Свободное падение

Ты снимаешь вечернее платье, стоя лицом к стене, И я вижу свежие шрамы на гладкой, как бархат, спине. Мне хочется плакать от боли или забыться во сне. Где твои крылья, которые так нравились мне? Nautilus Pompilius «Крылья»

Я часто по привычке пыталась раскрыть крылья, но не чувствовала их. Перья больше не шуршали при ходьбе. Ничто, кроме двух медленно заживающих ран, не мешало мне спать на спине. Скоро заживут и они. Тело без крыльев казалось меньше и легче, но я заставляла себя помнить, что эта обманчивая легкость не поможет мне взлететь. Я просыпалась в комнате, милостиво выделенной мне Мальбонте, сидела в ней до сумерек, а потом засыпала снова. Сначала я выходила, чтобы размяться. Меня провожали взглядом, в котором читалось не только презрение к Непризнанной, не выбравшей сторону, но и жалость. Этого я стерпеть не могла. Однажды Ости, увидев меня в коридоре, гневно закричала: «Из-за тебя он не приходит ко мне!» А потом внезапно замолкла, отшатнулась и убежала. Не смогла обвинять в своих неудачах увечную? Увечная. Да, теперь меня нужно называть именно так. Летучие острова рая были теперь недоступны для меня. Мне казалось чудом, что раньше я могла перемещаться так свободно. Могла прыгать с крыши школы, чтобы расправить крылья у самой земли, буквально за секунду до того момента, как падение станет необратимым. Что ж, прыгну сейчас – разобьюсь. Мне даже было жаль, что в штабе Мальбонте не нашлось достаточно высокой крыши, чтобы прыгнуть и почувствовать боль, сравнимую со смертью. Она была бы способна меня отрезвить. Впрочем, если моя способность к регенерации была потеряна вместе с крыльями, я действительно могла умереть. Хотелось в это верить. Но как назло все дома здесь были низкими и напоминали скорее бараки, нежели полноценные жилища. Война на небесах была практически не лучше войны на земле. Ни божественного воинства, ни демонических легионов, ни заклинаний. Только кровь, боль и смерть. Даже когда вместо ран остались две ровные полосы шрамов, я все равно продолжила бинтовать спину. Это превратилось в ежедневный ритуал: проснуться, наложить давящую повязку, просидеть весь день, снять бинт, лечь спать. Засыпать, ощущая лопатками грубую простыню, а не собственные перья. Словно человек. Поздним вечером я привычно уселась на кровати спиной к двери, сняла футболку и повязку. И тут почувствовала чью-то ауру позади меня. Мальбонте застыл, лениво облокотившись о дверной косяк. Взгляд скучающе блуждал по мне. Раньше мне казалось, что эта комната – моя крепость, нечто сокровенное, куда не вломятся так просто. Что ж, очередное мое заблуждение. Я натянула футболку, не чувствуя ничего: ни злости, ни смущения, ни страха. Мальбонте был иным существом, не достойным жалости и в то же время не заслуживающим ненависти. Он просто был... – Мальбонте, – констатировала я, скользя взглядом по его облаченной в черное фигуре. – Давно не виделись. Мой хриплый голос словно отразился от стен, и я впервые за долгое время поняла, что давно ни с кем говорила. Что я жила в абсолютной тишине, не слыша даже собственного голоса. Раньше мне нравилось петь, когда я оставалась одна. Но и эта маленькая привычка покинула меня. Та же фигура Бонта, те же глаза, только бездонно-черные, как и одежда. Бонта я любила, как маленького ребенка, Маля – ненавидела за причиненную им боль. А что же я чувствовала теперь, когда понимала, что две противоположные стороны сочетаются в одном человеке? Так же, как они сочетаются во мне, так сильно желающей стать ангелом. Я не знала. Мальбонте смотрел на меня и молчал. Секунду, две… А потом развернулся и вышел, так ничего и не сказав. После этого я проверила замок, заперла дверь и прислонила к ней стул. Эти жалкие баррикады не остановили бы даже меня, но все же так я чувствовала себя спокойнее. Моя комната – изрешеченная выстрелами пушек крепость с разрушенными стенами и наглухо запертыми воротами. Пусть враг безрезультатно стучится именно в них, а потом уходит прочь. Ночью я долго не могла уснуть. По небу быстро плыли массивные облака. Неприкаянные, темные и чужие. На горизонте, далеко за пределами лагеря Мальбонте, черным гигантом высилась скала. Мне то и дело чудились шаги и голоса, но в темноте комнаты не было никого. Несколько раз я слышала, как прямо у моей кровати скрипела плохо закрепленная половица. Тогда я отворачивалась к стене, прижимала подушку к ушам и говорила себе, что мне всего лишь послышалось. Я уснула лишь под утро, но проснулась с рассветом еще более разбитая и несчастная, чем день назад. Далеко на западе высилась скала, черная даже при дневном свете. Я улыбнулась ее силуэту, плотнее перевязала шрамы, натянула футболку