мандариновые губы

— еле вырвался! — вместо приветствия кричит юра, который невероятно был рад вновь увидеть рустика после нескольких дней разлуки. они обнимаются около продувающего подъезда. авоськи с мандаринами и алюминиевыми кастрюльками падают на холодную, пушистым снегом обильно покрытую землю и ждут, пока их снова возьмут в руки. рустик тоже, конечно, счастлив. он безумно любил в юре ту открытость и особенную жизнерадостность, а оттого каждый день, проводимый с кривонищенко был подобен детсадовскому утреннику или смешному и доброму фильму, летнему дню, даже если за окном шел дождь или снег. — прости, мама без салатов не отпускала. — дак это же хорошо! ну-ка, что у нас там... — рустик взял в руки одну из авосек и приподнял крышку. — оливье! — да не удивляйся ты так, оливье нынче у всех на столах есть. — а я люблю оливье. они разговаривали, смеялись, даже успели слепить крохотного снеговика, посмотреть на звезды, еще раз обняться и побросаться друг в друга снежками. юрка показывал рукавичками на свой нос, чью-то машину, мерцающие окна и постоянно что-то рассказывал. рустик лишь улыбался и побежденно признавал, что никогда не замечал на небе созвездие кассиопеи. они были бесспорно счастливы. — опа, тут кому-то письмо. ну-ка танцуй! в темном подъезде, на третьем этаже, рустику пришлось станцевать что-то непонятное, чтобы получить письмо от бабушки с дедушкой из рук своего друга. — ну, теперь отдай, — смеялся смущённый рустик, выхватывая письмо и ища в длинных карманах своего ватника ключи от дома. на пороге квартиры слободиных пахло каким-то особенным уютом. тут, в темноте, казалось, будто тепло — это что-то осязаемое, черное, мягкое, умеющее обнимать и целовать, оно оседало на румяные щеки и грело обмерзшие пальцы. — прошу вас. юра, как в первый раз, осматривался на длинные потолки и на старые фотографии. больше всего его внимание привлекла гитара, которую в последний свой визит он здесь не видел. — рустик, гитара? — да, родители подарили сегодня перед тем, как уехать. — да ты играть-то умеешь? — обижаешь, — сказал рустик, беря ее в руки. но замерзшие пальцы не слушались и они решили попробовать поиграть чуть позже. юра был всегда счастлив быть у рустика в гостях, потому что здесь было много вещей, которых не было дома у его семьи и из-за того, что здесь редко бывали родители рустика. они могли дурачиться под веселую музыку, толковать о дружбе и любви, совершенно не стесняясь своих мыслей и того, что их могли бы услышать. — поставь пластинку! рустик перебирает стопку бумажных папок и ставит какой-то старый вальс. — приглашаю вас на танец. рустик улыбается и почтительно клонится, выдвигая руку вперёд. юра удивлен, пока до ушей эфемерно доходят мягкие ноты. — да это же совсем не вальс, — рыжий всё-таки берет чужую руку, а другую кладет на талию. — ну тут ритм другой. но рустик решает не отвечать, а просто начинает кружиться в вальсе. гостиная была огромная, впрочем, как и вся квартира, поэтому стены их не стесняли. юра улыбался, смотрел рустику прямо в глаза и думал о том, как он любит его. вот так же легко и просторно, как он делает каждый шаг сейчас. так же легко, как после купания в шарташе сохнут волосы и с них сыпется песок; так же легко, как плывут облака по вечерам, за которыми очень удобно наблюдать на крыше. так же легко, как можно посмеяться с шутки или плеснуть воду в хрустальный стакан. так же смело и тепло, как бросаться в метровые сугробы при походе с группой в горы. — танцуется же, — бросает рустик и они танцуют, пока пластинка не останавливается. — спасибо вам за танец, мосье слободин, — кланится юра и смеется. рустик отвечает тем же. на улице, кажется, темнота держится уже несколько дней подряд, но время проходит незаметно: рустем играет для юры на гитаре пару походных песен и конечно песню из фильма "весны на заречной улице", потому что юра ее очень любит. они накрывают стол старой скатертью, которая пережила две войны и династию романовых, ставят салаты, компот из яблок от бабушки рустика и включают телевизор — у слободиных он работает просто отлично. старые хрустальные фужеры наполняются шампанским, свет в комнате гаснет и до нового года остается несколько минут. — смотри, сначала ты пишешь на бумажке желание, потом поджигаешь ее, просаешь в фужер и выпиваешь, понял? — что-то я до сих пор этой