Он сказал ей прятаться

Под прожектором взглядов и мнений чужих – стань невидимкой. Он сказал ей прятаться. У Мэй под ногами земля дрожит – или это она сама от страха трясётся? Что за задание такое? Что за тренировка? Дело близится к ночи: лунный диск уже почти видно в небе, листья высоких деревьев перекрашены в темно-синий. Воздух свежий, пропитанный туманной дымкой. И она, лисица рыжая, куда-то бежит, от страха хвост поджимает, бегло лапами перебирает, несётся что есть мочи. Когда-нибудь наступит момент, и магия помочь не сможет. Тогда у тебя будет выбор: бежать или прятаться. И зачем только выбрала второе, дурная? Гордо вскинула голову и, глядя в его глаза, смело сказала: Спрячусь так, что никто не найдёт. А искать кто вызвался? Тот, кто улыбнулся, и сказал короткое: Найду. Рыть нору? Нет, глупо. Бежать, куда глаза глядят? Знать бы, где это. Она же кроме деревни и леса ни единого места рядом не знает. Сказать, что сдаётся? Нет, она так не может. Проходит час. Мэй не видит перед собой ничего нового, кроме бесконечных деревьев, сухих веток, холмиков и оврагов. Что хочет Такао? Разумеется, главная мысль этого задания состоит в том, что ей нужно создать хорошую иллюзию. Такую иллюзию, которая сойдёт за настоящую Мэй. Увидя которую, Такао скажет: Вот она, ты. Пряталась плохо, разочаровала. И тут Мэй – настоящая – прыг из-за дерева и была такова. Она прекрасно понимает, что силы её сейчас не такие, чтобы сотворить прочную реалистичную иллюзию. Всё, на что её хватит, уже исчерпано: на беготню, панику и поднимающийся вверх по рыжим лапам липкий страх. И всё это даже не от осознания, что у неё не получится сотворить иллюзию, а от того, что искать её будет именно... Такао. Мэй ярко чувствует его присутствие рядом. Их занятия были такими частыми, что она отчётливо научилась ощущать его энергию, силу, всего рядом. А сейчас что? То ли колдун смеётся над ней, то ли специально время тянет. Где же он? Закончил бы уже, страшно. Но разве совесть ей позволит так ему сказать? Хотя, так сильно хочется превратиться обратно и прокричать на весь тёмный лес, что не может она больше, нет у неё сил сделать так, как ему нужно. Позади неожиданно раздаётся хруст веток. Мэй тут же припадает к земле, прижимает хвост. Опасливо озирается. Как же страшно. Из пасти вырывается тихий скулёж – ну всё, точно услышал! – и переходит в едва слышное фырканье. Слева никого, справа тоже. Кажется, отведённое ей время вышло, а это может значить только одно – он начал её искать. Медленно перебирая лапами, лисица тихо крадётся в сторону большого раскидистого дерева. В её поле зрения всё так же никого нет. Придумай что-нибудь, хоть что-нибудь, ну давай же. Идея спрятаться в расщелине у основания дуба кажется ей самой логичной – так хоть есть иллюзорная возможность, что её не найдут в первые пять минут. Внутри сыро, мокро, зябко и неуютно; мокрый хвост тут же обвивает безнадёжно трясущиеся лисьи лапы. Кажется, начинается дождь. Капли ударяют по разноцветным листьям на земле, барабанят по кронам деревьев. Проходит первая минута, вторая, пятая – и всё резко меняется, сердце перестаёт биться как сумасшедшее, дрожь в теле сходит на нет. Мэй чувствует, как время замирает в её маленьком мирке, замедляется, оставляет её наедине с собой в этом крохотном пространстве. Через расщелину видно, как на лес опустилась кромешная темнота. И дыхание Мэй в унисон с капающим на ветки дождём – единственные звуки в этом лесу. — Выходи. Лучше бы она уснула. Ребяческая мысль, что тогда бы Такао её отсюда не достал, заставляет мысленно улыбнуться. — Выходи, Мэй. Не выйду, не хочу. Я лиса, мне хорошо здесь. Лисья нора, родной дом. Моя нора. — Мэй. Наверное, он ещё никому не повторял дважды одно и то же. Позор на её голову. Что она за ученица такая? Когда Мэй вылезает наружу, то со стороны она похожа на грязный, коричнево-рыжий комок шерсти: солома, сухие ветки, грязь – всё это составляет её ночной лисий образ, и она опускает взгляд в землю, чтобы просто не видеть выражение лица Такао. Потому что прекрасно знает, что там увидит. И в человеческое обличие возвращаться так же страшно, как и прятаться. — Я не смогла. Такао стоит напротив неё: совершенно сухой, как обычно серьёзный и склонивший голову набок. В его глазах искрится едва заметное недовольство. — Если поняла, что не сможешь с иллюзией, то могла просто бежать. Мне пришлось бы потрудиться, чтобы поймать тебя. И второй вариант всяко лучше... этого. Мэй готова мысленно хлопнуть себя по лбу. Зачем же сразу решила прятаться? Почему