и впервые за долгое время вышла из комнаты. Увечная. Неполноценная. Непризнанная. Никто не пытался остановить меня, когда я шла по лагерю. Никто не пытался остановить меня, когда я вышла с его территории, минуя бараки, клетки для пленных и загон с субантрами. Слишком неполноценная и неопасная, чтобы замечать. Зато, в отличие от собранных здесь прихвостней Мальбонте, по-настоящему свободная. Все вокруг лагеря потускнело и завяло: деревья ссохлись, реки обмелели, травы потускнели и пожухли. То ли дело было в осени, медленно накрывающей человеческий мир, то ли в мерзости и злобе, источаемой лагерем. Я долго шла по покрывающему предгорье лесу. Корни сплетались и изгибались в попытке захватить как можно больше пространства, куцые кроны едва закрывали серый небосвод. Я поднималась вверх, бредя по заросшему лесу. Тропинок здесь не было, ведь зачем бессмертным, умеющим летать, строить дороги в столь далеком и пугающем месте. Когда я поднялась к уступу скалы, уже темнело. Ветер нагнал еще облаков, и они поглотили гору, скрыв ее в сером мареве. Пропасть выглядела именно так, как я ее представляла: скала резко обрывалась, а дно было скрыто сизой дымкой облаков. Я пнула несколько камешков, но так и не услышала звука удара или плеска воды. Что ж, эта скала мне подходила просто идеально. Я села, опустив ноги в пропасть. Навевало воспоминания. Горнолыжный курорт, где мы с папой провели Рождество, горные пейзажи, которые я не успела дорисовать и сдать к экзамену. Персиковый закат, при свете которого я впервые поцеловала Люцифера… Каким далеким теперь казалось все это. Погруженная в мысли, я опять не заметила приближающуюся фигуру. – Ты не спрыгнешь. Мальбонте. Я даже не обернулась, просто улыбнулась невидимым камням на дне ущелья и резко подалась вперед. Не полет – свободное падение. Секунда, две… Раскидываю руки, словно крылья. Хохочу, как безумная, но свист ветра заглушает все звуки. Полет скоро закончится падением, ударом о камни и адской болью. Но я уверена, что поднимусь на гору и повторю это снова. Еще мгновение, и я вижу внизу скалы. Острые пики каменных глыб, идеально заточенные, словно оружие. Но сейчас это не имеет значения, ведь я впервые за долгое время лечу. В дюйме от земли падение обрывается. Меня тянет вверх так сильно, что воздух вышибает из груди. Скалы отдаляются от меня с ужасающей быстротой. На секунду мне кажется, что у меня выросли крылья. Но это Мальбонте, всего лишь он. – Пусти! – кричу, но ветер снова заглушает голос. Я ударяю его локтем в живот, в надежде, что его руки разожмутся и я продолжу полет. Мы приземляемся на той же скале, откуда я спрыгнула меньше минуты назад. Теперь она плывет и двоится, потому что мои глаза залиты пеленой слез. – Дай мне, – я задыхаюсь, – полететь! Он бережно опускает меня на землю и бесстрастно смотрит на то, как я вытираю глаза краем футболки. Меня бы задело такое равнодушие, будь на месте Мальбонте любой другой человек. Но это Мальбонте. Всего лишь он, страшнейший демон, рожденный за всю историю мироздания. Требовать утешение от него глупо и бесполезно. – Я хотел извиниться, Вики, – произносит он тихо. Кажется, мне послышалось. Но такое не слышится. Теплые руки прижимаются к моей спине сквозь ткань футболки, и я понимаю, как сильно замерзла. Изголодалась по теплу, нежности и доверию. Но Мальбонте не способен дать их мне. – Я не думал, что все закончится так. Мы молчим и смотрим на бездну. Грустно и больно, что из всех возможных путей развития наших отношений мы пришли именно к этому – к недоверию и насилию. Могли ли мы быть друзьями? Соратниками? Могла ли я разделить его взгляды? Сейчас и это не имеет значения. – Тогда отпусти меня, я хочу лететь! – прошу я, ни на что не надеясь, но все равно продолжаю вырываться из кольца его рук. – Ты полетишь, – обещает он, – только не в пропасть. Сильные крылья легко поднимают нас обоих. Мальбонте летит легко и свободно, словно его нисколько не тяготит ноша. Мы поднимаемся над облаками, к сиреневому небу и заходящему солнцу. – Я не хотел, чтобы все так получилось, – кричит он, чтобы слова не заглушило ветром. Я киваю. Смотрю на купол неба и багровое солнце. Тоска по навсегда потерянному, но на минуту обретенному вновь счастью сдавливает горло. – Если ты позволишь, с тобой будет лишь та часть, которую ты называешь Бонтом. Мы летим высоко над землей, а мое тело находится в объятиях сильнейшего демона мира, желающего занять постамент божества. Он лишил меня крыльев, он лишил меня свободы. Но теперь пытается дать что-то взамен. – Бонт милый, но он словно ребенок, – кричу я навстречу ветру. – Не могу же я любить ребенка! Зато могу попробовать полюбить тебя всего, Мальбонте.