С днём рождения, Томми

      — Вы уверены, что ему понравится? — высокий щебет Друэллы доносится до ушей девушек Блэк, она поправляет золотистые локоны, заводя их за уши, и проводит пальцами по пестрой обложке, в которую ночью самостоятельно заворачивала подарок. Настолько старательно, что даже вытащила кончик языка, заставив Лукрецию подшутить над этим и отвернуться к стене, морщась от яркого света, зажженного девушкой. — Все-таки, Том довольно обособлен.       Она хлопает длинными ресницами, вглядываясь в Вальбургу, замершую возле зеркала у двери. Та собрала тяжелые черные косы на затылке и сейчас закрепляла, подготавливая свой идеальный образ к выходу в свет. Она вся такая идеальная, эта Вальбурга — спокойная, хладнокровная, с вечно расправленной мантией без единой пылинки и складки, с блестящими черными глазами, пронзающими насквозь, и голосом твердым, идти против слов которого почти что невозможно.       — То, что он обособлен, не значит, что ему не будет приятно, — сухо бросает она, склоняя голову чуть набок. Ни одна прядка не вылетает из-под ее длинных бледных пальцев.       Друэлла несколько секунд разглядывает молодых, но уже пропитанных величественностью рода, волшебниц, по чьим венам бежит чистая кровь высокомерия и превосходства, молоко на губах которых застыло пленкой яда и жесткой усмешки, легкое прикосновение многочисленных родственников — смертельным отпечатком власти. Троюродные сестры, вроде бы совершенно дальние родственницы, но схожесть их отражается в острых чертах лиц, в темных радужках глаз, в переливах смольных волос.       Друэлла идет между нимфами лживого очарования по коридору, бездумно рассказывая какую-то очередную и совершенно неинтересную никому сплетню, теребит пальцами белоснежный воротник, нервно запинаясь, что, конечно, не остается незаметным. Вальбурга демонстрирует ей на эти действия слабую улыбку, своей рукой легко обхватывая ее ладонь и на пару секунд сжимая, даже вступает в разговор, что делает крайне редко. Холодность в ее душе мешается с доверием, хрупкая поддержка — со злобными поступками.       И сейчас они идут под конец завтрака к Большому залу, собираясь вылавливать Риддла. Эта зима, во время которой они все остались в школе, наблюдая за метелью за окнами, украшенными острыми морозными узорами, во время которой они играют в белоснежном снегу и хохочут с однокурсниками, вновь и вновь погружаясь в приятные ощущения взаимоотношений, выходящих с каждым годом на новый уровень, замирает в душе тающей льдинкой, отражающей горячие языки пламени. Они друзья. Наверное.       Душа Друэллы серебрится узорами падающих снежинок от этого осознания, переливается яркими красками влюбленности в семейное тепло их факультета. Она искристо счастлива возможности быть рядом с этими людьми, смеяться вместе с ними поздними вечерами у камина, заплетая маленьким девочкам косы или помогая с домашними заданиями. Ей нравится быть частью чего-то большого, всплывающего в таких маленьких вещах, как объединение против чьих-то обидчиков, переплетение пальцев под партами, подсовывание ответов на исчерканных пергаментах во время лекций профессора Дамблдора или искренняя защита и выгораживание слизеринцев. Да, дальше будет новая взбучка уже от своих, да, внутри дверей факультета бушуют никому неизвестные страсти, прикрытые лоском бархата и зелеными оттенками их мантий.       А Том, как некое олицетворение ее окружения, Том — что-то страшное в своем прекрасии и злости, Том — бледность студентов подземелья и детей этикета, которым блещут чистокровные волшебники на многочисленных балах и приемах. Том — остающаяся на языке песком идеальность и сущее проклятье в своем желании быть лучшим. Том — ее тягучий приговор немого восхищения, склизкой пленкой опутавший все внутренности.       Заходящий и выходящий в одно и то же время из Большого зала, не терпящий опозданий или задержек, Риддл в сегодняшний день ни капельки не меняет выражения лица, не демонстрирует ожидания внимания от однокурсников. Даже несколько обычный в свой праздник, он кажется Друэлле большим клубком противоречивых эмоций, скрывающихся за темными глазами.       Решившие не подходить к нему при остальных студентах и профессорах, девушки ждут ровно пару минут, прежде чем Том заворачивает за угол в своем извечном пути, замирая у стены, заметив их неподалеку. Пестрая коробка тут же оказывается в руках Друэллы, она сияет белозубой улыбкой, легкой солнечной бабочкой подлетая к нему и протягивая подарок.       Лукреция и Вальбурга останавливаются позади, как две молчаливые стражницы его покоя.       — Том, поздравляю тебя с днем рождения! — щебечет она негромко, огромными голубыми глазами впериваясь в его лицо и ловя взгляд, наполненный слабой усмешкой и чем-то смешанным, непонятным, тут же исчезающим в глубине черных зрачков. — Это такой чудесный день, а зима является олицетворением твоего характера, что добавляет больше смысла в число на календаре. — Она разжимает хватку на коробке, Риддл ногтем подцепляет обертку, стягивая ее и приоткрывая крышку. — Позволь вручить тебе этот небольшой презент, привезенный моим отцом из одного путешествия. Я как увидела ее, сразу решила, что такой артефакт будет тебе интересен, — добавляет она поспешно, краснея и теряя все подготовленные ранее слова на задворках смутившегося сознания. — Я желаю тебе добиться всех поставленных целей и достичь многочисленных высот, потому что твой характер располагает к покорению вершин.       