. Надолго его не хватает. К бесстыжим сальным пятнам от лба и ладоней добавляются еще более неприличные, которые нужно срочно вытереть, — велит Сонджун и кидает в Сынмина половой тряпкой. — Ну хоть можно было за собой убрать. Сынмин огрызается себе под нос, но послушно мочит тряпку в ведре: действительно проштрафились. Миндже опрокинул столик с колой и чипсами, когда они смотрели третьего Гарри Поттера: чипсы подмели, а про колу забыли, липкая сладкая лужа подсохла, и Сонджун наступил в нее новеньким белоснежным носочком. Кухню Сонджун исследует с замашками ревизора: проверяет посуду, холодильник и, заглянув на полки, расстроено стонет. — Блин, чашка. Сынмин провожает взглядом кружку с ручкой-лисицей, пока та летит вниз, и крупно вздрагивает от грохота, с которым чашка разлетается на осколки. Голова лисы выкатывается на середину кухни, прямо под ноги Миндже. Миндже утыкается лбом Сынмину в плечо и обреченно стонет. За чашку им стопроцентно влетит. И получилось же по глупости совсем. Сынмин уселся на стол, на котором Миндже возился с замороженной свининой: старший всегда так делал, когда надоедало задирать голову, чтобы посмотреть своему парню в глаза. Ничто не предвещало беды: Сынмин мирно размахивал босыми ногами, больше мешал, чем помогал, уворачивался от клевков-поцелуев Миндже с переменной успешностью. А потом Сынмину взбрело в голову поставить Миндже засос, которых в надежно закрытых одеждой местах и так уже было несколько штук. Миндже идею сначала не одобрил, потом передумал, а потом одобрил так активно, что зацепил и скинул эту чертову кружку, когда подтягивал Сынмина к себе. Сынмин подтягивает ворот футболки Миндже, прикрывая мокрое наливающееся кровью пятно под ключицей, и свешивается в сторону, чтобы оценить масштаб катастрофы. Судя по количеству осколков, катастрофа необратимая. Любимая сонджунова кружка, кто-то из стаффа подарил на дебют. — Вот и вляпались. Ладно, разбитая кружка — не самая большая цена за самые клевые 48 часов в его жизни. — Опять будем мыть посуду неделю? — обреченно спрашивает Сынмин. — Две, — отрезает Сонджун и идет встречать вернувшегося Джунхека. Джунхек приезжает с кучей еды и жалуется, что мало два дня ужасно: столько всего хотел сделать и не успел. Миндже соглашается: еще столько ужасных вещей, которых так сильно хотелось, которые он представлял, когда запирался в ванной и о которых стеснялся сказать словами через рот — и как оказалось, зря: нашел. блин, кого стесняться — Сынмина, своего обожаемого бойфренда, который знает его до последнего прыща на заднице. И который может и сам предложить множество не менее ужасных вещей. — На следующие выходные хочу попробовать трахнуть тебя пальцами, хен, — еле слышно шепчет Миндже на ухо Сынмину, который уже приступил отбывать посудомоечное наказание, — и жутко краснеет от собственных слов: ну какая же пошлятина, фу. Сынмин, к его удовольствию, тоже вспыхивает, но Миндже успевает заметить, как хен прячет ухмылку. — Дождаться бы следующих.