Конец

Неделю назад выпал тонкий слой снега. На короткое время тёмная и неприветливая окружающая действительность стала светлой, чистой и якобы совершенно новой. Она всем своим видом призывала «начать с чистого листа», не уточняя, что именно. С тех пор снег не выпадал. Чистый лист уже себя не оправдывал, а метаморфоза ажурных кристалликов льда в бесформенную коричневую кашу — пусть и довольно тонким слоем — только усугубила ситуацию со всеобщей мрачностью. Сегодня днём выпадал дождь. Он смыл грязь, а с ней и последние напоминания о снеге. Вполне обычное явление для данной территории в зимнее время. А поскольку Рождество давно закончилось и никто уже не собирался излишне романтизировать твёрдые осадки, то и местные жители относились к подобным переменам спокойно. Безразлично ли Форду? Скорее да, чем нет. Он сидит на скамейке в парке и, натянув на уши нелепую шапку и спрятав руки глубоко в карманы, смотрит на проносящийся поток людей. Нет, его не напрягает отсутствие снега, однако оно только обостряет его тревожные мысли. Он поверить не мог, что сегодня последний день этого долгого, трудного, злосчастного года, с результатами которого ему придётся разбираться ещё очень долго. Ему кажется, что прошлый январь происходил очень давно и с кем-то другим. В то же время он не готов отпустить этот год на такой недосказанной ноте. Форд страдает, причём уже не первый месяц. Он не понимает, что ему теперь делать в этой дыре, в которую он попал по вине своего горячо любимого брата. Все ранее построенные планы в один миг рухнули. Форд заметил это не сразу, но с каждым днём он всё больше убеждался, что попал в чуждое и неприветливое место. Конечно, за месяц помощи с домашкой всем подряд он вполне сдружился с несколькими хиппи, но никто из них не стал близким для Пайнса и уж точно не мог понял его переживания. Всё изменилось в начале октября, а именно с появлением нового соседа по комнате. Его звали Рик. Первое впечатление на Форда он оставил не самое приятное: воспринимался как очередной безбашенный тусовщик. Однако вскоре Пайнс заметил, что несмотря на эпатаж и экспрессивность Рика, у них очень схож склад ума. Поначалу Рик вёл себя излишне закрыто: рано уходил и поздно возвращался, занятия не посещал из принципа. Он не особо делился с соседом своими похождениями и придумывал оправдания на ходу. Форд же, имея подобный опыт со своим братом, начинал его допрашивать, быстренько запутывал ход повествования и выводил на чистую воду, а заодно узнавал кучу всего интересного. Эти допросы нравились и самому Рику, поэтому в итоге они с Фордом довольно быстро сдружились. К слову, фантастическая составляющая историй Рика никак Пайнса не напрягала. Судя по обилию специфической терминологии и подробных разъяснений, он явно понимал, о чём говорил. По мнению Форда, не стоит исключать, что многочисленные наблюдаемые аномалии имеют внеземное происхождение и были занесены кем-то наподобие его соседа. Конечно, подобное знакомство немного облегчило его пребывание в этом учебном заведении «средней» категории, но сильно не помогло. Форд продолжал страдать. У него стало появляться обманчивое ощущение, что лучше не станет. Оно постепенно накалялось до начала ноября, а когда достигло своего пика, то закономерно привело к идее пуститься во все тяжкие, чему во многом способствовал и в чём активно участвовал Рик. Сначала алкоголь. Попробовали, оценили — лучше не стало. Затем травка — на один раз сойдёт. После этого в ход отправилось всё без разбора, в том числе разноцветные кристаллы из космических далей. Номинальный эффект был разный, но результат оставался один: ситуация ухудшалась, что в целом было предсказуемо. Кутёж продолжался около недели и сопровождался полётами на тарелке и демонстративной борьбой против правил. И среди этого веселья как-то затесался один короткий, но очень страстный поцелуй между Фордом и Риком, совершённый «во имя науки» в