Смыслы войны

      В палатке было просторно, но, как ни странно, жарко. Прохлада ночи не пробиралась через брезент или просто исчезла, растворенная человеческим дыханием. Шумным. Неровным. Так дышит загнанный зверь, едва-едва вырвавшийся от охотника. Тренту казалось, что именно таким зверем он и был: озлобленный раненный хищник, затаившийся от человеческих стрел. Он чувствовал опасность спиной, она застилала глаза, пальцы сводило от волнения. А источник всех бед сидел напротив, скрестив перед собой ноги, и ел ягоды, вальяжно, пошло облизывая пальцы, перепачканные соком, как кровью.              — Я думал, солдатский паек ничтожен. Почему ты ничего не ешь? — спросил Фрост, кивнув на бокал вина, к которому Трент тоже все еще не прикоснулся.       — Прошу прощения. Я действительно неголоден, ми…       — Трент! — Фрост даже зашипел от неудовольствия. Его спина едва заметно выгнулась, как если бы между лопаток на долю секунды вдруг вырос небольшой горб. — Ты приглашен в мою палатку, к моему столу, на мою, — он звонко рассмеялся, похлопав по шкуре медведя, на которой они сидели, — постель, но все еще обращаешься со мной, как с королем? Титул, конечно, неплохой, звучный, но толку…       Трент смутился. Конечно, он был всего лишь деревенским мальчишкой, который вырос, возможно, слишком рано, чем стоило. Ему хотелось подсматривать за девушками в городских садах, воровать яблоки и потом, сидя на дереве с друзьями, громко смеяться и злить стражу. А он был на войне, которая наивность стирала вместе с кожей, болезненно пульсирующей под бинтами и на пятке, где особенно плотно прилегали плохо сделанные сапоги.              И теперь Трент кое-что понимал. Понимал в Фросте, но точно не в себе.              — Простите.       — Пустяки, — Кот улыбнулся. — Будешь виноград?       Трент покачал головой. Его тошнило от волнения. Фрост пожал плечами и продолжил есть свои ягоды — красные, маленькие, как крысиные глаза.              — Ты сам не свой, — снова заговорил Фрост. Почти промурлыкал. И Трент уже собирался ответить, солгать что-нибудь красивое, но ему не дали даже открыть рта. — Расскажи о себе.       — Что именно? Я обычный крестьянин с Холодного побережья. До вступления в армию у меня не было ничего, кроме детских забав, овец отца и воскресных ярмарок.       — Не забывай, что я родом совсем из других краев. Что такое воскресная ярмарка? — Фрост заинтересовано вскинул брови и потянулся вперёд. Трент почувствовал его тепло и резкий запах трав и ягод.              А после, слово за слово, он все же начал рассказ. Первые фразы дались ему с трудом, Трент задыхался, а потом стало вдруг очень легко. Он утонул в воспоминаниях.              И не было больше ни палатки, ни медвежьей шкуры, ни чуть подпорченных ягод, ни Фроста. В воздухе витало лето, раздавалась музыка, строгий, но весёлый голос отца куда-то звал. И Трент снова был всего лишь маленьким мальчиком, вместо меча — палка, вместо глубоких ран — ссадины на локтях и коленях. Он не был мечтателем или романтиком, но в этих невольных мыслях, похожих скорее на сон, хотелось затеряться. Хотя бы на день.              — Ты скучаешь? — спросил Фрост, когда Трент замолчал. Теперь они сидели ещё ближе. Розовые кошачьи глаза будто светились. — По дому?              Трент пожал плечами и смущённо отвёл взгляд. Он считал, что на этой войне готов убивать только ради своего родного дома, но если ставить вопрос так…              — Мне уже не по чему скучать. Дрю убил всех, — он стиснул руку в кулак и зажмурился. Давно принятая истина снова резанула по горлу. Он напрасно полагал, что уже нашел в себе силы принять и смириться.              В темных снах все повторялось вновь: кровь на руках брата, одиночество, крик… Трент проживал это заново и выдирал от ужаса волосы на голове.              — А ты убьешь его, — Фрост слабо сжал колено Трента ладонью. Горячо. Продолжение вечера становилось очевиднее с каждой минутой, а Трент был слишком измотан, чтобы возражать Верлорду и самому себе. О морали и чувствах можно будет подумать потом.              — Убью.              — Хорошо, что у тебя есть цель, — продолжал Фрост, снова мурлыча. — Это самое верное оружие солдата.       — Какая же тогда цель у вас?       