В подъезде

      Дороги уже подморозило, но все вокруг ходили по ним с опаской. Снег только выпал, он ещё не утоптанный, а под ним гололёд. Вот и Константин Эдуардович с Харитоном Андреевичем шли рядом, таща на себе тяжёлые пакеты с продуктами. Ручки целлофанового пакета «Шестёрочки» опасно тянули и пружинили, грозясь порваться. Константин старался не раскачивать его и отплёвывался от хлопьев снега, мирно падавших под жёлтым светом фонарей. Те то гасли, то снова загорались. Харитон устал бороться со службами ЖКХ их района. В прошлый раз он практически в потёмках свалился в люк.       Они не имели привычку много болтать по дороге. Тишину нарушало только покашливание Андреича и сигаретные выдохи Константина. Так, припорошённые снегом, они добрались до подъезда. Штерн приложил ключ домофона, и тот с громкой трелью пустил их в старый, обшарпанный подъезд. Харитон поднимался по ступеням к лифту тяжело, грузно, шаг за шагом.       — Когда Вы так дышите, в голове всякая дрянь, — недовольно заметил за собой Константин Эдуардович, но обратил недовольство к Андреичу.       — Чего?.. Ты чего там бормочешь? — тяжело дыша, ответил он.       — Нам нужно сейчас пере-того-самое. — Тяжело вздохнул Штерн, поднявшись следом.       — Не понял… — изогнул густые брови Харитон.       — Ну поймите меня. Я здоровый, молодой мужик. У меня ещё есть потребности в… ну, том самом. — Постарался пояснить Эдуардыч так, чтобы не обидеть.       — Ну да, ага, прям здесь давай! — разразился басом Андреич, возмущённо подслеповато поглядев на бесстыдное лицо за плечом.       Повисла тишина.       — … А если и так?       — Что «так»?       — Здесь.       — Да что «здесь»?       — Какой Вы непонятливый, Харитон Андреич, — терпеливо про себя проговорил, опустив подбородок, но поднял голову и взглянул на него. — Трахнемся здесь. Сейчас.       Лифт подъехал.       — Так, рот свой закрой. Слышать даже не хочу.       Избегая чужого бесстыдства и своего конфуза, Харитон Андреич зашёл в лифт, подтянув к себе поближе шуршащие пакеты.       — Как будто тебе не было столько же и ты не хотел того же. — Прозвучало смиренно, но с ноткой обиды, пока Константин втискивался в узкую кабинку.       — Что было, то прошло. Уже не мальчик.       Андреич ткнул кнопку нужного этажа. Двери не сразу закрылись, и лифт медленно пополз наверх.       Снова повисла напряжённая тишина.       Вдруг кабина лифта остановилась. Вместо седьмого этажа загорелся на панели пятый.       — Что ты делаешь?       — Выходим.       — Не понял юмора. Костя, нет. Нет. Я не буду… — не договорил судорожные отговорки Андреич. Его заткнули грубым поцелуем, заставив врезаться спиной и затылком в стенд с настенной рекламой. Он всегда задавался вопросом, где и когда Костя научился так виртуозно целоваться, чтобы сносило башню. Под дутой курткой, в животе загорелось. Нет, там почти буквально выжигало всё нутро от того, как Костя водил языком у него во рту. Это грозило стать очередной слабостью.       — Выходим, — на вдохе повторил Штерн. Он тяжело смотрел исподлобья потемневшими карими глазами, словно готов был сорваться на нечто большее, чем «уговор» языком. От простого учащённого дыхания Андреича подскочило его либидо. К чёрту возраст, если хочется.       Он выползли из лифта, шурша слишком громко в глухой тишине подъезда. Константин спустился пролётом ниже и скрылся за мусоропроводом, рядом бросил пакеты и дождался, когда к нему спустится Андреич.       На его лице читалось определённое стеснение. Он уже не шибко помнил, когда в последний раз вытворял подобные «дерзкие хулиганства». Штерн прижал его к стене грудью и обхватил за круглый живот.       — Не шумите, — хрипло наказал он и расстегнул громко вжикнувшую ширинку.       Кажется, что у них обоих бешено заколотилось сердце. Где-то через этаж заскребли ключом в двери.       — Кость, я не могу…       — Расстёгивайтесь.       И Андреич почему-то абсолютно послушно расстегнул свои джинсы, приспустил их. Холодно. Он молчал и сопел от напряжённой неуверенности в том, что они делали, и некой непривычной робости перед Штерном. Тот всегда выступал в ведущей позиции, но сейчас это достигло своего апогея, когда он смог уговорить на секс в подъезде своего старика.       Он плюнул на ладонь и принялся часто надрачивать, поднимая полувялый член. На губах заиграла заинтригованная ухмылочка.       Как же холодно.       Блядство.       Скорее бы внутрь.       — Ноги шире, — шёпотом скомандовал Константин.       Без смазки хреново, но обойдётся своей.       Харитон для удобства отодвинул одну ягодицу и заскрипел зубами. В него туго толкнулись. Они занимались этим только вчера, но член стоял так, будто прошёл месяц. Костя мог грубить, но оставался всегда внимательным и осторожным в том, что делал. Поэтому он пока лишь разогревал их. В пуховиках всё жарче, а дыхание горячее. Член понемногу входил легче, и Константин наконец затолкнулся во всю длину резче, заставляя их обоих нервно потеть, вместе с тем испытывая адреналиновый восторг. Они вздрагивали и замирали, когда лифт опускался вниз и проезжал мимо их этажа. Харитон хрипел в стенку, покачиваемый на толчках. Его обхватили за член, и он чуть ли не взвыл, но только вымученно замычал от удовольствия.       Константин именно делал то, что хотел — трахался. Быстро, резко, грубо, но с таким наслаждением. И так же быстро он задёргался, собираясь вот-вот кончить. Его лицо совсем раскраснелось, а дыхание обдавало затылок Андреича паром. Штерн сбился с ритма и задрожал. Он спускал, не выйдя, и заставил так же быстро и искромётно, до звёздочек в глазах, кончить Андреича на стенку.       Кто-то вышел из квартиры на четвёртом и не собирался ехать ниже лифтом.       Они вдвоём судорожно принялись застёгивать штаны дрожащими руками, словно нашкодившие школяры, и на подкашивающихся ногах развернулись так, чтобы не было видно их лиц и белой, стекающей по стене кляксы.       — А Вы не хотели… — загнанным шёпотом дразнил Константин Эдуардыч.       — Заткнись, иначе я тебе врежу. — шикнул на него Андреич, насупившись.       Они вяло подтянули развалившиеся продуктами пакеты и доехали до седьмого этажа.       После случившегося это место стало отправной точкой в их занятии сексом в общественных местах.