«I am wounded with knife, sting, and tooth, and long burden. Where shall I find rest?» Frodo to Gandalf October 6th, 3019
Вечер выдался теплым. Было начало октября — то самое время, когда солнечных дней становилось меньше, холодных вечеров — больше, а трава на хоббичьих норах по утрам покрывалась инеем. В начале октября переставали открывать на ночь окна, а с недавних пор даже стали запирать двери — в Шире еще помнили нашествия странных чужаков и саруманово бедствие. Последние месяцы никого вроде как не было, но поговаривали, что где-то в окрестностях нет-нет да и мелькнет черная тень — обязательно в сумерках. Сэм был настороже: старался лишний раз не высовываться в потемках сам и семье не велел. Семья слушалась. Фродо — упрямился. Фродо было все равно. Он никогда не говорил об этом Сэму — друзьям, которые спасли тебя от смерти, как-то не принято сообщать, что эта смерть тебе стала милее жизни. Не то что бы милее, нет: Фродо любил жизнь, любил чувствовать себя живым, и уж точно ни за что не променял бы Шир на мордорские скалы, но — это он понимал все яснее — быть живым у него получалось из рук вон плохо. И если летом он об этом не думал, то с приходом осени мертвенный холод в груди напоминал о себе куда ощутимее. Да, Фродо было холодно. А еще — тоскливо и смертельно пусто. Так, словно домой вернулся не он, а какой-то призрак. Хоббичий назгул, лишенный хозяина. Сначала он думал написать Гэндальфу, но все не находил времени, а затем и вовсе оставил эту затею — в конце концов, маг ведь сказал ему, что некоторые раны не лечит даже время… В тот вечер Фродо снова вспомнил о Гэндальфе. И о письме. И о моргульском клинке: работа над книгой шла своим чередом, и он как раз добрался до стычки у Заветри. На словах о кинжале в груди заныла тупая боль; из открытого окна потянуло сыростью, дождем и холодом. Фродо отложил перо и потянулся к створке, но так и не смог ее затворить: рана заныла так сильно, что потемнело в глазах, и он тяжело упал в кресло. Конечности свело судорогой, дыхание перехватило, холод и боль медленно поползли по венам. Интересно, так выглядит смерть? Хотя, что тут думать — это она и есть. Жаль, что с Сэмом не попрощался. И Гэндальфу не написал. И Бильбо. И… В дверь постучали — и Фродо вздрогнул. Постучали снова. И еще раз, и еще, с каждым разом — все настойчивее. Он хотел было сказать, что занят, попросить зайти завтра или на худой конец спросить Сэма, но так и не смог: боль не давала вздохнуть и пошевелиться, кровь оглушающе стучала в ушах. Или это был стук в дверь? Стучали невыносимо громко — настолько, что… Боль отступила. Фродо едва не вскрикнул. Он снова мог дышать, мог шевелиться, и холодно больше не было. Тупая тоска — и та почти ушла, как по волшебству. Фродо подскочил с места и почти бегом кинулся к двери. Волшебство, ну конечно, как он сразу об этом не подумал. Это Гендальф, это точно Гэндальф, с его улыбкой и фейрверками. Как он вообще мог так затосковать, разлюбить жизнь и забыть про фейрверки! Сейчас маг появится на пороге, как тогда, до похода, обнимет, расскажет новости, прогонит тени… — Как я рад тебя видеть! Я как раз хотел тебе написать, а тут… — Фродо рванул на себя дверь, с улыбкой высунулся за порог — и тут же отпрянул. По ту сторону проема стоял кто-то другой. Не Гэндальф. — Кто вы? Кто вам нужен? — Фродо немного попятился и потянулся к поясу — туда, где когда-то носил меч. Ни пояса, ни меча при нем не было. Столового ножа в кармане — тоже. Радость сменилась внезапным страхом и что-то внутри нехорошо задрожало. — Я ищу Фродо Бэггинса. Это же вы? — незваный гость был высоким, даже выше эльфа, и не помещался в дверной проем. Лица его видно не было, зато — был слышен голос. Слишком