Том чуть дергает головой в знак согласия, и Друэлла тут же замолкает, раздраженно думая про себя, как могла в очередной раз так завалить чье-то поздравление. Резко отшатывается чуть вбок, прислоняясь спиной к холодной стене и делая глубокие вздохи, чтобы успокоить галопом мчащееся сердце. Староста разглядывает несколько секунд содержимое коробочки, после чего поднимает на нее вопросительный взгляд, молчаливо спрашивая, можно ли голыми пальцами дотронуться до серебряных краев, украшенных дорогими камнями. Она быстро кивает, завороженно глядя, как его подушечки пробегаются по шершавой поверхности и замирают на глазницах небольшой маски, умещающейся в ладонь, но являющейся одной из реликвий какого-то племени. Отец много об этом рассказывал, восхищенно показывая какие-то бумаги и чертежи, но она не сильно вслушивалась, не заинтересованная.       — Том, — тихо произносит Лукреция, отвлекая его от подарка Розье и привлекая к себе внимание. Малиновые губы растянулись в ослепительной улыбке. — Наш подарок идет одним экземпляром, потому что начала искать Вальбурга, а обнаружился он в нашей библиотеке в другом городе. Мы заметили твою склонность ко многим дисциплинам и разделам магии, что в принципе было не сложно, но решили остановиться на увлечении зельями. Этот фолиант, — она протянула вперед руки с тяжелой темной книгой, чья обложка была исписана многочисленными руническими символами, а посередине сиял небольшой рубин, свет зимнего солнца отражался в стенках которого радужными пятнышками. — Достаточно редкий. Даже очень, я бы сказала.       Вручив его, она тоже быстро отошла к Друэлле, вцепляясь в ее руку хищной хваткой и ожидая реакции Риддла. Слабая рассеянная улыбка появилась на его тонких бледных губах, после чего девушки услышали тихую благодарность, которой определенно было достаточно от строгого студента, своей мрачной исполнительностью иногда доводившего до потери многих нервов. Хихикнув, они поспешили скрыться, чтобы не раздражать его многочисленными заученными репликами и своим присутствием, зная, что Том никогда сильно не распространялся о своем празднике и мог быть недоволен.       — Мне приятно ваше внимание, — тихо произнес он, поднимая взгляд на замершую перед ним Вальбургу. — И твои редкие иллюстрации между страницами текста, — перелистывая сухой пергамент с тихим шорохом, даря ей насмешливую улыбку, закончил он. — Ты красиво рисуешь.       — А ты красиво пойдешь по этой жизни, Том. — Сдержанно отзывается она, все так же не теряя лицо и с какой-то стороны отражая собой ледяное спокойствие Риддла.       Он ей кивает и протягивает руку, с ожиданием вглядываясь в черные глаза. Ладонь Вальбурги холодная и бледная, но пальцы цепкие. Сухое рукопожатие и пара фраз, они расходятся в коридоре в совершенно разные стороны, словно чужие люди. Все как всегда, но в свежести дня и скрипе снега присутствует нотка еле проглядывающегося волшебства.

***

      Почти все зимние каникулы Эйвери проводил в стенах школы, предпочитая болотный блеск гостиной мрачным комнатам родительского дома и школьную библиотеку, в разы превышающую по величине домашнюю, которую за много лет облазил вдоль и поперёк, ведь после окончания обучения он сможет в любой момент прийти домой и перечитать сотни фолиантов, а в Хогвартсе остался последний год, а значит последний шанс почерпнуть заложенные в этих стенах знания без возможности вернуться назад.       Поэтому даже сейчас в его руках покоилась толстенная книжка, раскрытая на какой-то странице, в записях которой он собирался утонуть с головой.       Но не в этот раз.       Сегодня, после обеда, его отяжеляла другая мысль, потому, глядя между строчек, со всем присущим спокойствием Эйвери лихорадочно размышлял над предстоящим праздником — день рождения Тома Риддла.       Кажется, Том не особо любил этот день, потому, как правило, всем своим видом на протяжении суток показывал полное безразличие и более высокий уровень сдержанности, чем обычно, но Эйвери понимал, что этот год выпал последним, и остальные ребята ни за что не позволят, чтобы Том хоть на минуточку забыл о своём последнем дне рождении в Хогвартсе.       Именно это с самого раннего утра его и беспокоило.       Эйвери сначала наотрез отказался участвовать в замыслах однокурсников, выслушав их грандиозные планы по доведению старосты школы до белой ручки, но Малфой и Долохов убедили его в безопасности сценария, потому с тяжёлым вздохом он согласился с ребятами поучаствовать в великих злодеяниях распиздяев, которые с самого раннего утра куда-то успели свалить, пропуская завтрак. И вот пока массовики-затейники с утра пораньше что-то химичили чёрт знает где, Эйвери, по сложившейся за несколько лет традиции, принялся ждать в гостиной появление Тома, устроившись поудобнее в кресле с книгой в руках и ожидающим именинника подарком на столе.       Наконец, объявился тот, кем заняты были все мысли, поэтому Эйвери поднял взгляд с книги, отложил её в сторону, выпрямляясь, и громко произнёс имя в практически пустую гостиную, подзывая к себе.       Странно, но сегодня в нём не было деланного равнодушия: наоборот, поблёскивающие тёмные глаза, таящие в себе какое-то загадочное самодовольство, всем своим видом показывали некое удовлетворение от сегодняшнего дня. Полагается, это до тех пор, пока не встретил Долохова и остальных ребят с шилом в заднице.       Принявшись внимательно изучать лицо однокурсника, теряясь в тысячах догадок, что с ним произошло, что он появился здесь таким довольным, Эйвери поднялся на ноги, медленно взял подарочную коробку со стола и терпеливо дождался, когда тот подойдёт ближе.       — С днём рождения, Том, — вручая подарок, произнёс он сквозь слабую улыбку.       Риддл молча принял протянутое, с благодарностью кивнув, и оба опустились на диван, не отводя взгляд от коробочки.       — Пожеланий в этот раз не будет? — неожиданно осведомился Том, не поднимая взгляда с серебристой обёртки, которую очень аккуратно принялся снимать.       Эйвери усмехнулся и немного наклонился, чтобы поймать взгляд однокурсника.       — Мне казалось, за предыдущие два дня рождения ты не особо был рад пожеланиям, но раз хочешь...       — Времена меняются, Джо, — вставил Том, убирая обёртку в сторону.       