Фрост удивлённо посмотрел на Трента, а потом рассмеялся — смех урчанием рокотал в его горле.       — Власть? Деньги? Долг Родине? Развлечение? Какая разница? — Фрост потянулся, выгнул спину и сладко прикрыл глаза. Вид у него был немного сонный.              Трент почувствовал, как в желудке что-то на секунду сжалось. Ему хотелось выковорить это ощущение из плоти, но оно быстро прошло, уступив место умилению, сродни тому, что испытывает ребенок, глядя на развесившего уши бродячего пса.              — Но вы же сами говорили…цель.       Фрост приоткрыл один глаз.       — Моя цель — сполна насладиться процессом. А потом вернуться домой с кучей золота и зажить спокойно и роскошно до следующей битвы.       Трент понимающе кивнул, хотя едва ли мог осмыслить услышанное. Все это звучало, как достойная варвара дикость. Варваром Фрост не был.              — Вина? — Верлорд неспешно поднялся. Пальцы босых ног утопали в шерсти, шаги были совсем бесшумными. Трент невольно вспомнил, что Зверем Фрост ступает так же тихо. И глаза горят…почти так же.              От вина Трент отказался, желая сохранить ясность ума, если что-то пойдет не так.              — Напрасно, — только и ответил Фрост и вновь наполнил свой кубок. Потом он медленно пил, кадык двигался под белой кожей.              Трент полагал, что его пытаются соблазнить, и усмехался про себя. Поздно. Все уже сделано. Он знал, что утром будет жалеть, что будут болеть раны, оставленные кошачьими когтями, что впредь не сможет смотреть в глаза Верлорду.              Но сейчас он просто хотел Фроста. Животно. До дрожи в животе и судорог. И заглушить это чувство не удалось бы даже самым трепетным разговором.              Фрост, будто издеваясь, провернулся спиной и снял кожаный жилет с болтающимся ремнем чуть выше пояса. Трент следил за каждым его действием.              — Что ты будешь делать, убив Волка? — вдруг спросил Верлорд, всё так же не глядя. Голос его звучал почти безразлично.       — Пока не знаю, — честно ответил Трент. — Он лишил меня всех смыслов жизни, кроме мести. Я осуществлю ее, потому что должен.       — Я бы тоже, наверное, мстил, — согласился Фрост и тряхнул головой. — Ты так любил свою семью…       — Мне больше нечего было любить, — признался Трент, удивляясь собственной откровенности. — Конечно, я понимал, что родителей однажды не станет, и понимал, что с Дрю мы не такие уж друзья, чтобы дальше по жизни идти неразлучно, но я любил его, — Трент опустил взгляд и изнутри прикусил губу, чтобы не дрожала. — Любил.              Утешать его Фрост не стал. Хотя, наверное, смог бы. Как и все Верлорды, он умел произносить вдохновляющие речи. Вместо этого Фрост просто сел рядом, сжал запястье Трента и заурчал. Глубокие, отчасти напоминающие угрожающий рык, звуки вырывались из его горла. Трент чувствовал вибрацию пальцев, сжавших его руку.              — Его Величество мечтает лично обезглавить Волка, но я сделаю все, чтобы эта роль досталась тебе, — промурлыкал Фрост.       — Спасибо, — Трент вскинул голову, заглядывая в сверкающие розовые глаза.              И пропал.              Поцелуй Фроста был влажным и шелковым, слишком неожиданным, чтобы Трент успел среагировать. Он отшатнулся, как только Фрост оборвал поцелуй, и изумлённо прикрыл рукой рот. Он ждал этого весь вечер, но всё равно оказался не готов.              А Верлорд смеялся. Его рука — Тренту казалось, что он чувствует прикосновения шерсти, — гладила щеку, щекотала под чертой подбородка. Отстраниться было невозможно. Урчание стало громче. Тренту казалось, что сам он уже дрожит от этих мерных вибраций. Впрочем, причина могла быть и иной. Он потянулся за следующим поцелуем.              — Это ничего, — шептал Фрост. Губ касались влажные тягучие слова. — Ты прекрасный солдат, Трент. Надеюсь, ты не думаешь, что я хочу тебя к чему-либо обязать.       — Нет, это было бы… — он сорвался на хрип, когда шершавый язык жадно мазнул по шее, — глупо. Вы хороший человек. Думаю, весь Баст гордится вами. Я рад служить такому командиру.       Фрост усмехнулся — Трент кожей почувствовал, как растягиваются, обнажая заостренные клыки, его губы.              