задрипанном баре на астероиде. Через пару дней они с Риком поругались из-за какой-то ерунды. Это помогло Форду прийти в себя и разобраться с поднакопившимися долгами. Однако теперь он страдал уже не из-за планов на жизнь или проблем в отношениях с братом, а из-за Рика. Он объективно плохо влиял на Форда, но в то же время время Пайнсу это невероятно нравилось. Мыслей было много — запутанные, импульсивные, рациональные и не очень. В памяти всплыло воспоминание о поцелуе — за ним последовала сомнительная идея одного эксперимента. Рик узнал про неё. Рик согласился, грубо и прямолинейно — так, как он это делал всегда. Было начало декабря. Теперь уже у Форда был совсем другой вид интоксикации — эндогенный, то есть внутренний. И проходил он крайне странно. Да, физическое взаимодействие было, неоднократно и во всех возможных формах. Но как только ты перестаёшь относиться к этому делу как к чему-то запретному и аморальному, оно сразу начинает казаться скучным, непривлекательным и переоценённым. Но Форд получал от этого удовольствие — причём даже не из-за кратковременного всплеска гормонов, а из-за… Нахождения в подчинении. Да, именно так. Это пристрастие проявилось так же неожиданно, как и всё происходившее в тот год. Удивился ли Форд? Определённо. Но больше ему хотелось понаблюдать, насколько далеко подобное увлечение может зайти. Его не устраивало в себе абсолютно ничего, и для этого требовалось подтверждение извне. В один момент он просто подошёл к Рику с просьбой его оскорбить. И он её выполнил. Затем последовала длинная и болезненная процедура унижения и наказания. Но Форд был доволен: он был уверен, что заслужил такое отношение к себе. Подобное повторилось ещё пару раз. Пайнс наивно надеялся, что держит ситуацию под контролем и прекрасно понимает, что любые слова и действия Рика — намеренная провокация. Но один раз Санчез всё-таки перегнул палку: заявил, что Форд сам виноват в своём конфликте с братом и теперь такое клеймо останется с ним навсегда, после чего дал ему сочную пощёчину. Форд постарался пропустить эту фразу мимо ушей, но она повторялась в его голове снова и снова, приобретала новую пугающую трактовку. В итоге Форд сорвался. Это произошло в канун Рождества — в тот день, когда выпал снег. Рик вытаскивал его из окровавленной ванной и обрабатывал многочисленные порезы, а затем заявил, что больше в таком эксперименте участвовать не намерен. Форд посчитал его решение разумным: на месте Рика он поступил бы так же. Хотя вполне вероятно, что находясь в блаженном и расслабленном состоянии из-за действия естественного обезболивающего, он не до конца понимал, что Санчез имел в виду. Утром Рика как обычно не было. Вечером он тоже не появился. Так незаметно прошла неделя. Форд не беспокоился: он смутно понимал, какой бардак происходил в голове у его соседа, от которого можно было ожидать что угодно. Хотя Рик неоднократно повторял, что независим от всего, что ему нужен этот колледж только для временного гедонизма и что он скоро его покинет, Форд отказывался верить, что это произошло именно сейчас, да ещё и так скомкано. Ранки заживают: под коркой формируются свежие розоватые участки кожи. Дождь прошёл — воздух наполнился озоном. Форд уже ушёл со скамейки — он шагает в одном ритме с торопливым людским потоком. В комнате его ждут остатки рождественской индейки, приготовленной родителями, и несколько заданий на послезавтра. Второе января — уже обычный рабочий день. Сегодня заканчивается очередной цикл обращения Земли вокруг Солнца. Ночью произойдёт смена одной четырёхзначной цифры на другую. Человеку свойственно проводить точные границы там, где их нет. Вот и Форд уже привыкает к мысли, что ссоры, страдания и унижения отправятся в архив воспоминаний и не будут иметь ничего общего с новым настоящим. Даже если это не так, он искренне верит, что наконец-то достиг конца. А за концом всегда следует новое начало.