Оба встретились взорами и одарили друг друга вежливыми улыбками, после чего Эйвери на секундочку опустил взгляд под ноги, затем снова посмотрел на Риддла и, казалось, со скрываемой усмешкой отозвался:       — Я бы мог пожелать тебе многое, ведь у тебя многого нет того, что есть почти у каждого из нас. Но в этот раз я не буду ничего тебе желать. Хочешь знать, почему?       Том незаметно выпрямился и посмотрел куда-то в сторону, словно потеряв интерес к лежащему в руках подарку, но Джонатан точно знал, что он сейчас как никогда внимательно прислушивается к каждому слову, потому продолжил:       — Всё то, чего у тебя нет, делает тебя именно таким, какой ты есть. И именно таким тебя ценят, уважают и любят.       Риддл ещё несколько секунд смотрел куда-то в пространство, затем медленно повернулся к Эйвери, и уголки тонких губ немного поднялись вверх, выражая странную, загадочную улыбку.       — Я тебе когда-нибудь говорил, что твои поздравления самые лучшие?       — Говорил, что самые безопасные.       — Да, именно поэтому самые лучшие.       Эйвери усмехнулся и поднялся на ноги.       — Послушай, Джо, я уверен, как никогда, что эти идиоты опять что-то придумали, потому что их с утра нигде нет, потому будь любезен, предупреди их, что в прошлом году я не шутил, что этот день рождения будет последним, который они увидят, если опять задумали какую-то ерунду, тратящую мои силы, нервы и время.       Джонатан рассмеялся и, прежде чем уйти, отозвался:       — Я бы на твоём месте оделся сегодня потеплее. На улице зима всё-таки.

***

      Розье трясло.       Сегодня 31 декабря, день рождения Тома Риддла, а он уже битый час сидит в богом забытом кабинете на третьем этаже и курит четвертую по счёту сигарету. Блять, а ведь он до этого даже никогда и не курил, да и в принципе всегда выступал против этого отвратительного маггловского занятия, ведь он не на помойке так-то себя нашёл. Потрясающе, Долохов узнает, будет подъёбывать до самой смерти.       И Адаму кажется, что продлится этот позор недолго, так как по его расчётам он помрёт быстрее, чем всё-таки решится вручить подарок Тому. У него на это было двадцать четыре часа, из которых осталось всего одиннадцать.       Наверное, самое время звякнуть в ритуальное агентство.       А по-хорошему сделать это надо бы уже давно, ещё в момент, когда он понял, что влюбился в Тома ебаного Риддла. Розье, кажется, тогда впервые подумал, что судьба мерзкая паскуда.       И как же он был прав.       Парень не может сказать, как и когда именно у него появился романтический интерес к своему другу, он ведь может назвать его другом? Скорее идолом, Лордом, причиной, по которой он всё ещё терпит вокруг себя этих болванов, но не другом. Он не хочет и допускать мысли, что они друзья, когда так хочется чего-то большего.       Вполне возможно, что влюбился он ещё тогда, на первом курсе, когда странный, неразговорчивый и такой хмурый мальчишка сидел в стороне, увлечённо читая какую-то ерунду вроде дополнительной литературы по зельеварению. Его не особо жаловали на факультете, но от него веяло свободой, волей, непоколебимостью и силой. К нему тянуло уже тогда и многие неосознанно стали поддаваться его природному магнетизму, желая разгадать эту таинственную загадку. Чего, собственно, не избежал и сам Адам.       Браво, Розье, ты добровольно засунул сердце в капкан, что теперь делать будешь?       От всех этих бесполезных, разрушающих его тонкую душевную организацию мыслей, юноша устало потёр пальцами виски, случайно задевая горящим кончиком сигареты волосы, от чего те угрожающе зашипели, а в нос ударил мерзкий запах гари. Отлично, не умрёт от позора перед Антонином, так похоронит себя заживо здесь. Нет, так не пойдёт.       Нужно просто с этим покончить.       Поэтому, докурив пятую сигарету из пачки, стащенной у Долохова, он схватил подарок, что всё это время находился на парте напротив, и быстрыми шагами направился к выходу из тёмного, старого, а теперь и прокуренного помещения, останавливаясь прямо перед дверью, тем самым давая себе пару секунд на то, чтобы вздохнуть и включить разум. Ему нельзя облажаться. Только не перед ним.       Многие, как ему казалось, стали догадываться. Или он просто ебаный параноик, но Эйвери правда стал косо поглядывать, а Абраксас и вовсе иногда в его присутствии выглядел недоумённо и даже сконфуженно, правда не особо понятно от чего. Неужели он ТАК сильно палился?       Пиздец.       Преодолев накатывающуюся тошноту и довольно большое расстояние до подземелий, он обнаружил Тома в полупустой гостиной: он сидел и хмуро глядел в, очевидно, сотый по счёту пергамент, по-видимому, разгребая стопку поздравлений.       Розье помялся у входа, на секунду пожалев, что он не хамелеон, иначе он с радостью бы слился с ебаной стеной. Постояв пару минут, он всё же взял себя в руки и, накинув свою привычную маску учтивости и показного равнодушия, стал медленно подходить к дивану, на котором устроился его приятель.       Сердце, по ощущениям, биться перестало.       Ну и хуй с ним.       — Том?       Риддл не сразу поднял голову на оклик, но чётко дал понять, что он его услышал.       И Розье надеялся, что и не поднимет, потому что, как ему показалось, за те пару часов, что он, терзаемый душевными муками, сидел в кабинете, проебал свои лучшие годы, выглядя сейчас так, будто собирается откинуться через пять минут.       Парень поморщился, он никогда не позволял себе так плохо выглядеть.       Аккуратно сложив письмо, Том всё же обратил на него своё внимание, выпрямляясь и откидываясь на спинку дивана, вопросительно всматриваясь в парня напротив. Адам сглотнул, почему-то ужасно захотелось напиться.       — Извини, что так относительно поздно, но я всё же хотел бы поздравить тебя с днём рождения.       