бархатный, слишком вкрадчивый и какой-то простуженный. Фродо стало тревожно: таких голосов не бывает даже у эльфов. А вот у магов вроде Сарумана — еще как бывает… Он промолчал. Может, тот уйдет? Ну может быть? Незнакомец не ушел. Напротив, наклонился и присел на корточки. Теперь он смотрел прямо на Фродо и вода с черного капюшона тяжело капала на порог. От капель тянуло металлом и гарью. На мгновение хоббиту показалось, что под капюшоном вспыхнули два уголька. Вспыхнули — и тут же пропали. Он отшатнулся. — Кто вы? Зачем вы здесь? Гость устало вздохнул. — Как и сказал, ищу Фродо Бэггинса. Вот и вся причина. Это ведь Шир? Я, видите ли, не из этих мест, и очень давно здесь не бывал… А вы, судя по всему, меня боитесь. Присмотритесь. Неужто я так ужасен? — он мелодично усмехнулся и откинул капюшон. Никаких углей под ним не оказалось, только мокрые медные волосы да золотистые глаза. Эльф?.. — Вы ничуть не ужасны, нет… — Фродо растерянно пожал плечами. Страх внезапно отступил, но теперь его жгла совесть: кем бы ни был этот чужеземец, опасностью от него не веяло. Зато — он прошел много миль и промок до нитки, и теперь вынужден торчать на пороге и мокнуть дальше, и это — только потому, что кое-кто струсил. Это было совсем не по-хоббичьи. — Рад слышать это хоть от кого-то… Так впустишь меня, Фродо Бэггинс? И Фродо впустил. Сам не заметил, как отошел в сторону, дал незнакомцу пройти и закрыть за собой дверь. К слову, о незнакомцах… — Откуда вы знаете, что это я? Откуда вы меня вообще знаете? Вы не от… — Нет, я не от Митрандира. Я давно уже сам по себе. Кстати, можешь звать меня Майрон — если это тебя вообще интересует. Тревога снова задрожала где-то под ребрами. — Вы друг Гэндальфа? — Можно и так сказать… — Майрон призадумался, водружая на крючок потяжелевший от воды плащ. — Мы неплохо друг друга знаем. Причем я его знаю куда лучше, чем он меня, так уж вышло. Но о тебе я наслышан. О тебе вообще все наслышаны, глупо было бы тебя не отыскать… Он резко развернулся к Фродо и улыбнулся. Улыбка была какой-то странной. Неестественно мягкой для человека, который незваным гостем заявляется в хоббичью нору посреди ночи. Неестественной. Но мягкой. Но… — Чаю? — Фродо попытался отбросить тревогу. Если с этим чужаком что-то не так, страх будет мешать здраво мыслить. А если все в порядке, то бояться — попросту неразумно. Так сказал бы Гэндальф, да?.. — Не откажусь. Я совершенно отвык от холода и ливней. К тому же, может, хоть чашка чая заставит тебя перестать меня бояться. Я же не убивать тебя пришел, — Майрон снова улыбнулся и демонстративно повесил на крючок пояс с оружием. Меч, два кинжала, еще что-то… Так, хватит. Фродо усилием воли заставил себя повернуться к гостю спиной и быстрым шагом направился в кухню — заваривать чай.***
— Когда-то, очень давно, я долго жил в холодных краях, — Майрон оперся щекой о ладонь и прикрыл глаза. — Но с тех пор все изменилось. И этот мир, и я сам. Даже больше, чем хотелось бы. Так что не удивительно, что я отвык от холодов. А странствия привыкнуть не помогли. Тем более, что не так долго я бродил по земле. Не моя это стезя. — А откуда вы? — Фродо обнял руками чашку и посмотрел гостю в глаза. Сейчас, прячась в глубине мягкого кресла и разглядывая каминные сполохи, он казался совершенно безобидным. Хрупкий, невысокий, сжимающий чашку тонкими руками. Майрон не был похож ни на воина, ни на злодея. Да как вообще можно было испугаться его глаз или роста, если он не выше любого хоббита и все время отводит взгляд?.. — Я много где жил. — Ты же не любишь странствовать? — хоббит заметил, как сузились чужие глаза. — Не люблю. Я не раз терял свой дом. Тебе ли не знать: стоит уйти — назад ты уже не