winter wish

Через резные окна тронного зала видно, как падает снег на потяжелевшие ветви роскошного императорского сада. Деревья - пленники здесь, как и все остальные обитатели дворца Ушань. В полутьме зала на троне сидит человек: силуэт величественный, опасный, но под громоздким доспехом и меховой накидкой можно увидеть, что плечи согбенны, а голова тяжко опущена под грузом императорского убора. Тяжесть прибавляется скорее из-за его сути, чем веса. Длинные жёсткие пальцы сжимают подлокотники трона. Рядом широкий меч, излучающий неприкрытую темную ауру, но привалившийся к трону так небрежно, будто старый преданный пёс, ждущий указаний. А какими могут быть указания от человека с такими глазами, чьи темно-фиолетовые радужки будто святятся недобрым огнём, смотрящие из под нитей бусин императорской короны? Ничего хорошего ждать не приходится. Однако сейчас нет никого рядом, кто мог бы попробовать испытать на себе великодушие Императора, наступающего на бессмертных. Он в полном одиночестве вот уже очень долгое время. Сидит и наблюдает за тем, как снег покрывает уставшие отяжелевшие ветви яблонь и слив тяжёлыми шапками, от которых ветви тяжело пригибаются к земле и даже болезненно скрипят. Это единственный звук на весь дворец, а может и на весь горный пик, на котором Тасян Цзюнь основал свою резиденцию. Он отослал всех слуг, весь гарем и даже свою обожаемую женушку Цютун. В мире не осталось ни одного человека, чьего общества он желал. Даже старый Лю не смог бы избежать гнева августейшего Императора, а потому тот заблаговременно велел собрать всю прислугу и убираться прочь. Расторопному и умному Лю не нужно было повторять дважды. В резиденции не сталось ни одной живой души, кроме грозного Императора и... Дверь тронного зала скрипит, тихонько, будто тактичное покашливание, но сердце Тасян Цзюня помимо его воли тревожно пропускает удар. Белые одежды и распущенные волосы делают вошедшего похожим на призрак. Призрак зимы, холода, приближающейся смерти. Бесконечно ненавистный и бесконечно ожидаемый. Фигура останавливается у входа, будто ожидая от Тасян Цзюня каких-то слов. Приказа убираться или приказа подойти, но ничего из этого император не говорит и потому человек-призрак продолжает стоять у двери. Они продолжают молча смотреть друг на друга какое-то время, а снег за окнами продолжает падать, являясь единственным источником света в темном зале. В этот момент кажется, что кроме этих двоих в мире больше никого не осталось. Как полные противоположности, один бесконечно земной, тяжёлый, темный и горячий, второй же практически бесплотный, белоснежный, воздушный и холодный. Если одно попробует коснуться другого, то что-то бесповоротно исчезнет, не в силах сосуществовать вместе. - Зачем ты пришел?- наконец-то спрашивает император. Голос хриплый, как рычание одичалой собаки. Впрочем, сейчас некому обозвать великого Тасян Цзюня этим словом. Вошедший молчит, видно как он нервно теребит белые рукава ханьфу, слишком тонкого для холодного зимнего дворца. Но оба знают, что он никогда не пожалуется и не попросит чего-то потеплее. Только милость самого Тасян Цзюня способна набросить плащ на эти тонкие плечи, и даже тогда... Даже тогда взгляд этого человека не станет мягче, а губы не шевельнутся, чтобы произнести благодарность. Ни один мускул ни дрогнет на тонком лице, разучившемся улыбаться. А умело ли оно вообще улыбаться? Тасян Цзюнь пытается вспомнить хоть один момент, когда видел этого человека улыбающимся. Хоть одну, даже самую лёгкую улыбку, пусть даже направленную не на него, пусть даже в самом отдаленном времени... И упирается на ледяную стену. Ничего, ни единого раза. И как обычно бывает, такие попытки вспомнить вызывают у августейшего Императора головную боль, но он привык уже к ней и просто отряхивается от неё, как мокрый пёс от дождевой влаги. Все его внимание снова концентрируется на человеке в дальнем конце зала, недосягаемом и желанном. Столько раз уже изученном и сгибаемом, но до сих пор остающимся таинственным и несломленным. Тасян Цзюнь собирается под своими доспехами и мехами в клубок, как приготовившийся к прыжку зверь, и в следующее мгновение уже выпрямляется как спущенная пружина, чтобы в одно мгновение оказаться рядом с бледным человеком. Пальцы того непроизвольно сжимают ручку двери, уже собираясь дёрнуть за неё, чтобы сбежать в темный и длинный коридор дворца, но чужие жёсткие пальцы накрывают и больно сжимают, не оставляя даже шанса на побег. - Зачем ты пришел?- повторяет Тасян Цзюнь свой вопрос и теперь человеку в белом придется ответить, ведь достопочтенный не любит спрашивать дважды. - Ты... Ты отпустил всех слуг,- говорят ему тихо, не глядя в глаза.- Я... Я подумал... - Что?