Риддл прищурился на его слова, показывая, что внимательно слушает, но что-то было в его реакции не то. Розье это чувствовал.       — Я долго думал, что тебе подарить /ложь/, но потом внезапно вспомнил /снова ложь, поздравляю, Адам, ты сегодня отчаянный пиздабол/ что ты, кажется, упоминал о такой вещице. Поэтому вот, держи. Ещё раз с праздником.       Чтобы отдать подарок, который представлял из себя редкий и очень опасный ингредиент для какого-то ритуала, что был так важен для Риддла, парню пришлось подойти ближе и протянуть его в руки друга. Когда их пальцы соприкоснулись, Розье нервно дёрнулся, что ни разу не укрылось от Тома, собственно как и то, что тот был прокурен хуже их общей ходячей русской катастрофы.       Розье поджал губы, Том понимающе хмыкнул.       — Спасибо, Адам, мне очень приятно. Льстит то, что ты подмечаешь такие мелочи.       Риддл протянул это так медленно, явно вкладывая в сказанное не один смысл, что парень выдавил из себя еле заметную нервную улыбку, чтобы его лицо выглядело не совсем как похоронное, и кивнул.       Розье не был дураком, но и Риддл тоже.       — Рад, что тебе понравилось. Ну что ж, не буду отвлекать, вижу, у тебя много дел. Увидимся позже!       Адам дождался ответного кивка, что послужил сигналом об одобрении, развернулся и уже подошёл к дверям выхода из гостиной, как услышал то, что не хотел бы слышать никогда.       — Только пообещай мне, что больше не будешь врать.       Парень обернулся и встретился со взглядом Риддла, который неожиданно стал очень серьёзным. Он понял.       Дыхание спёрло окончательно, к желанию напиться добавилась жажда умереть.       — Хорошо, Том. Больше никакой лжи.       Парень на автомате открыл дверь и вылетел вон, за считанные минуты добираясь до астрономической башни. Ему нужен был воздух, срочно. И еще, желательно, смена внешности, имени и места жительства.       Напротив пункта «никогда не облажаться со своими чувствами перед Томом Риддлом» он поставил крестик.       Сегодня в 13:45 он проиграл.

***

      — Объясните мне, я что-то не понимаю или в чём проблема? — в глубоком недоумении заговорил Макнейр, поправляя в руках большой зелёный свёрток, пытаясь перевязать его золотистой лентой. — Какого чёрта мы ждём в спальне, а не в гостиной например?       — Уолден, ты хочешь, чтобы нам помешали сделать сюрприз? — возразил Лестрейндж, посмотрев на приятеля и недовольно сверкнув глазами.       — Я тебя умоляю, Ричард, в гостиной сидит один Джонатан и его глубоко не интересует, что происходит за пределами книги, — щёлкнув губой, отозвался Уолден, после чего раздражённо выдернул золотую ленту и прогремел: — Я заебался обвязывать! И нахера нужен этот грильяж из блёсток?! Он что? Девчонка что ли?       Лестрейндж сделал стремительный шаг к Макнейру, в то время как сидящий на кровати Мальсибер, держащий в руках маленькую коробочку, звонко рассмеялся.       — Дай, я сам сделаю! — рявкнул Ричард, вцепившись в зелёную обертку, но Уолден не собирался так легко сдаваться, потому потянул подарок на себя.       Послышался звук разрывающейся шелестящей бумаги, а после этого что-то тяжёлое и чёрное вывалилось из-под разорванной обёртки на пол. Всё ничего, если не свора запестривших блёсток не поднялась с обёртки к потолку и, как конфетти, посыпалась вниз, застилая кровати и всю мебель спальни.       — Заебись! — прокомментировал Макнейр, а Лестрейндж со психу отшвырнул обёртку, оставшуюся у него в руках. — Просто от души помог! Спасибо, Лестрейндж!       — Чего ты смеёшься?! — не выдержал тот, гневно посмотрев на Мальсибера, который ещё громче заливался смехом, ловя лицом блестяшки.       — Вы такие забавные, — беззаботно отозвался Мальсибер, соскочив с кровати.       В этот момент в спальную открылась дверь, и на пороге появился Риддл, который явно не ожидал кого-то здесь застать, потому резко оглядел каждого, пряча подарки, полученные за день, в складках мантии.       — Что вы здесь?.. — начал он и замолчал, пытаясь понять, какую тряпку Уолден поднимает с пола, почему всё переливается цветными блёстками и какого чёрта Ричард резко вытянулся перед ним, словно провинился в чём-то.       Лишь Мальсибер быстро пересёк комнату, подошёл к Тому и протянул небольшую коробочку, обтянутую чёрной тканью.       — С днём рождения, Том, — заулыбался он, выплёвывая маленькие блёстки изо рта и насильно начал пихать подарок в руки.       Риддл недоумённо взял его и выглянул из-за плеча однокурсника, до сих пор полностью поглощённый тем, что происходит в комнате.       — Открывай! Я уверен, тебе понравится!       Том, наконец, перевёл взгляд на Мальсибера, затем на подарок и слабо улыбнулся.       — Спасибо, Уильям.       Под пристальным взглядом Мальсибера Риддл открыл коробочку и внимательно начал изучать покоящийся там браслет, на котором была вырезана замысловатая фигура, явно что-то символизирующая.       — Это какой-то артефакт? — осведомился Том, взяв в руки браслет, поднося поближе к лицу, чтобы разглядеть высеченную форму.       — Ещё какой! — подал голос Макнейр, подходя к двоим.       Краем глаза Том заметил, как тот распахнул какой-то огромный чёрный кусок ткани, на котором бросались в глаза какие-то мутные серые пятна, и не успел среагировать, как Макнейр прикоснулся к его плечам, а по телу неожиданно стало расползаться приятное тепло.       — Что это? — только и успел произнести Риддл, отводя взгляд от браслета на чёрное пятно, мягко заструившееся с плеч до пола, как в спальне раздался громогласный хор:       — С днём рождения! С днём рождения!       Не прошло и секунды как Том почувствовал, что оказался в объятиях Ричарда, а после Уолдена и Уильяма, но этот сумасброд продлился какие-то считанные мгновения, за которые он так ничего и не понял, что происходит, и только когда наступила тишина, Мальсибер тряхнул Риддла и с улыбкой до ушей спросил:       — Тебе понравилось?       — Да конечно, понравилось! — самодовольно поддержал Лестрейндж, хлопнув по плечу Уильяма, и куча блёсток дымкой поднялась вверх.       — Том, мы желаем тебе всего и побольше! — воскликнул Макнейр.       — Очень содержательно, Уолден, — скептически отозвался Мальсибер, но улыбка не продолжала сходить с его лица. — В общем, мы рады тебя поздравить и пожелать тебе...       — Вы что? Мою кровать засыпали блёстками?!       — Это всё Ричард! — сразу же открестился Уолден, отступая на шаг назад, словно готовясь к какому-то удару.       — Дошло, наконец, — продолжал светиться Уильям, с довольством наблюдая, как у именинника вытягивается то ли от изумления, то ли от злости лицо.       Наступила тишина, в которой Том резко прошёл в глубь комнаты, колыхнув новенькой чёрной мантией, и поражённо лицезрел, как последние блёстки стелются на и так усыпанное ими одеяло, затем мгновенно обернулся с искажённым лицом и только успел приоткрыть губы, как Мальсибер его опередил:       — Нам пиздец, ребята! Уходим!       Трое тут же вцепились в дверную ручку и потянули на себя, защемились в открывшийся проём и пулей вылетели наружу под крик Риддла:       — Какого чёрта? Вы идиоты? Какие нахуй блёстки?! Кто это будет убирать?! Это идея Долохова?!..       — С днём рождения! — весело выкрикнул Мальсибер уже вылетая из коридора, и все трое вывалились в гостиную, бегом направляясь к выходу из неё, заметив ещё одного однокурсника, расслабленно вытянувшегося на диване. — Альфард, беги! Мы его разозлили!

***

      Отвратительная, дурно пахнущая, липкая жидкость с громким плюхом приземлилась на идеальную укладку Абраксаса, на что тот только флегматично хмыкнул и одним ловким движением руки стряхнул ее на ногу своему другу, который не обратил на это ровным счётом никакого внимания, продолжая увлечённо копаться в какой-то жиже, по цвету смутно напоминающей аваду, что бурлила и издавала звуки, похожие на угрозу устроить участникам сие безобразия масштабный пиздец, если они не оставят её в покое.       Но Абраксасу, честно говоря, было плевать, по ощущениям, он сдох уже давно. Ну, приблизительно часов 5 назад, как только они втроем — он, Антонин и Орион принялись заниматься этой херней, встав по первому крику петухов. Точнее, одного конкретного петушары с русским происхождением и шилом в одном месте.       Хернёй, кстати, на благо обществу, как утверждает Долохов. И что только в этой штуке было хорошего? Малфой так и не понял. Да и, опасливо поглядывая на вываливающуюся слизь из котла, которую стремительно запихивал обратно Блэк, он не особо то и стремился понимать. К хуям мантикоры это чудо, ему такого счастья и даром не нужно.       — Знаете, пока я не вижу связи между этой смертоносной жижей и днем рождения Тома. Если только мы не решили его в ней утопить. — пробурчал Абраксас, воюя со слизью, что решила себе приватизировать его пачку сигарет. — Хотя, по-моему, она сама его утопит. Еще и воняет жутко, Тони, ты туда свои носки кинул?       Отобрав, наконец, сигареты, он закурил и взглянул на пыхтящих товарищей, один из которых увлечённо что-то мешал, а другой вносил коррективы в странный листочек с инструкцией.       — Вы меня слышите? Или вас жмыхнуло от этой дури?       Не дождавшись ответа, парень пнул по засранной в слизи ноге лучшего друга, привлекая к себе хотя бы его внимание. Ориона трогать было бесполезно, пока тот был в своей среде обитания. Очень и очень специфичной среде, как заметил Малфой.       Антонин, растрепанный и возбуждённый, от неожиданности чуть не вылил больше положенного ингредиента в котёл, на что тот угрожающе зашипел.       — Не мешай, Абраксас, работать злым гениям. Это творение все запомнят надолго!       — Злая здесь только та херня, над которой вы уже пятый час шаманите, а ты просто балбес. Ты мне ответь, что вы задумали?       Долохов отложил листочек, что протянул ему Блэк, для согласования обновленного состава, и обернулся к другу, произнося с заговорческим видом: "Фейерверк!"       Абраксас нихуя не понял. Честно. Кажется, его друг точно нанюхался этой дряни.       — Фейерер..Ферей.. что, блять?       Антонин прыснул, видя сконфуженный и явно не доверительный взгляд приятеля. Ну, что поделать, не знает парень жизни.       — Это какая-то маггловская хрень или что-то в этом роде? — Малфой не сдавался, но был прав. Это действительно "какая-то маггловская хрень"       "Злой гений" запрыгнул на парту рядом с блондином, отобрал у него сигарету и затянулся.       — У нас в России это не совсем маггловская херня, как ты выразился. Придумали они, это правда, но это быстро распространилось и стало универсальной увеселительной… штукой, так скажем, которую мы, с нашим гением в области зелий и экспериментов, усовершенствовали и довели до ума.       Орион что-то согласно хмыкнул, а Абраксас, глядя на чудовище в котле, подумал, что у его друзей ума маловато.       — Фейерверк это пиротехника, — произнёс Долохов, но, увидев сбитый с толку вид друга, добавил, — такая сверкающая штука в небе, которую любят пускать на праздники. Вообще, магглы для этого используют различные пороховые составы, но эффекта это должного не дает, поэтому мы поменяли состав в корне. У нас будет волшебный фейерверк, вот увидишь! Будет БУМ!       — БУМ! — поддержал его возглас Блэк и с маньячной улыбкой что-то стал подмешивать в котёл, жидкость в котором резко начала менять цвет.       Долохов поспешно спрыгнул с парты и побежал мешать их общее детище, что-то возбужденно лепеча о том, что только бы не переварить, а то всем пиздец.       Абраксас лишь удрученно вздохнул. Они сидят здесь с пяти утра и, кажется, просидят еще столько же, если не больше.       Жижа кипела, грозясь взорваться, Антонин бегал рядом, насвистывая песенку, Орион руководил процессом, а Малфой устало наблюдал за этим безобразием.       Кажется, им и правда всем пиздец.