идее не доверяю, — рустик пожимает плечами и смотрит на свой стакан. — мы в семье никогда так не делали. — вот именно поэтому ты не поступил туда, куда хотел. все так желания загадывают! — зато в упи я встретил много хороших друзей и тебя, — улыбается рустик и даже в темноте юре хорошо видно, как сияют его глаза. он начинает записывать желание. — ты что! — юра забирает у друга ручку и грозно смотрит на него. — это все делается в последнюю минуту! — так я же не знал! хорошо, напишу потом, ручку-то отдай! — я тебе сказал сейчас, чтобы ты желание придумал, а не писал, — юра смеется и опирается щекой об руку. — а сегодня почему твои родители уехали? — уехали по причине поздравления знакомых, — рустик опускает плечи и голос его становится тише. — да и ладно, нам же без них лучше. — они же не от тебя уехали, русик, не расстраивайся, ну, вот хочешь — мандаринку съешь, а? — ну что ты со мной как с ребенком, — всё-таки улыбается брюнет. — ладно, давай свою мандаринку. — и правильно! а я знаю, что мандарины настроение поднимают. так говорят — наукой доказано! — мандарины просто сладкие, юрка. а всё-таки я тебя обожаю! — добавляет он через миг. они смеются и начинают накладывать салаты. когда по телевизору показывают знакомое лицо товарища хрущева, они оба встают и даже успевают взяться за руки, улыбаясь, но стараясь спрятать их, пародируя всю серьезность лица на экране. пока никита сергеевич говорит речь, юра смотрит в потолок и пытается придумать свое самое сокровенное желание. до наступающего года остается минута. — все, теперь быстро пиши и поджигай, не успеешь — не сбудется! они быстро возят ручками по маленьким обрывкам бумаги из школьной старой тетради и поджигают огнем от свечей, стоящих на столе. бросают в фужеры, чокаются, кричат: "с новым годом!" и выпивают. — ну все, теперь точно сбудется. — а мое уже сбылось. за окном смеются люди, звучат залпы салютов, кто-то поет во все горло и уже порядком выпил. — как это — сбылось? — юра удивляется и идет к гитаре, уж больно мозолит она ему глаза, хоть и играть он на ней не умеет. — ну ты же со мной сейчас, да? — с тобой. юра дергает струну и говорит протяжное "понял". улыбается. он сегодня очень много улыбается и не может не. рустик, жонглирующий мандаринами и с майонезом на губах до боли в животе смешной, а юра не умеет сдерживать улыбок. он — солнечный мальчик, яркие веснушки на щеках даже зимой, шумный и теплый, забавный и поэтичный в любое время, в любой позе и в любой фразе. — а мое желание тоже сбудется, только надо потерпеть до лета. они смотрят новогодний фильм, доедают салаты и пытаются научить юру играть кузнечика. выходит плохо, и они так много смеются, что, казалось бы, их хорошего настроения хватит еще на целые годы вперед. — а у меня есть кое-что для тебя. подарок скромный, но, я думаю, нужный. рустик достает из-за пазухи маленький потрепанный блокнотик, обернутый в кожу. юра прикрывает рот руками от удивления и смотрит умиленными глазами на брюнета. — какой подарок, ты что, руся, с дубу рухнул? я не возьму это! — ну-ка возьми, а то обидишь. юра, как ребенок, был невероятно счастлив даже такому обычному подарку. — красивые мысли нужно записывать в красивое место, а не в поля тетрадей для конспектов. — рустик, да что же ты! он крепко собирает в объятия своего друга. — а у меня для тебя ничего нет... — оливье от твоей мамы — самый лучший подарок в моей жизни. — ну, скажешь тоже, — бросает юра и смеется. рыжий сразу же записывает туда пару строк красным карандашом. — я так счастлив, что нам удалось провести этот новый год вместе. на фоне шуршит тихая пластинка, люди за окном, кажется, даже не собираются уходить по домам, а после просмотра фильма и двух выпитых стаканов шампанского, юру с рустиком начинает клонить ко сну. — да, я тоже. и в этот момент им не нужно ничего. все идеально: в квартире погашен свет, игла заела на конце пластинки и мерно стучит, стучит и сердце, что лежит где-то совсем под боком. и дыхание такое же мерное, и оно тоже так близко, что кажется, можно было бы прикоснуться к чужим сладким от мандаринов губам. — с новым годом, — бубнит юра в полусне. — так наступил он уже, — смеется рустик, вдыхает запах чужих волос и засыпает. стеклянные игрушки позвякивают на сквозняке и отражают свет из окон других домов. мерно падает снег. все давно уснули.