вернёшься. И дома твоего не будет, и тебя самого. Прежде будничный и спокойный, голос Майрона стал хриплым и каким-то жестким. Грудь Фродо снова кольнуло холодом. — Вы слышали о том, что было в этих краях? — Только ленивый не болтает про армию хоббитов, сразившую злобного мага. Это раньше вас было днем с огнем не сыскать — даже я о вас не знал. А сейчас только и разговоров, что о твоих подвигах на Мордорских плато. Говорят, ты взял меч Исильдура, и своими руками сразил Саурона… Фродо не выдержал и рассмеялся, да так, что чуть не выронил опустевшую кружку. — Быть того не может. Это вообще все Сэм, а я… — Быть не может, а люди — говорят. Они вообще много чего говорят обо всех и каждом, и всегда — сущие глупости. Так что маленький измученный хоббит, сразивший Темного Властелина — самый безобидный из слухов, уж поверь мне, — гость как-то невесело усмехнулся и прикрыл глаза. — Куда уж абсурднее. Да и не смог бы я никого убить, Майрон, — Фродо со вздохом отвернулся к камину. — Даже когда попытались убить меня, я ничего не смог сделать. И убивать пришлось Сэму. — Он твой слуга? — голос Майрона потяжелел. — Он мой друг. Тогда я об этом не думал, но он… понимаешь. Ты, наверное, убивал. Все мои друзья убивали. Это же война. Но я не смог. А он смог. Вместо меня. И сейчас я вижу, что это — как нести Кольцо… Майрон вздрогнул и резко подался вперед. — Его тоже Сэм уничтожил? — Нет… — Ты? От такого напора, от вспыхнувших глаз и от глубоких теней на чужом лице Фродо отпрянул и сжался. — Нет. То есть да, но я… — Если не ты, то кто? Если это сделал ты, то не говори, что не убивал. Ты, Фродо Бэггинс, убивал, — Майрон сжал подлокотники так, что побелели костяшки. Теперь он не говорил, а шептал, но шепот его отдавался в ушах барабанным боем. Фродо почувствовал, что снова не может вдохнуть. Стало страшно. — Ты убивал на войне, как и прочие. И даже хуже. Все они кололи мечами жалкие тушки. Подумаешь, тело. Дух этим не уничтожить. А ты представь, как это — когда часть твоей души горит в огне, лучшая часть. И все это — пока другая корчится в агонии и смотрит. Ты ведь знаешь, что такое агония, Фродо. Очень хорошо знаешь… Что-то холодное и острое впилось в моргульскую рану, с силой разорвало плоть. Фродо зажмурился, не желая открывать глаз, но даже сквозь сомкнутые веки он видел руки в черных доспехах и фигуру, скрытую огнем. — Митрандир напел тебе, что меня так легко убить. Расплавил Кольцо — и дело в шляпе. Так он тебе сказал? Рану царапнули еще раз. Черный метал жег кожу. Чужой голос гремел прямо в голове. — Отвечай! Фродо всхлипнул. Отвечать было бессмысленно. — Что еще он тебе нашептал? Что я — мировое зло, самое мерзкое существо на всем белом свете? Что из-за меня все беды Арды? О, не сомневаюсь. А сам-то ты подумал? О чем ты думал, когда нес мое Кольцо? О чем ты думал, когда кидал его в огонь? Неужели ты ни разу не попытался понять, зачем? Голос Саурона обратился грохотом камней и лязгом оружия. Он заполнил все, сковал тело, лишил разум воли. Фродо понял: нет вокруг никакого Шира. Только Мордор и смерть. Они проиграли. Это конец. И молчать тоже бессмысленно. — Нет… не попытался… я не подумал, зачем… — на глазах у Фродо выступили слезы. И грохот стих. Боль отступила. — Тогда я скажу тебе, зачем. Все, чего я хотел — это порядок. И у меня «не было выбора», говоря вашими словами, — голос Саурона исчез: теперь с ним снова говорил Майрон — зло, холодно и хрипло. — Но вы все убивали меня раз за разом. За все новое. За все иное. Не разобравшись. И ты — с ними. Ты не спас мир. Ты просто убил меня. Хотя ты больше всего на меня похож. Посмотри на свой народец. Им не нужно ничего за пределами Шира. А ты рискнул. Ринулся во тьму ради