алекс х матвей
на улице бурей кружит метель, извиваясь меж собой волнами стылыми. перьями снега путаются в вороте сильных порывов ветра, что сметают, окружают весь петербург, изнываясь стонами над кварталами и могущественной невой, раскинувшейся вдоль города. плотные доски корабля слегка трещат от мороза, а где-то внизу трепещут раскаленные дрова, тлеющие в теплом, согревающем огне. - что случилось? - в каюту капитана заходит матвей, не стуча вовсе и без приглашения. парниша поднимает голову, ничего не отвечает, опускает обратно, продолжая обеззараживать ладонь подручными средствами. младший до невозможности пряный, медовый, весь чувственный, тарасову буквально п л о х о от этого. юноша вздыхает, руки, плечи расслабляет, взгляд притупляет на полу, а позже веки и совсем прикрывает. он не п р и в ы к. ему тяжело адаптироваться к такой новой системе, которая даже и не является системой, а чем-то другим, не объяснить значения - форма настоящей привязанности, форма комфорта, форма робкой любви, форма чистой искренности, форма тотального доверия, чтобы с оголенным горлом стоять, не боявшись. т а к о й алекс не был готов упасть во втягивающий омут пылкости, любовности, красивой терпкости манящей, притягивающей. матвей все еще стоит у двери, закрытой изнутри, глядит, ждет, пытается понять, пытается изучить. пришел бы чингиз, пришел бы муха, марго, я не знаю, кто еще там, да и не особо важно, капитан бы все равно в такой момент прогнал прочь, с глаз долой, но теперь.. понимает сердцем, душой, головой, что нельзя. и не просто нельзя, он сам не сможет сказать, смолвить язвительное в сторону этого мальчишки взрослого, прогнать язык не поворачивается, в стенках глотки слово "нет" сгорает, оттого и изламывает изнутри, но в хорошем смысле.в прекрасном смысле.
тот, уже не дожидаясь ответа, тихо, переминаясь с ноги на ногу, скрипя половицами в обогретой комнате, проходит к кровати, садится рядом, пока вьюга декабрьская все бушует, не успокоившись ни на чертову минуту. еще час кажись, и петербург смятет с лица земли. золотой свет обдает приятными оттенками их лица. алекс, наконец, поднимает голову, поворачивая ее к юноше. смотрит долго, завороженно, с читаемыми эмоциями в очах, зримыми, тонкими, не похожими вовсе на те, что сияют в нем при остальных, за порогом этой маленькой территории, за чертой, где нет е г о. - я.. - каким-то приглушенным тоном начинает, осевшим, опавшим - упал.. - и показывает ободранную в кровь внутреннюю сторону ладони. матвей молча берет его запястье, тонкое, казалось бы, к себе нежно, осторожно, как с хрусталем обращается. теми же средствами обрабатывает рану, а затем перевязывает марлей в точности бережно до невозможности, от которой старший млеет на месте, смотрит, внимая каждое движение, изучает единство вьющихся волос, аккуратные действия. в сознание до сих пор не уживается мысль заботы столь искусной, чуткой и неустанной. под итог, тот прикладывает перебинтованную кисть к губам и целует один раз. - душа моя.. - вполголоса произносит тарасов, смотря вперед на жемчужную акварель глаз. - ты мне доверяешь? - матвей созерцает так, что у алекса сердце щемит, сжимается с грудной клеткой вместе, распирая эмоциями бархатными по всему нутру. хочется кричать от этих пылающих чувств, выть, как последняя скотина, сломить толстый лед под подошвой своей, лишь бы доказать всю силу любви, в которую раньше верить не желал. - я могу стоять нагим перед тобой в самый лютый мороз. с обнаженным горлом, подставленным к ножу, который будет у тебя в руках б у к в а л ь н о. и я не буду бояться. - не убирая взор с матвееных очей, тарасов признается, всей периферией сознания чувствуя, как строится изнутри, укрепляясь твердыми нитями меж костей. младший, закрывая глазницы, касается носом его скул румяных, ластится, обладая заражающим бархатом чувств с кружевными вставками. тлеет холодная стылость, она тает под подрагивающим сердцем, увековечивая сплетение букв "л ю б о в ъ" заместо горькой апатии. тарасов вцепляется, целуя так, подобно держит всю вселенную. ведет, направляет, языками переплетаясь, в огне пламенном упраздняя боль. цепкой хваткой тот двигает матвея ближе к себе, да так, что между ними нет ни одного сантиметра, который бы ограждал обоих, перекидывает его ногу через свои, сажая удобнее на себя, и зацеловывает пряно, с эмоциями, что душат, дают надежду на спасение жадное, всепоглощающее. вечно ледяными подушечками пальцев задевает кожу, когда скидывает с юноши хлопковую рубашку, под фалангами пересчитывает позвонки, ребра, задевает каждую частицу, каждую материю спины, боков, задерживая неизраненную ладонь на горле, слегка сжимая и к себе притягивая, пока в ответ слишком изорванно дышат, хрипят, учащенно грудью вздымаясь от вдохов. старший на считанные миллиметры отрывается от парня, взглядывая в призрачную кромку глаз напротив вечно поддатливого, вечно молодого. сдавливает большим пальцем над кадыком и заставляет опрокинуть голову без слов, а позже льнет к шелковой шее, одурманенно, но в то же время слишком эмоционально и чувственно целуя, оставляя следы багровые, васильковые с просачивающими венками. матвей издает первый стон, в миг регулируя самого себя, кусая губы чуть ли не до крови, на что алекс в момент несчитанного промежутка времени к себе вновь тянет и впивается в уста грязно, пошло, довольно откровенно. сам того не замечая, стонет прямо в поцелуй, развязывая пуще прежнего змею внутри, снизу живота, ползущую теперь сквозь органы, которая обжигает все, к чему притрагивается, осуществляя новую бурю ощущений. тарасов вновь доминирует, опрокидывает аккуратно полностью нагое размякшее тело со своих колен на кровать скрипучую, старую, пока в ответ ему нежатся, доверяют, очами восхищенными смотрят - да так смотрят, что хочется любить еще сильнее в тусклом янтарном свете, мигающем где-то издали приглушенно. он огибает спину, рысью изогнутую, россыпью ласок, что торопливыми мурашками заставляет покрываться. обнаженный во всех моральных и физических смыслах близится губами обратно к лицу матвееному и целует развращенно, шепча сквозь томно с отяжеленным низким дыханием: - ты точно хочешь?это не в его манере. и алекс не корит себя за это.
- да, я правда этого хочу. - матвей через призму блаженной неги, растекающейся по венам, находит сознание, чтобы ответить. - потерпи немного, - зацеловывая загривок и кусая мочку уха, слишком обжигающее, по-мнению младшего, говорит тот и спустя секунды две добавляет: - милый мой. тарасов еще на какой-то ярмарке раздобыл полупрозрачную склянку с густым кремоватым составом. милая барышня сказала, что это выступает, как средство ухода для лица. отложил, значит, для праздничных дней, чтобы марго порадовать, подарить-с, как родной подруге, что почти как сестра, но, видимо, не получится уже никогда. - тише, - все шепчет и шепчет убаюкивающе и опьяняющее голосом своим, пока чужие пальцы с покраснелыми костяшками начнут вовсе не болезненно сжимать ткани простыни, а с удовольствием, с проникновенным стоном глубоким, тихим совсем. а в мгновение более чувственное, громкое, алекс приблизится к устам раз за разом, отвлекая от первых ощущений, но когда физиономия с прилипшими ко лбу кудрявыми локонами, обагренная не ярким светом свечей, исказится в эмоциях сладостных, тот сцепит их пальцы в обеих руках в замок крепчайший, отчего даже тонкая боль от свежей раны сквозь повязку не будет чувствоваться. начинает задавать темп, вбиваясь в тело рельефное, любимое, иногда ловя и запоминая в карцере сознания своем изрывистые лоскутки родного голоса, срывашегося с уст. матвей не ощущает вес чужой на себе, все, что заполняет полностью его нутро - это эйфория. он, кажется, готов сделать сейчас все, чтобы стать одним целым с тарасовым, лишь бы рядом, лишь бы так бархатно, так трепетно, страстно и пылко. не следит за собой и не правит, позволяя абсолютно все, из-за чего алексу крышу срывает от осознания полного доверия. пальцы на язык кладет, в рот, чтобы стоны были реже, к его сожалению, ведь совсем недалеко остальные проживающие, которые и не спят совсем. соприкасается своим губами с матвеевой щекой, носом трется слегка, дышит изорванно, хрипит, ощущая под собой красиво изогнутые спинные позвонки от удовольствия, и рычит в порыве высоком, недосягаемом, когда мира нет вокруг, когда вселенная бесконечная перестала существовать. вбивается в скрипучую чертову кровать из последних сил, чувствуя только их двоих и кислород, исходящий только от матвея, который голову слегка откидывает назад, издавая протяжный стон. - алекс.. делает последние толчки и кончают вместе, не разжимая фаланг с цепкой хватки в виде замка. позволяет себе слабость, расслабляет тело, ложится рядом и соприкасается губами с чужим лопатками, проводя поцелуями льняными линии незамысловатые. - я тебя люблю.. - тарасов произносит это почти не слышно, глухо, говорит это редко, а причиной тому довольно огромное значение этой фразы. такой маленькой, но такой емкой для самых вселенских действий и эмоций. матвей это знает, поэтому поворачивается к нему, берет ладонь не свою к себе, прикладывает к скуле и веки закрывает, нежась в алексеевской любви. - я тебя тоже.. - вполголоса молвит в ответ. капитан проводит большим пальцем по нижней губе возлюбленного, слегка оттягивает вниз, запуская на сантиметр внутрь и давит на язык, а позже приближается сам и вновьцелует .