о побеге не подумала? Видя, каким взглядом колдун смиряет её недавнее жилище, она чувствует, как у неё краснеют уши. Дождь становится сильнее: Мэй видит, как её ступни в тонких сандалиях начинают утопать в грязи, одежда становится мокрой. Такао стихия не трогает, она будто бы обходит его стороной. Конечно же, это магия, такая сильная и неподвластная Мэй – и от собственного мокрого вида в контрасте со стоящим напротив Такао, который будто только что вышел из дома, ей становится очень обидно. — Прости, – всё, на что её хватает, — сглупила. Думала, что у меня и так, и так шансов не будет. Колдун сухо кашляет. — Такими мыслями сыт не будешь. Я не этому тебя учил. Мэй сжимает губы и смотрит в его спокойное лицо. Хочется сказать, что старалась, что всегда слушала, что только сейчас, сейчас и все, ну не знала, ну как так сделать, чтобы хорошо вышло. Разве послушает? Чего ему её лепетание? — Прости. Дзёнин будто что-то ещё сказать хочет, но неожиданно замолкает. «Надоела» — думает Мэй. «Промокла» – думает он и берёт кицунэ под руку. — Ой. — Пойдём. — Куда? Неожиданно Такао смеётся. Глубоко, тихо, как будто шелестит ветер. — Домой. Вся промокла. Не хочу, чтобы мои уроки закончились твоей болезнью. Мэй идёт рядом с ним: вцепившись в держащую её руку, вся дрожащая и промокшая, она прижимается к нему так сильно, как может. Такао очень тёплый. Интересно, у него только руки такие теплые? Или всё тело? Как быстро он бы меня согрел? От мыслей этих стыдно. Неприлично для гейши. И всё-таки замёрзла Мэй настолько, что хочется вновь в лисицу обратиться и заскулить. Или чтобы согрели. Отсюда и мысли все. Дурочка. Разве интересна я ему? Теплые мужские руки под рукавами кимоно будто бы чувствуют её дрожь и ещё сильнее притягивают к себе, греют, дают тепло. В животе Мэй расплывается горячая волна. Ноги наливаются ещё большей тяжестью, сбивается дыхание. Она знает, что магии сейчас нет, только он и она. Ох. Как сильно он недоволен? Как избавиться от чувства вины? А если мысли прочитал? Вдруг и такое умеет? Через несколько шагов Мэй поскальзывается на мокрой листве и ещё сильнее вцепляется колдуну в руку. Противно трещит ткань на мужском кимоно. Захват выходит настолько сильным, что дзёнин резко останавливается, чтобы не дать Мэй упасть. «Прости» – шепчет она. Вот как умудрилась одежду-то ему испортить? Такао в ответ коротко хмыкает и почему-то не спешит двигаться дальше. Какие же у него глаза. Синие. Неужели правда синие или луна так светит? Как смотрит. Никто так не смотрел. Почему стало так боязно? Мэй тихо ахает. Теперь она чувствует тепло мужской груди, силу его рук, сжимающих тело. Мягкость ткани его одежды. Порванный край на рукаве, натирающий её кожу. Почему во всём теле так горячо? Почему так хочется, чтобы эти пальцы были везде? Об этом говорила любимая Сумико? Мэй чувствует сильные ладони у себя под лопатками и не может сокрыть дрожащий вздох – так сладко, так приятно касается. Такао. Под ногами земли уже нет, почти повисла на нём. Никогда не было такого, не знает она, как нужно себя вести. Поможет? Расскажет ей? Лицо совсем пунцовое стало, хорошо, что темно. — Я... Поцелуй выходит мягким, аккуратным. Такао склоняется над ней и слабо мажет губами по щеке; кожа на девичьем лице прохладная, как эта ночь, мокрая, как этот дождь. От волос кицунэ пахнет лесом. Мэй храбрится и намеревается поймать его губы, но не успевает – Такао делает шаг назад. В его взгляде она впервые видит шальные искорки, будто бы тот находит эту ситуацию забавной. — Позволил бы, если б спряталась хорошо. Завтра ей будет за это стыдно. Кто бы мог подумать, что он почувствует? Ведь так глубоко в себе запечатала чувства, так надёжно сокрыла эмоции. С самого первого дня в тайне по нему с ума сходит, а выражение лица всегда каменное, чтобы никто не заметил, никто не узнал. Подняв голову к небу, Мэй видит, что дождь уже давно превратился в ливень, вот только капли на неё уже не попадают. Такао. Спрятал от дождя, укрыл. Когда, наконец, она встречается взглядом с глазами дзёнина – а тот уже давно на неё смотрит – Мэй краснеет ещё сильнее и нервно выдыхает. Первый на их пути – дом Такао. Мэй благодарит его за заботу в коротком поклоне, тот в ответ вытаскивает из её растрёпанных волос маленькую еловую веточку. — Попробуем завтра? — Попробуем, – с блеском в глазах отвечает колдун. — Сколько угодно раз, пока не получится. О магии ли он говорит? Чонган любопытен, но створку в окне не закрывает, пока не убеждается, что сцена зарождающейся любви не закончилась. Улыбается.