нового мира. Совсем как я. — Ты?.. — Фродо приоткрыл глаза. Майрон стоял, нависая над ним, и его закованные в металл руки впивались в одежду, и волосы были покрыты пеплом, и лицо искажено болью. Фродо знал: таким был он сам, плетясь по Мордору навстречу верной смерти. — Смотри, смотри на меня. Смотри мне в глаза! Так и я стал ужасным. И ты стал. Ты, как я, кинулся менять мир, и даже не подумал о том, что все это будет не для тебя. Ты не сможешь жить здесь. Тебе в новом мире не место. Ты убил меня даже не ради себя. Просто так. Ради чужой идеи. Ради ничего. Я убивал за дело. Убивал ради выгоды. Но я не убивал и не пытал просто так. А ты так и поступил: не подумал, послушался других. И после этого еще называешь себя не-убийцей. Ты — убийца. И ты стократ ужаснее меня. Майрон наклонился к нему, пачкая пеплом одежду. Его волосы пахли гарью, и шепот жег Фродо ухо, словно мордорский огонь. — Тебе не жить в Средиземье. Твой любимый мир не для тебя. И это будет тебе проклятием. А еще, — шепот стал совершенно беззвучным. — Я не дам тебе умереть. Ты увидишь Дагор Дагоррат. И увидишь, как я своими руками разнесу весь этот абсурд в щепки. И всю свою бессмертную жизнь ты будешь этого ждать. Фродо медленно выдохнул. Майрон отстранился. — Я ненавижу тебя. Насколько осталось сил. Кольцо почти не тронуло твой разум — и только лишь потому, что я дал тебе выбор. Но ты предпочел плыть по течению. Слабак. Я ненавижу тебя. И я тебя навеки проклинаю. Он замолчал и замер. Огонь в золотых глазах потух, и теперь весь он напоминал пепел: выгоревший и посеревший. Вот-вот рассыплется в прах. Фродо медленно встал. Колени дрожали, ноги не слушались, но он отчего-то стоял. Хотелось упасть, убежать, забыть все это, умереть, просто исчезнуть, но он знал — не сможет. Нельзя. Умирать нельзя. И молчать — тоже нельзя. — Я не знаю, что такое слабость и что такое сила, Майрон. Я даже не знаю, что значит твое имя. Я только знаю, что ты ужасен и что ты хотел отнять у меня все, что я любил. Тебе не интересны мелочи вроде Шира, хоббитов и травы на холмах. Ты меняешь мир. Ты эгоист. Майрон осел на пол. Поднял было голову, словно хотел что-то сказать, но тут же опустил ее. Фродо видел, как силы оставляют его, как улетучиваются из глаз последние искры. Нужно было спешить. — Я тоже эгоист. Я не менял мир, как ты, я спасал Шир. Для себя. И ты все равно у меня его отнял. Потому что ты эгоист. — Довольно… ходить вокруг… да около… — он с трудом выговаривал слова, царапая в агонии собственное горло. — Нет. Не довольно. Ты эгоист и я эгоист. Ты меня за это проклял. Я тебе это прощаю. Вообще все. — Что?.. — Майрон поднял глаза на Фродо и тут же сощурился — в окно били рассветные лучи. — Я тебя прощаю, — повторил Фродо. — Если этот мир не для меня, я просто уйду. И ты уходи. Ты бы и раньше ушел, но тебя держит тут злоба. Может, она станет меньше, если хоть кто-то тебя простит? — Он пожал плечами и тоже сел на пол, прямо напротив Майрона. — Вот, я прощаю. Уходи, Саурон. — Мне нет покоя. Нигде. И не будет никогда, — Майрон медленно сполз на ковер. Сил сидеть уже не осталось. — Как и мне. Из-за тебя. Но я пойду его искать и ты иди. А если найдешь первым — отошли мне весточку. Ты ведь сам обязал меня ждать. Фродо улыбнулся. Холод, сжигавший его изнутри, совсем ушел. Откуда-то он знал: рана затянулась. И от этого ему — впервые с конца войны — действительно захотелось улыбаться, от уха до уха. Майрон хмыкнул и закрыл глаза. — Жди письма, проклятый Фродо Бэггинс. Не прощаюсь. Его фигура, тонкая, посеревшая, закованная в искореженный металл, вспыхнула — и рассыпалась снопом искр, — и искры пеплом осели на пол, у хоббичьих ног. Фродо вздохнул. Пора было писать Гэндальфу.