Возможно, они знали друг друга всего ничего, но странным образом Трента влекло к Верлорду, преступая человеческий закон, иерархии и кровь. В иных местах их бы обоих замуровали в камерах или подняли на вилы, но у Фроста предрассудков не было, а Тренту просто оказалось наплевать. Желания плоти туманили голову, но даже в самых чистых и трезвых мыслях уже рисовался кошачий образ и все диалоги, которые когда-либо между ними происходили. Верлорд восхищал Трента. Не тем, как выглядел, нет, хотя и это было удивительно и чарующие, а тем, как говорил и думал, как вел себя.              Фрост выгнулся по-кошачьи, когда Трент потянулся рукой к его затылку. Волосы у Верлорда были тонкие и ломкие, но он все равно подставлялся, поощряя любые прикосновения и ласки. Пусть даже откровенно неумелые. Все необходимое он делал сам, цепляя пальцами одежду, целуя и кусаясь.              Отец всегда говорил Тренту, что настоящая армия — это не то, чему учат в больших городах, пока ты маршируешь по вычищенной до блеска в площади среди небреющихся мальчишек, и все же… К такому подготовиться было бы сложно. Сложно, когда тот, кто должен отдавать приказы, вдруг пускается в философские размышления и судьбе, как было накануне днем, а потом вдруг целует. Никакие протоколы и правила уже не помогают.              Трент барахтался в бескрайнем море, в котором он чувствовал себя слепым и слабым. Ни берега, ни дна — только иглами подступающее волнение и истерический смех в груди. И чьи-то руки, которые должны были бы спасать, но только тянули в пучину.              — Я все думаю, — прошипел Фрост, мягко опуская Трента лопатками на теплую шкуру, — что сказал бы Вергар — этот отчаянный любитель строжайшей дисциплины, — увидев такую сцену среди своих солдат? И что сказал бы он, узнав, как устроена армия тех, кто смог его повергнуть?       — Вы знали его?       — Наслышан, — с легким недовольством отозвался Верлорд. Теплая ладонь скользнула под грубую ткань рубашки.              Трент выгнулся, крепче вцепился в белые волосы и потянулся за поцелуем. И нетерпеливо, изнывая от жара каждой новой волны, застонал. Фрост играючи прикусил его губу, оттянул до солоноватого привкуса.              Невозможно было думать, что обойдется без этого. Все-таки они на войне. И боль казалась неотъемлемой частью всего, что происходило вокруг. Трент вытер губы свободной ладонью и вытянул руку, рассматривая оставшиеся на коже красные разводы. А потом Фрост ухватил его за запястье и обхватил губами кончики пальцев. Мурашки по коже. Трент зажмурился, чтобы этого всего просто не видеть. Но ощущения стали еще ярче.              — Вергар полгал, что армия всегда должна оставаться армией, — говорил Фрост, выпуская пальцы изо рта с резким грязным звуком. — Он, кажется, даже пил со своими командующими по какому-то уставу! Конечно, для друзей, вроде Медведя или Оленей, это выглядело иначе, но для войск…       — Поэтому, — Трент с трудом расцепил сухие губы, из горла вырывались только хрипы, — они так легко перешли на сторону Леопольда?       — Конечно, — Фрост кивнул, не отнимая губ от ладони, — им хотелось свободы и возможности чувствовать себя людьми, а не фишками на поле для шашек.       — А союзники Вергара? Они слепы или так же жестоки?              Фрост критически осмотрел руку Трента и, убедившись, что на ней не осталось ни капли крови, вернулся к его губам. Возможно, это было чуть наглее, чуть более лично, но, по крайней мере, не так путало мысли. Будто поцелуи уже стали привычны, как приветствия по утрам или недолгие разговоры за ужином.              — И то, и другое, я полагаю, — голос Верлорда пророкотал где-то под подбородком. А потом Трент почувствовал слабый укус и прикосновения языка и всем горящим телом подался навстречу. Кот, восседающий у него на бедрах, рассмеялся и, дразня, провел рукой вниз от пупка.              От жара и тщетных болезненных попыток удержать мысли хотелось захныкать. Наверное, стоило проявить инициативу, чтобы Фрост хотя бы в половину ощутил это исступление, но у Трента не хватало ни фантазии, ни сил. Он умирал. Мысли, их пылающие обрывки — вот все, что еще удерживало его в сознании. Вопреки собственным предположениям Трент оказался не готов. Он умел увлекать разговором, целоваться, дразнить фривольными фразами и небрежными касаниями и напрасно полагал, что этого будет достаточно. Вот только не рассчитал, что Верлорд едва ли будет так же предсказуем и неприхотлив, как деревенские девушки.              — Вергар, — прохрипел Трент, понимая, что его речи абсурдны, бессмысленны и смешны, — был достойным противником?              Фрост отстранился, удивлённо и непонимающе хмурясь.              — Ты считаешь, я такой старый? — скептически поинтересовался он, и Трент покраснел ещё и от невероятного стыда.              Он знал правила извинений в этой игре.              — Я думаю, что да, — продолжил Фрост, не дожидаясь ответа. Его голос был совершенно спокоен: ни кошачьих нот, ни сдерживаемых стонов, ни лишних эмоций. Руки жили свои жизнью. Трент выгибался, упираясь в пол лопатками.— Мне много рассказывали о нем. Ты никогда не услышишь от Верховных Лордов слова уважения к Вергару, особенно теперь, но между собой они говорили о нем с почтением. Он был силен, умен, но…на старости глуп и слишком самонадеян. Всем известно, к чему это привело. Я говорил: он считал, что чувства должны быть полностью отделены от твоего воинского начала.              Трент несдержанно застонал, потому что, дернувшись, сильнее прижался пахом к горячему телу Кота. Тот даже не повел бровью, продолжая свой неспешный, ленивый монолог.              — Солдаты в походе не должны были думать друг о друге и о милых девушках, командующие — о семьях, оставляемых за спиной. Королева умоляла Вергара остаться ради нее и детей, но он был черствым солдатом, а не мужем! — Фрост глухо рассмеялся. Трент думал, что, были бы у него когти, расцарапал бы это лицо, на котором не было и следа возбуждения и животной жажды. Разве Кот не был столь же юн и порывист? Почему он выносил муки плоти столь стойко?              Трент осторожно вывернулся из тесной хватки Верлорда и сел на колени. Он был чуть выше Фроста, но все равно ощущалось, будто это Кот смотрит на своего солдата сверху-вниз, прищурив глаза от надменного удовольствия. Трент, часто-часто моргая, словно надеясь согнать это наваждение, потянулся, чтобы стянуть с Фроста рубашку. Тот безропотно покорился, продолжая говорить:       — К войне надо относиться как к жизни. Без лишней серьезности и черствости. Ты превращаешься в гвоздик системы и тут же ржавеешь и выпадаешь из механизма навсегда. Вергар этого не понимал, — Фрост весело тряхнул головой. — Нам же лучше! Такое бесславное поражение…              Трент отвлекся, чтобы раздеться самому, а Кот в этот момент поднялся и взял со стола бутылку с вином.              — Пей, — приказал он, когда Трент поднял на него удивленный взгляд. И это было тем более жестоко, что Фрост вряд ли не замечал, как трудно сохранять рассудок. Это было не то дешевое и крепкое пойло, какое подавали в деревенских трактирах, но тем хуже — восточные вина, прямиком с родины Фроста. Они били в голову сразу, особенно если ты человек, особенно, если и без того взбудоражен и нетрезв.              Но отказываться непозволительно. Отказаться — значит, нарушить приказ командира и заплатить жизнью. Трент сделал два глотка и закашлялся, на ресницах заблестели слезы. Для верности, пришлось закрыть глаза, сосредоточиться («глотать, не задерживая во рту, на выдохе»)…Трент выпил еще четверть прежде, чем горло снова загорелось. Он чуть не выронил бутылку, когда, в попытке отдышаться, распахнул рот и воздух раззадорил ядовитое пламя.              Трент кашлял, растирал по щекам выступившие слезы, его тошнило, а в голове уже не было ничего. Хлопок! — и только тяжесть, протянутая от уха до уха. И что-то водянистое, бьющееся о виски при каждом повороте головы.              — Совсем не умеешь пить, — хохотнул Фрост откуда-то сверху.              Трент приоткрыл глаза и задохнулся снова: от возмущения, неожиданности и красоты. Верлорд, абсолютно нагой, был действительно непохож на крестьян и земледельцев. И даже рыжий свет не делал его кожу хоть на оттенок темнее. Помутненный взгляд Трента цеплялся за резко очерченные мускулистые бедра, пушок белых волос, спускающийся от груди, гордо развернутые плечи, переходящие в лезвия ключиц. Фрост красовался. Он знал, какое впечатление производит, видел это и наслаждался. Кот покачивался на мысках, обводил пальцами шею, плечи и ребра, потом сжимал указательный палец чуть розовыми губами и все повторялось сначала. Медленно. Трент пребывал в трансе, теряя счет времени. Не поднимаясь с колен, он подвинулся ближе, протянул дрожащую руку и обхватил тонкую голень, будто проверяя, не мираж ли все это. Фрост лишь шире улыбнулся.              — Что с вами…милорд? — пробормотал Трент, забывая уже не только о минутах, проведенных в столь глупым положении, но и об их договоренностях, касающихся общения, и даже о самом себе.       — Ты спрашиваешь только сейчас? — Фрост рассмеялся и взъерошил ладонью темные волосы Трента. — Будто до этого ты общался со мной с завязанными глазами.       — Будто так и есть.       — Я болен, только и всего, — Верлорд вальяжно потянулся, запрокидывая голову назад. — Был бы человеком, давно бы умер, а так, может, протяну лет сто или сто пятьдесят. Через двадцать начну терять зрение, потом — покроюсь язвами, потом…       — Нет! — Трент резко замотал головой и захлебнулся своим ужасом. — Этого не должно произойти.       Фрост цокнул языком.       — Ты действительно непозволительно быстро опьянел, — он наклонился, подцепил Трента за подбородок и чуть пощекотал. Тот издал странный звук, смутно напоминающий урчание. А потом вдруг забормотал что-то, припадая поцелуями к животу Кота, опускаясь все ниже. И Фрост впервые несдержанно застонал, впиваясь пальцами в собственную шею. — Трент, это — о Боги! — это всего лишь жизнь. Ты умрешь раньше меня, я — раньше принца Лукаса. Какая разница?              Трент отстранился, чувствуя, что что-то не так. Не разум, но инстинкт подсказывал ему, что он не должен себя так вести. Но не получалось. Похоть смешалась с алкоголем, подавляя всякий здравый смысл, гордость, честь, самообладание и самого Трента. Все, чем он был и когда-нибудь будет, обратилось в животное желание касаться и безумное желание говорить, говорить глупости, пошлости, выдавливать бессмысленные звуки — неважно что.              — Вы хороший человек, Фрост!       — Не спорю, — усмехнулся Кот.       — Так не должно быть! Что без вас будут делать…солдаты? Я?       Фрост засмеялся.              — Ты будешь лежать в могиле. Причем уже давно, — он пожал плечами и мягко надавил на голову Трента, принуждая его продолжить. Когда розовой возбужденной плоти снова коснулись губы, Фрост прикусил губу и выгнулся, поджимая кончики пальцев. Казалось, любой ценой он пытался сдержать рвущиеся эмоции. И только кошачьему урчанию в глубине горло позволял рокотать, стоило ему снова заговорить: — С какой-то стороны, Трент, все люди хорошие. Даже твой брат.              Трент вздрогнул и отстранился, вытирая ладонью губы. Ему словно отвесили пощечину. Он тяжело дышал, преданно смотрел вверх, в искрящиеся глаза и все еще не мог понять услышанного. В его мыслях слов «брат» и «хороший» не стояли рядом уже очень давно. Это была что-то запретное, что-то, вызывающее первозданную ярость и всепожирающий гнев.              Он смотрел на Фроста, глупо хлопал ресницами и молчал. Хотя, будь в крови чуть меньше алкоголя, а в голове — дурмана, непременно кинулся бы на него, презирая ранги и устои.              — Не отвлекайся — я объясню, — промурлыкал Кот и снова потянулся к волосам Трента, чтобы сжать в кулаке отросшие на висках пряди. Трент увернулся, но просьбу (или приказ?) выполнил. Фрост почувствовал, как влажные от пота ладони скользнули по бедрам, кончики пальцев замерли на слабо выпирающих костях. — Он хороший для себя. Как я — для себя. Как для себя — ты. Люди любят себя — это константа. Они могут утверждать обратное, бить себя кулаком в грудь, называть себя пропащими и так далее и тому подобное. Но это ложь, в которую они всего лишь хотят…верить.              Фрост поджал губы и шумно сглотнул. Трент слышал это. Он почти улавливал, как меняется, становясь то тише, то громче, то глухим, то громким, урчание. И это тоже льстило. Трент опустил одну руку, впервые за все время осмеливаясь прикоснуться к себе сквозь грубую ткань штанов.              Разум тут же обожгло вспышкой. Трент зажмурился до белого месива перед мысленным взором и невольно дернулся, задевая зубами нежную плоть. Фрост зашипел и наобум ударил тяжелой рукой по уху.              — Аккуратнее!              И урчание продолжилось.              — Людей стоит делить на умных и глупых. Это практичнее. Что такое доброта, Трент? Нет-нет, не отвечай. Ты не знаешь ответа. Никто не знает. Доброта, как и любовь, как и хорошесть, относительна, а ум — нет. И мы с тобой здесь только потому, что и Вергар, и Леопольд когда-то совершали глупости. Вот и… — он хрипло застонал от неожиданности — Трент к своим и без того сосредоточенным ласкам добавил решительные касания горячих пальцев, — вот и все.              Едва ли Трент понял что-то из сказанного. Но он слышал и слушал, полагая, что обдумать сможет потом. Его голова от страшной смеси вожделения, опьянения и сосредоточенности раскалывалась. Боль доводила почти до слез и безумно тошнило, но Трент не был бы солдатом, если бы сдался. Да и грязная страсть подстегивала его продолжать.              Видеть раскрасневшиеся от жара щеки Фроста было высшей наградой. Силуэт кота плыл перед глазами: черты лица, растрепанные волосы, фигура. Это было сумасшествием, которое никто не хотел прекращать. Трент потерялся в ощущениях, новых, диких, но слишком томно прекрасных. Фрост наслаждался собой, юношей, стоящим перед ним на коленях, и вязкой философией, выведенной им из найденных в старой библиотеке книг.              Трент, в дурмане, не заметил, когда его опустили на спину. Фрост снова сидел перед ним, стягивая штаны, держащиеся на одной наскоро пришитой пуговице.              — А мой…брат, он умен?       — Достаточно, — Фрост повел плечом. — Иначе бы за ним не шли люди и другие Верлорды. Но ни за что не говори об этом кому-то ещё.              Трент понимающе кивнул. Насколько это было возможно. Его голова непроизвольно мотнулась в сторону, он ударился, застонал от боли и сквозь пелену услышал смех Фроста.              А затем стало почти больно. Трент раскрыл глаза и сжал пальцами медвежью шкуру. От возбуждения свело живот до рези и сумасшествия.              Фрост восседал на нем, едва заметно придерживая пальцами подрагивающий член, направляя. Трент видел плавно опускающиеся бедра, капли пота на висках, прикушенную губу. Его собственное тело, заключённое в тиски чужой похоти, изнывало от тесноты и жары. Он рефлекторно подался навстречу.              Фрост коротко зарычал и запрокинул голову. Когти царапнули Трента по бокам, отрезвляя.              Это было во всех отношениях неправильно. И не только потому, что так считал Вергар. Они устали от долгого пути, от одиночества, от не приносящих результата сражений, от глупости других солдат и от плохого алкоголя… И вот они здесь.              Трент чувствовал себя смущенным мальчишкой, краснеющим при виде девичей шеи. Он и не полагал, что сможет восхищаться Фростом сильнее. Верлорд двигался с кошачьей грацией, выгибал спину, подавался навстречу рукам, ласкающим то его грудь, то живот, то плоть.              — Я, — голос сорвался, Фрост вонзил когти еще глубже, — ни за что бы не променял это на дисциплину.       — В этом лагере вы устанавливаете дисциплину, — улыбнулся Трент. Хоть и с трудом. Каждое слово требовало колоссальных физических усилий. Все мысли были сосредоточены на смеси боли и наслаждения, которая разрывала тело на части.       — Да, — с удовольствием протянул Кот.       — Мне нравится такая дисциплина.              Фрост хмыкнул, изгибая дрожащие губы. А потом резко сжал коленями и без того беспокойно извивающееся тело Трента, растирая по белоснежной коже чужую кровь. Капли вязкого семени коснулись часто вздымающегося живота. Фрост весь сжался, зажмурил глаза до слез и застонал почти жалобно. Трент вытянул руку, ухватил его за растрепанные волосы и притянул к себе для поцелуя.              Вскоре от нескольких мучительных прикосновений шершавого языка кончил и он. Сердце, замершее на один миг, забилось быстрее. Зато в мыслях наконец-то начало проясняться.              Трент почти полностью очнулся, когда подувший на улице ветер ворвался в палатку, мазнув ледяным холодом ночи по разгоряченной коже. Фрост, и без того расположивший тяжелую голову у него на плече, поежился и прижался крепче. Казалось, он спит. Только дыхание для спящего было слишком частым, а прикосновения к животу и ребрам однозначными. Трент делал вид, что ничего не понимает или, может, вовсе не чувствует. Он не был готов повторить что бы то ни было. А еще ему требовалось несколько минут, а лучше часов или дней, чтобы все осознать. В конце концов, он переспал с мужчиной, с собственным командиром, с Верлордом…              А в голове всплывало все то, что Фрост бормотал все это время. Добро, зло, ум — все это значило не очень-то много для человека, который нанимался совсем с другой целью, далекой от целей широкий масс. Убить бы Дрю — все остальное Тренту неважно. Может, он вообще сбежит потом. Потому что никакая битва уже не будет иметь значения.              