Единственная слабость

Грудь Кайлы — налитая, слегка грузно нависшая, словно переспевший и сочный плод — мерно вздымалась перед ее взглядом в такт дыханию. И Хакс совершенно не знает, в который раз за день она хищно накрывает эту грудь руками, сколько раз за сегодня собственнически сжимала эту мягкую плоть в своих узких ладонях, и уже точно не помнит, как долго и неотрывно прикован к ней ее взгляд. Она хочет верить, что это было ее единственной слабостью. Кайла только закатывает глаза, и как-то неуверенно и слабо отталкивает ее руки. Для нее до сих пор оставалось постыдным любое проявление чувств: до отношений с Хакс она была совершенна одинока — и сейчас, даже год спустя, в ее лице до сих пор иногда прослеживалась та невинность и неопытность, искоренить которую, возможно, никогда и не удастся. Вспыльчивая и страстная, забывающая на поле боя о любом милосердии — и в то же время кроткая и смиренная в руках Хакс. Звезды, это был тот самый контраст, сводящий Армитаж с ума. Казалось, все в Кайле было чрезмерно. Слишком густые волосы и излишне пухлые губы, крупный нос и множество родинок, словно вдоволь рассыпанных на ее теле чей-то щедрой рукой. Стройное и крепкое тело, не потерявшее за мускулами ни грамма женственности: ее формы нельзя было спутать с ничем другим — и пышная грудь, отграниченная суженной талией от по-женски широких бедер, выглядела еще более заманчиво. На самом деле, это было одной из причин, заставивших Хакс в свое время сделать первый шаг. Она всегда любила сильных и высоких женщин. Рен возмущенно зашипела и в очередной раз отбросила от себя чужие руки, снова тянущиеся к ее груди. А потом бессильно откинула голову на подушку и простонала почти страдальчески. Датапад, на котором она была обязана составить отчет о прошедшей миссии, она уронила сбоку от себя на покрывало уже без прежнего чувства вины. Хакс, когда становилась время от времени слишком любвеобильной, остановить было практически невозможно. Невыносимо. — Просто позволь мне полюбоваться твоей грудью, — почти промурлыкала Хакс. Нагретая кровать, свободное время и любимая женщина рядом делали с ней поистине бесподобные перемены. Она пьянела от этого так же легко, как от кореллианского розового вина. И сейчас, не скрывая покрасневшие скулы и задорно блестящие глаза, только старалась плотнее прижаться к горячему телу, лежащем в паре дюймов от ее собственного. — Иногда мне кажется, что ты любишь во мне только это, — недовольно пробормотала Кайла, подняв голову и всмотревшись в ее бесстыдно направленные на себя глаза. Армитаж совершенно не выглядела задетой. — Что-то же должно было компенсировать твой несносный характер, — легко ответила она. — Как жаль, — хмыкнула Рен, — что ничего не компенсировало твой. Хакс ахнула почти притворно. Она прекрасно знала, что не могла похвастаться теми формами, что были у Кайлы. Не то чтобы ее это когда-то волновало. По сравнению с ней, она была легкой и утонченной, и напоминала тонконогую, элегантную лань. Гибкий и ломкий тростник, колышущейся над водной гладью, как однажды задумчиво проронила Рен. Она уступала Кайле во всем — силой, выносливостью, даже ростом. И то, что уступала даже размером бюста — которого почти не было, но в чем Хакс никогда не признается — не стало для нее удивлением. Нет, это стало еще одним аспектом, который ей так нравился. Она любила всю ту разницу, что в них была. — Я думаю, твоей роскоши хватит на нас двоих, — лукаво улыбнулась Хакс. И мгновенно примкнула к вздрогнувшей Рен, почти легла сверху, перебросив ногу через ее широкие бедра. Звук падающего на пол датапада был сейчас для Армитаж так же приятен, как и прозвучавший у ее лица прерывистый вздох. Скованная спортивным топом грудь Кайлы упруго покачнулась под ее рукой, задрожала вслед за телом — и Хакс не смогла удержаться. Смяла ее в ладони — жадно, алчно — тщетно пытаясь схватить сразу всю. И тут же запустила вторую ладонь в смоляные волосы, напоминающие струящийся на коже шелк. Целуя слабо ворчащую ей в губы Рен, Хакс могла бы признаться — да, у нее была одна единственная слабость.