- резко прерывает насмешливый низкий голос императора.- думал, тебя это тоже касается? Ему не отвечают, но молчание красноречивее слов. Темные распущенные волосы, которые сегодня некому было убрать в прическу, падают на худое лицо, пряча глаза. На секунду Императору хочется протянуть ладонь и убрать эти волосы за ухо, провести по холодной щеке. Но он знает, что даже от такого мимолётного прикосновения пленнику станет противно и он отшатнется от него. Так что какая разница как к нему прикасаться, если ответом всегда будет брезгливая ненависть? Уж лучше он прибережет свои прикосновения на что-нибудь поинтереснее. - Ты хочешь уйти?- спрашивает он насмешливо, хотя они оба знают ответ и поэтому его пленник снова молчит, поджимая и без того тонкие губы в совсем уж неразличимую линию. Император чувствует исходящую от этого человека дрожь. Напряжение и холод. Не страх. Бояться Тасян Цзюня этот человек разучился уже давным-давно. Не осталось ничего, что тот бы не сделал с ним, ничего такого, что уже не перекинуло его за черту, когда становится всё равно, что с тобой будет дальше. Он уже провёл его через все возможные унижения, так что любая новая жестокость - лишь капля в море. Или нет? - Хорошо, я позволю тебе уйти. Прямо сейчас. Ты можешь идти. Наконец-то на него поднимают глаза и смотрят удивлённо и пристально. Ожидают подвох. И не зря. Конечно, не зря. Тасян Цзюнь никогда не делает чего-то просто так. Император улыбается. Но этой улыбки нет в его глазах и голосе. - Ты надоел мне, Чу Ваньнин. Я от тебя устал. Этот достопочтенный действительно решил остаться полностью один в своём дворце и отослал всех своих слуг и наложниц. Единственная причина, почему ты всё ещё здесь, это потому, что я о тебе просто забыл. На некоторое время оба молчат и если бы не стальные доспехи и бархатное шуршание снега за окном, то оба может и услышали, как отчаянно и глухо стучит сейчас сердце жестокого правителя всех бессмертных. - Так что...- произносит после некоторого времени Тасян Цзюнь, так и не получив даже вздоха в свою сторону,- ты можешь уходить немедленно. Пока этот достопочтенный не передумал и не решил развлечься за твой счёт. Любой здравомыслящий человек... Ну, или просто человек, который совершенно не знает Тасян Цзюня, поспешно бы поклонился и вышел, спеша выполнить приказ. Но человек рядом с ним не пошевелился. Глаза феникса пронзили его пристальным взглядом и император сглотнул, поняв, что его раскусили. Возможно его голос дрогнул, пока он говорил последнюю фразу, возможно этот учитель всегда знал, когда он врёт, даже сейчас, без духовного ядра и Тяньвени. Знал, что если он сейчас посмел действительно развернуться и попробовать уйти в ночь и метель, то будет схвачен где-то на полпути и возвращен обратно, для новых пыток и издевательств, для яростных криков в лицо и беспощадной ночи на холодной кровати. Никто не говорит, что всего этого не случится, если пленник сейчас останется, но так по крайней мере он избежит издевательства надеждой, не успеет почувствовать сладкий вкус свободы перед тем как её снова вырвут из его пальцев. Учитель не глупее ученика, ему понадобилась пара секунд, чтобы понять всё это. - Чего ты хочешь, Мо Жань?- раздается тихий голос в пустынном зале и из-за окружающей их тишины вопрос этот подобен раскату грома. Глаза феникса такие острые, что пронзают Императора насквозь, а вопрос... Вопрос этот режет его без ножа. Он давно уже не слышал звука собственного имени. Только Чу Ваньнин обращается к нему так. Без титулов и церемоний, которых Мо Жань всё равно не понимает. Только он. И почему-то от этого звука у Тасян Цзюня в груди и больно и сладко. Именно ради этого звука он часами доводит своего пленника до исступления. Рычит ему на ухо приказы: зови меня! Говори ещё, ещё! Но так остро он чувствует себя только когда Чу Ваньнин сам, добровольно, называет его по имени и даже если за этим обращением не стоит ничего хорошего, а за этим никогда не стоит ничего хорошего, это всё равно так непередаваемо волнительно. А сам вопрос... Никто в жизни не задавал его. В детстве ему нечего было хотеть, нечего было выбирать. Когда он стал подростком, то так и не смог довериться и принять, что то, чего он может захотеть - останется с ним навсегда. Так, в конечном итоге и получилось. Когда же он стал Императором, то стал приказывать, а не желать. И только то, что люди считали, что ему может понравится, ему и предлагалось. Люди хотели сами угадать его желания, заискивали и пресмыкались. Они играли с ним в игру: угадай чего хочет великий Император. И он охотно играл с ним и каждого жестоко наказывал за проигрыш. Однажды какая-то наложница спросила, хочет ли он, чтобы она омыла и