***

      Время приближалось к десяти часам вечера, через весь холл, направляясь к выходу из замка, неслись два запыхавшихся студента Слизерина, таща за собой подозрительные мешки.       Абраксас поймал себя на мысли, что, наверное, это выглядело со стороны так, будто они тащили трупы.       Но потом он подумал, что никто бы в школе этому уже не удивился.       Долохов вылетел на улицу первым, после чего стал нервно всматриваться в темноту, выискивая Ориона, что должен был ждать их на месте, где они планировали запускать их "монстра", как обозвал это Абраксас.       Малфой же, запыхавшись, пытался не сдохнуть, стараясь отдышаться от быстрого бега. Получалось плохо, но он держался.       Время поджимало, Том должен был явиться с минуты на минуту, поэтому парни двинулись по самому короткому пути, превозмогая сугробы и постоянно падающего Абраксаса, что уже умолял бросить его или просто добить.       — Давай, котенок, не хнычь, осталось чуть-чуть и мы оторвемся сегодня, я тебе обещаю!       Абраксас со стоном вылез из очередного сугроба и поковылял вперед. Сейчас его мотивировали только поджопники сзади идущего Долохова и мысль о том, что он сегодня нажрется.       Во время установки подозрительной на вид конструкции, уже начал подтягиваться остальной народ, с которым все было оговорено заранее. Каждый получил по небольшой коробочке, которую по сигналу, как объяснил Орион, нужно будет просто подкинуть вверх, предварительно шепнув какое-то слово. Эйвери странно покосился на это, не вызывающее доверие, чудо, но тактично промолчал.       Связываться с идиотами, которые были способны на такое, не особо то и хотелось.       Разобрав, наконец, все мешки, трое героев-самоубийц встали, закрывая главный объект так, чтобы Том его не заметил, а другие ребята разбрелись по темным местам, для создания эффекта неожиданности.       Все затаились, ожидая именинника, который в это время с прескверным настроением перся в сумерках по морозу, надеясь, что он сейчас обнаружит три трупа, ведь, как ему заявил перепуганный второкурсник с его факультета, что-то случилось с Долоховым, Малфоем и Блэком в саду.       Актер из пацана хороший, но Риддл всё ещё не дурак, поэтому понял, что все это очень подозрительная херня.       Он уже десять раз пожалел, что считает этих идиотов своими друзьями.       Дойдя, наконец, до, какого-то хера живых и глупо улыбающихся членов вальпургиевых рыцарей, которых он уже планировал переименовать в "Ералаш имени Тома Риддла", парень остановился.       — А теперь объясните мне, какого черта я должен тащиться так поздно сюда с мыслью, что вы что-то опять натворили? Да и где вы целый день шлялись? Жить надоело?       Долохов прыснул, а Абраксас с Орионом загадочно переглянулись.       — Какой сегодня день, Том?       Риддл на секунду опешил, они издеваются?       — День вашей смерти, идиоты.       Долохов всё же заржал, а ребята немного отошли назад, копошась в чем-то, что Том всё никак не мог разглядеть.       — Ответ неверный, Том, у тебя еще две попытки.       Долохов, кажется, решил взять на себя роль пушечного мяса. Похвально, но Лестрейндж, что прятался в кустах, почти пробил себе лицо рукой. Эйвери, что сидел рядом, к сожалению, отлично того понимал.       Том нахмурился, ему все это уже совершенно не нравилось. Что за клоунада?       — Послушай, Долохов, я не собираюсь играть с вами в угадайку, сегодня, между прочим, мой день рождения, а вы отнимаете своими тупыми играми мое время.       Том уже хотел развернуться и уйти, потому что предел раздражения был достигнут, а с этими болванами он разберётся позже, но тут Антонин неожиданно тихо ответил: "Верно, Том, с днем рождения."       Как по сигналу, в небо с громким свистом устремились сверкающие изумрудные лучи, будто могучие василиски, что по пути скрещивались и сливались, чьи тела переливались всеми возможными оттенками зелёного с серебристым отблеском, который растекался вязкой блестящей жидкостью по чешуе. Они угрожающе шипели и боролись друг с другом в воздухе, обвиваясь и протыкая друг друга своими клыками. Все это выглядело настолько реально, что у каждого присутствующего захватило дух то ли от ужаса, то ли от восхищения. Когда этот шипящий клубок достиг конечной точки, на небе сформировалась надпись, что не останавливалась ни на секунду, так как змеи находились в постоянном движении.       "С днем рождения, Томми!"       Пока Том в откровенном ахуе глядел в небо, со всех сторон ребята начали быстро покидать свои укрытия и подкидывать в воздух конструкции, что стали взрываться самыми разными невообразимыми цветами, которых даже не было в природе. Все это сопровождалось громкими аплодисментами и восторженными криками "Ура!"       Тьма зимнего вечера отошла на второй план, сад погрузился в яркую, сверкающую атмосферу праздника, что окутывала каждого присутствующего, устремляясь прямо к ледяному сердцу Тома Риддла.       Кажется, сбылась его детская наивная мечта, о которой он уже давно успел забыть.       Находясь под парализующими впечатлениями, он не заметил, как счастливая и порядком замерзшая толпа скучковалась прямо перед ним, в первый ряд которой встали довольные ребята, что устроили этот бардак.       