Еще дрожащей рукой Трент погладил Фроста по шее, впервые поражаясь гладкости кожи.              — Ты сказал, что Леопольд совершал глупости и поэтому проиграл…       — Вся его жизнь — сплошная глупость, — лениво поправил Фрост, приоткрыв один глаз. — Решение напасть на Лиссию — одна из самых главных.       Трент посмотрел на него с плохо скрытым удивлением, которое, кажется, даже разозлило Кота.              — Разве не очевидно? Лордам из Баста тут нечего делать. Возможно, из-за своей болезни я единственный, кто не страдает от здешнего холода, — на этих словах Фрост хрипло и коротко рассмеялся.       — Но ведь Леопольд жил…       — Сколько? О да, для тебя это жизнь, но для нас — детский лепет. Ни о чем. Прошло бы еще пару десятков лет, и он бы взвыл от ужаса этих мест. Прости, ничего личного. И так с каждым из нас, — Кот лениво махнул рукой. — Конечно, можно захватить землю, но оставить править наместника из…местных жителей. Но каковы гарантии, что он не в сговоре с народом? Так что мало кто из младших Лордов, вроде меня, поддерживал такие амбиции.       — Но почему…почему вы не возмутились? Почему вы присоединились к этому?              Фрост ответил не сразу. Трент полагал, что он думает, как сформулировать ответ или стоит ли вообще что-то говорить. Может, он уже перешел все границы дозволенного и его сейчас выгонят из палатки, расцарапывая спину когтями. Хотя…какие уж теперь границы? Что вообще будет дальше? Это была разовая прихоть плоти, которая больше никогда не повторится? Или отныне каждая ночь будет проходить так? Трент подумал о царапинах под ребрами и невольно содрогнулся.              — Я думаю, кому-то не хватало смелости, чтобы высказаться, кому-то — осознания того, что он не одинок в своих сомнениях. А что касается меня… Я видел, сколько Лордов готовы поддержать этот самоубийственный поход на Лиссию. И поэтому я здесь. Я предпочитаю быть на той стороне, которая одержит победу.       — Что вы имеете в виду?       — Трент! — Фрост, смеясь, приподнялся на одной руке. — Не будь ребенком. На этой войне столь возвышенная цель как месть за разрушенную семью и детство во лжи лишь у тебя. Другие убивают, чтобы заработать. И не говори мне, что не знал этого. Не смотри на меня так! Трент!              Кот продолжал заливаться смехом. Он даже зажмурился, чтобы не видеть, как лицо собеседника стремительно бледнеет.              Конечно, Трент не был настолько глуп, чтобы полагать, что Красные плащи сражаются тут во имя каких-то богов или смыслов, но… На самом деле, он вообще никогда не искал причины, по которой они пришли в Лиссию. Отец, много лет назад, рассказывал ему про Баст, про небольшой жаркий остров, где человеческим жизням каждый день угрожают диковинные болезни и огромные насекомые. Он говорил, что от жары и духоты можно сойти с ума, что, однажды поранившись, уже нельзя выздороветь, потому что рана будет нескончаемо гноиться из-за влаги. И Трент, думая об этом теперь, даже жалел бастийцев, находил вполне справедливым, что им хочется занять другие земли.              Но теперь…              — Все эти смерти? Ради того, чтобы кто-то покрасовался своим могуществом? — пробормотал он.       — Могуществом и стратегическим талантом. Или его отсутствием, — Фрост пожал плечами. И Трент с ошеломляющей отчетливостью видел, насколько Верлорд безразличен. Верно, с таким же лицом он бы отсекал головы невинных, если бы ему за это предложили хорошее вознаграждение.              Он был ужасающе спокоен, когда поднимался на ноги, шел к столу, чтобы взять из большой миски еще гроздь причудливых розовых ягод. Под тонкой кожей лениво перекатывались мышцы.              — И ты…тоже?       — Мне здесь хорошо, — Кот обернулся к Тренту, на его губах застыла почти блаженная улыбка. Как у ребенка, получившего долгожданную сладость. — Кроме того, война отличный повод для охоты. В Басте устроить такое развлечение куда сложнее. Хочешь, как-нибудь предложу тебе поиграть вместе со мной?       — Поиг…       — Только представь: в твоих руках клинок, зато в их расположении фора по времени и безумная жажда жизни! Ты даже не представляешь, как они могут рваться из рук, желая сбежать, нанося себе тем самым еще больше увечий. Хочешь, попробуем хоть сейчас?!              У Фроста по подбородку стекал почти прозрачный красный сок. А сердце Трента с каждым словом от страха билось все сильнее. Ему хотелось уйти, не видеть и не слышать всего этого. Но разве это было бы прилично? Разве смел он даже на минуту отвести взгляд от Верлорда, спокойно запивающего ягоды вином? Вот только то, что еще недавно восхищало, теперь стало отвратительным и жутким. Трент невольно коснулся царапин, глядя на тонкие пальцы Фроста. Сколько еще на них невинной крови?              — Пожалуй, откажусь…       — Устал? — Фрост подмигнул. Обычно розовые глаза были алыми. — Понимаю.              От снисходительной (или нежной?) улыбки Тренту стало тошно. Он закрыл глаза, сжался, как от холода, и думал, что остается только бежать. Из палатки, из лагеря — дальше, дальше, дальше… Он сам найдет Дрю. Ему не нужна ничья помощь.              Или…?              Или стоит поступить, как Фрост и говорил, умно. Пользоваться возможностями для достижения собственных целей.              Вот только возможности тоже пользовались им. И Тренту приходилось убивать. И он не знал, что еще придумает для них Фрост, если они останутся и дальше в таких отношениях, где правила игры знает лишь один.              Трент встал на ноги и быстро залез в штаны, показавшиеся вдруг очень холодными.              — Ты куда? — удивился Фрост. Кажется, вполне искренне. Хотя Трент уже ничему не верил. Он был обманут собственной наивностью, самим собой. Все это теперь больше напоминало безумный балаган, артистам которого не стоило плотить и гроша.       — Хочу глотнуть хоть немного свежего воздуха, — голос почти не дрогнул, улыбка осталась бодрой.              И Фрост поверил. Или, по крайней мере, просто не стал спорить.              Трент накинул плащ прямо на голые плечи и, укутавшись в него, как в одеяло, выскользнул на улицу.              Ветер больше не помогал остудить мысли. Тренту казалось, что его не спасет уже никакая прохлада: слишком сильно пылали сердце и разум от смеси стыда и ужаса. Он шел, не разбирая дороги, и все еще ослабшие ноги то и дело подгибались. Один раз даже пришлось упасть, расцарапав ладонь о корень дерева. Плевать. Трент растер кровь по запястью и продолжил путь. Небольшой костер лагеря, у которого переругивались часовые, оставался все дальше и дальше, готов был совсем исчезнуть из виду.              Это было не бегство. Трент знал, что вернется. Куда ему еще идти? Возможно, переборов отвращение, он даже обнимет Фроста, когда вернется в палатку, где тот, наверное, уже будет спать, по-кошачьи свернувшись поверх одеяла. Но сейчас Трент уже нашел ответ на другой вопрос.              Ничего. Дальше не будет ничего.              Выполнив свою цель, Трент уйдет. Может, осядет в какой-то деревне или небольшом городке. Но больше никаких войн. Можно было бы поддержать освобождение Лиссии, но ради кого и чего? Нет. Больше Трент не видел смысла и в этом. Он с усмешкой подумал о том, что во всем снова виновато время. Быть может, встреться они с Фростом при других обстоятельствах все было бы совершенно иначе. Трент протяжно засмеялся, обхватывая себя за плечи. Он вспоминал, как другими вечерам Фрост рассказывал о книгах и поэтах, как словно нехотя рассуждал о любви и улыбался, как искренне смеялся, когда Трент, смущаясь, вспоминал свое детство… И вот они здесь.              Трент обернулся на лагерь и застыл, ероша спутанные волосы рукой. Он не заметил, что почти начал плакать, шевелить губами, бормоча какие-то глупые извинения и проклятия. Просто в один миг все стало так ясно.              «Другое время»… Это спасло бы их. Трент бы случайно встретил Фроста на какой-нибудь ярмарке и им бы никогда не пришлось обсуждать мораль войны. И они бы могли действительно стать друзьями или возлюбленными, прячущимися от гнева семьи и всех проповедников мира.              Но правда в том, что жизнь не переписать. Правда в том, что шанс только один. И Трент, закусив губу, возвращался.