помассировала его ноги. И он задумался: а хочет ли? Этот вопрос застал его врасплох. Почти что довел до паники. Изумлённой наложнице больше не представилось возможности прислуживать императору. Во дворце он ни разу не думал о том, чего хочет, всё уже приносилось. Ставилось перед ним и воспринималось как должное, что именно этого он и хочет. Изысканные яства, вместо простых вонтонов, тяжёлая парча вместо удобной практичной одежды его почившей секты, роскошные красавицы вместо... Вместо... Чего ты хочешь, Мо Жань? Никогда он не услышит этот вопрос мягким голосом своей матери, такой нежной и красивой, самой-самой на свете, с её изящными чертами лица и раскосыми глазами. Никогда не услышит этот вопрос смеющимся ласковым тоном Ши Мэя, который больше не проведет ладонью по его волосам, заставляя сердце замирать в щенячьем восторге. Но зато он услышал этот вопрос от Чу Ваньнина, который никогда не посмотрит на него ни с теплотой, ни с нежностью, и в вопросе этом нет заботы, только холод и раздражение. Только так его кто-нибудь когда-нибудь и спросит, а чего же он хочет. Я хочу понять, Ваньнин, почему так больно, когда я смотрю на тебя? Почему я могу прогнать целый дворец прислуги и наложниц, которые хотят сделать всё, чтобы мне угодить, но не допускаю даже мысли, чтобы ушёл ты, презирающий меня и ненавидящий? Почему я хочу услышать от тебя этот вопрос снова, но только по другому? Почему мои желания и мысли... Всё возвращается к тебе? Почему захотелось чтобы ты решил остаться не потому, что заранее знаешь, что я не дам тебе уйти, а потому, что ты сам этого захотел. Я хочу чтобы ты остался. - Уходи.- Говорит Тасян Цзюнь глухим голосом и сердце почему то начинает болезненно заполняться темнотой. Из последних сил он подавляет в себе эту рвущуюся наружу боль и отпускает чужие пальцы, которые всё это время продолжал сжимать в своих. Если он отпустит Чу Ваньнина сейчас... По настоящему, без проверок, то он уйдет. Окончательно и бесповоротно. Это даже не ставится под сомнение. Кто бы остался? Кто бы смог, после всего того, через что Тасян Цзюнь уже заставил его пройти и через что заставит в будущем. Его не остановит ни страх за других людей, ни за собственную жизнь. Император наступающий на бессмертных надавил на собственного учителя сильнее всего и не осталось уже ничего, что тот бы боялся потерять. Единственная боль, которая осталась ему страшнее смерти, это оставаться рядом с таким человеком, как Тасян Цзюнь, принуждение видеть его каждый день. И если в мире осталась хоть какая-то справедливость и искупление, то она осталась в том, что этот факт причиняет Мо Жаню такую же боль, как и его учителю. Если он отпустит Чу Ваньнина, то только ради того, чтобы её унять. Больше ни для чего. Никакой милости или благородства в этом поступке не будет. Лишь отчаянная попытка самому избежать мучений. Красная серьга слабо проблескивает кровавой злобой, когда Чу Ваньнин поворачивает голову и выходит из зала. Конечно... Конечно, он уходит. Если бы Тасян Цзюнь знал, что происходит в это время в груди его учителя, то он бы его не отпустил. Никогда бы не выпустил из своих объятий и не позволил себе ни одного злого слова. Если бы он понимал, почему Ваньнин сознательно отворачивается от него и разбивает то, что осталось в груди Императора от сердца, то вся бы эта линия событий пошла по другому пути. Да даже если бы он просто успел заметить, как болезненно блестят глаза и дрожат пальцы этого холодного и равнодушного человека, тогда бы он... Он бы всё равно не смог ничего изменить. Тасян Цзюнь прижимается лбом к двери тронного зала и сжимает до хруста деревянную ручку. Он даст ему три... Нет, один день свободы. А потом вернёт. Потому что не может без него. Ни в одной реальности он уже не сможет жить без него. Он будет ненавидеть его до самого конца. И все таки сейчас он позволил тому уйти. Если бы Ваньнин всё таки решился однажды достать свой нож, который он прячет под подушками, и воткнуть ему в сердце спящему, как несколько раз уже собирался... То Тасян Цзюнь позволил бы ему сейчас и это тоже. Какое-то странное чувство с недавних пор мешает ему мыслить здраво, по-старому. Он бредёт бездумно по опустевшему, теперь уже полностью, дворцу и взгляд его блуждает по темным стенам. Последним звуком был звук закрывающейся двери. Новый год великий Император встретит в полном одиночестве и непонятно почему ему будет сниться фейерверк, которого он никогда не видел, и чьи-то нежные руки, которых он никогда не чувствовал, и тепло меховой накидки, которой на нём никогда не было. И голос. Такой знакомый, но никогда не говоривший с ним так. Что бы ты хотел сделать завтра? Когда ты проснешься, я буду здесь. Спокойной ночи, Мо Жань.