Еще и лыбятся, засранцы.       "С ДНЁМ РОЖДЕНИЯ, С ДНЁМ РОЖДЕНИЯ, С ДНЁМ РОЖДЕНИЯ, УРА!"       Они скандировали это так громко, что, кажется, всполошили весь замок, из окон которого можно было заметить заинтересованные и даже сонные моськи.       — Мы все сегодня хотим поздравить тебя с днем рождения, Том! Это твой день, твой момент и мы полностью посвящаем себя тебе. Ты самый потрясающий, сильный, умный и амбициозный человек, которого мы когда-либо встречали и будь уверен, что мы будем идти за тобой до конца, что бы ни случилось в этой ебаной жизни. Мы любим тебя! Еще раз с праздником!       Дослушав речь Антонина, что обрела поддержку в виде согласных воплей от присутствующих, Том сфокусировал на ребятах свой рассеянный, обескураженный взгляд, наконец-то разглядев и искренне улыбающегося Эйвери, что одной рукой обнимал за шею Долохова, а другой ворошил шевелюру смеющемуся Абраксасу, Лестрейнджа, что бесстыдно открывал бутылку шампанского под восторженные вопли Мальсибера с Макнейром, Ориона, что, хохоча, что-то продолжал пулять в воздух и Розье, который стоял в обществе девчонок и продолжал скандировать поздравление, громко аплодируя.       — Вы.. вы, черт, какие же вы идиоты.       Это должно было прозвучать как минимум раздражённо и устало, как максимум гневно и недовольно, но голос так не вовремя дрогнул, что все покатилось к чертям, как и ледяная маска Тома.       Громкий хохот наполнил зимний сад Хогвартса, после чего Том был быстро схапан в поздравительные объятия своих припадошных и абсолютно бессмертных, по его мнению, друзей.       Счастливые подростки и абсолютная преданность — это то, что в тот вечер наблюдал весь замок, скопившись у древних окон.       Дамблдор одобрительно хмыкнул, глядя на это представление из своего кабинета. На такое было грех не посмотреть.

***

      — Том, в гостиной уже все готово к празднованию! — выкрикнул кто-то из ребят в толпе.       Мокрые до нитки, усыпанные снегом, превративший их мантии в корочку льда, уставшие, но ужасно довольные, мальчишки гурьбой направились ко входу в замок.       — Думаешь, девчонки уже накрыли поляну?       — У них было много времени, так что это уже не наши проблемы, — за спиной послышался голос Долохова, которого он узнает из тысячи даже по запаху задымившейся сигареты.       — Том, — рядом раздался голос. — У тебя всё в порядке?       Он немного обернулся на говорившего и, дёрнув уголком губ, отозвался:       — Да, Орион. Всё в порядке. Оставь меня ненадолго, иди с остальными в замок, я скоро к вам присоединюсь.       Блэк сначала не шелохнулся, внимательно заглядывая в тёмные, наполненные антрацитовым дымом глаза, сверкающие в темноте от снега, затем всё-таки оступился, понимающе кивнув, развернулся и направился догонять остальных ребят.       — Чего он там остановился? — за спиной вдалеке раздался голос Абраксаса. — Выпивка, между прочим, стынет!       Громкий галдёж каждое мгновение утихал, и как только парни зашли внутрь школы, наступила непривычная тишина, звоном уходящая над высокими шпилями замка, устремляясь в затянутое небо, которое вот-вот готово высыпать новую порцию снега.       Последнее день рождения в Хогвартсе подходит к концу: он провёл его ни как обычно, и даже не так, как в том году, когда ребята собрались в гостиной и закатили шумную посиделку.       Этот день рождения был совсем другим, таящим в себе множество сюрпризов, скрытых признаний, приятных и нужных подарков, забавных ситуаций, выводящих Тома из себя, и в конце праздничный салют, словно в этот день праздновали рождение сына королевы, не иначе.       Устремив взгляд в хмурое небо, Том фантомом увидел раскатившийся час назад салют, который устроили приятели в его честь.       Они усердно готовились, старались удивить, поднять ему настроение, сделать всё, чтобы он никогда не забыл этот день, и ледяная маска равнодушия треснула пополам, упала в ноги и раскрыла лицо настоящего Тома: способного быть жизнерадостным, искренним и улыбаться таким сказочно красивым и душу щемящим моментам.       Они устроили настоящий праздник: каждый из них вложил себя в произошедший момент, каждый из них придумал то, что явно вызовет улыбку на его лице, — они смогли запечатлеть этот день в его памяти, который потом каждый год, 31 декабря, будет тенью преследовать его по пятам.       Вдыхая холодный воздух и чувствуя, как снежинки повалились с неба прямо ему на лицо, Том опустил взгляд под ноги и тяжело вздохнул, невольно перебирая в голове пережитый день, начиная с того момента, когда девчонки от всего сердца поздравили его с днём рождения.       Вальбурга — всегда величественная в своих нарядах с грацией знающей себе цену девушки и представительницы аристократичного рода, — не преминула поздравлениями, а Том в тот момент почувствовал всю искренность в её словах, как она желала ему то, чего и он сам желал себе на протяжении долгого времени. Он верил её словам, как и своим мыслям. Она искренне желала ему самое лучшее будущее.       Друэлла — такая маленькая и наивная, такая белоснежная, как самый чистый снег, наилучшее произведение руки великого скульптора, — вложила максимальную честность в поздравление, краснея и смущаясь, вызывая одну из самых загадочных и удовлетворённых улыбок на губах Тома. Она могла вызывать в нём улыбку, ведь, кажется, она создана для того, чтобы остальные улыбались.       Лукреция — огромная загадка, бесстрашная и легкомысленная буря для любого, но только не для него, вечно относящаяся к нему с осторожностью и уважением, — как бы не старалась избегать его недовольств, которые умудрялась зарабатывать на каждом шагу, а всё равно преклонялась перед умом, сдержанностью и его терпением. Она по-настоящему любила праздники, и его день рождения ни за что не пропустит, когда в Хогвартсе они учатся последний год.       Он не мог не отметить, что подарки девчонок были занимательными, как и подарки Эйвери и Розье, — они очень ценили его и точно знали, что Том любит и что ему может пригодиться.       Эйвери — такой серьёзный и во многом похожий на Тома, — от него всегда было приятно получать поздравления, они всегда были лаконичными, не лишёнными логики и здравомыслия, ведь он не любил повторяться и не любил говорить заштампованные глупости, которые обычно желают в дни рождения.       Розье — высокомерная загадка, бомба замедленного действия с нестабильным взрывом, отчаянно верный и преданный, — несмотря на его необычайное увлечение, которое удалось разглядеть после множества подозрений, оставался нужным приятелем, дары которого не были совсем лишены смысла, а даже наоборот, являлись важным и исключительным элементом замыслов. И что бы не думал он, что бы не вызывал его образ в глазах и в голове Розье, а у Тома это вызывало самодовольную улыбку и приятное тепло, расползающееся до кончиков пальцев, не смотря на холодную погоду.       И если первая половина дня протекала спокойно, как затишье перед бурей, то началу сумбурного дня положили в спальне, когда Том собирался убрать все полученные за день подарки в комнату и продолжить спокойно проводить время за какой-нибудь увлекательной работой.       Лестрейндж — так не похож на остальных, безжалостный и взрывной, как морская пучина, — Том со смехом в груди вспоминает его образ, усыпанный блёстками, и растерянное выражение лица при появлении Тома в спальне. Это было так не похоже на него, но он уверен, что секундой ранее парень рвал и метал всё подряд и отдёргивал Мальсибера и Макнейра жалящими словечками, когда-то услышанными от Долохова.       Мальсибер и Макнейр — разные, но и в то же время одинаковые, как две капли воды, буйные и одновременно спокойные, резкие и в то же время рассудительно неторопливы, — в этот раз они произвели впечатление, оставив в памяти Тома их довольные улыбки и беззаботные лица.       И если блёстки, рассыпанные по всей спальне были только началом, то Том должен был понимать, что за этим его ждёт что-то похуже, взрывнее, ошеломительнее и сума сводящее.       Стоит ли говорить, что он ожидал чего угодно, но не фейерверка?       Долохов — самый главный затейник, способный уговорить не только Розье и Эйвери на безбашенные поступки, но, кажется, самого дьявола отдать богу душу, — он у всех вызывает улыбку, и Том совсем не исключение. После тысячи слов брани Том, наконец, улыбается и со скрипом в сердце думает, каков хорош этот чёртов засранец.       Малфой — каким образом попал в кружок Долохова, оставалось только догадываться, для чужих напыщен и горделив, а для своих тёплый и забавный, как кот, объевшийся сметаны, — ещё одна фигурка в коллекции Тома, прекрасное белоснежное украшение, которое можно не только ставить на полочку наград, но и использовать весь потенциал волшебника.       И самый незаменимый, эдакая тень, следы на дороге каждого мимо проходящего от Тома, — Орион Блэк, — глаза и уши, преданный помощник и следопыт-невидимка. Он отчаянно, но вряд ли слепо доверяет Тому, верит в его потенциал и силы, в его возможности, таланты и умения.       Они все были для него незаменимы, все способны выполнять возложенную на них роль с превосходством и высокими результатами. И, как оказалось, преуспевали не только в этом, но и с болезненно щемящей преданностью и глубоким уважением, благодарностью стремительно преуспевают вызвать радость на лице Тома.       Он посмотрел на свои пальцы, на которых остались крупицы блёсток, затем поднял голову и оживлённым взором посмотрел вдаль, на тёмную кромку леса, усыпанную снегом, на распростёршуюся сереющую гладь озера, на вздымавшиеся за ним заснеженные горы, и обернулся, бегло рассматривая величественные стены Хогвартса, горящие в окнах огни и пляшущие в них тени.       В глотке образовался ком, который хотел вырваться наружу: он здесь, он дома, у него есть люди, которым он совсем не безразличен.       Не сдержав искреннюю улыбку, Том прикрыл глаза, пытаясь перебороть настигающие чувства, затем, глубоко вздохнув, распахнул их, затрепетав ресницами, и медленно направился ко входу в замок, где его все ждали, чтобы продолжить вереницу подарков, пожеланий и празднование.       31 декабря был самым лучшим днём.       Это был самый лучший день рождения.