Паутина мыслей наших

Кристина в отчаянии коснулась его губ и прижала к себе его дрожащее, одновременно сильное и предательски слабое тело. Сперва он даже не отвечал, как мертвец, как человек, прекративший дышать от ужаса. Но затем он ответил: его перекошенные губы распахнулись ей навстречу, горячие, податливые. Кристина ощутила жар, незнакомый ангелам, и подумала: «Пусть так будет всегда». - Когда я умру, ты вернёшься к виконту? - спросил Эрик. Кристина вздрогнула, услышав его голос, приумноженный колоннами и высокими сводами призрачного логова. Совладав с участившимся сердцебиением («Беги, прячься!»), она подняла голову и взглянула в зеркало, стоящее напротив ее кресла. Она отчётливо видела, как он движется меж колонн. Его маска - единственное бледное пятно во тьме, словно парящая в воздухе голова, не имеющая ни туловища, ни рук, ни ног. Неудивительно, что балерины считали его настоящим привидением. Вот он замер позади ее кресла, положив ладони на бархатную спинку. Каждое движение выверенное, как у искусного фокусника. Или расчётливого убийцы. Кристина смотрела только в зеркало. На его изогнутую дугой бровь и ломаную линию скулы. По крайней мере, сейчас он не улыбался. Когда его рот расползался в улыбке, ей казалось, что он убьёт ее. И эти губы, эти красные, уродливые, будто искусанные в мясо губы. Она знала, что он всегда целовал ее аккуратно, нежно, как скиталец, припадающий к чаше в страхе расплескать живительную воду, и все же это были странные, ассиметричные поцелуи. Но эти проклятье губы и злопамятный язык прекрасно соединялись с ней в совсем другом месте. Она краснела, думая об этом. - Что значит «когда»? Ты умираешь? Он смерил ее красноречивым взглядом, и его голос прозвучал холодно: - Я ещё не решил. - Замечательно, - отозвалась Кристина, - тогда позволь мне, пожалуйста, думать, что мне никогда не придётся выбирать между умирающим мужем и прекрасным другом детства. - Кристина, - повторил он этим своим неповторимым, мягким и в то же время настойчивым голосом, из-за которого она даже теперь забывала, что перед ней не Ангел Музыки, - ты вернёшься к нему? Да или нет? Кристина на миг сомкнула глаза. Рауль. Светлые небрежно лежащие волосы, ясная улыбка. По правде говоря, ничто не заставило бы ее вернуться к Раулю после всего пережитого. Постучать в его дверь, дождаться ответа и увидеть, как по его лицу скользит тень недоверия и разочарования? Уже не крошка Лотти. Виконту такая не подойдёт. Увидеть боль в его глазах, прекрасно осознавать, что послужило причиной? Нет уж. Лучше она останется одна. Но сейчас, когда Эрик навис над ней и ждал ответа, Кристина заставила себя подняться из кресла и бросить: - Да. Эрик скривился. Одним движением отставив кресло в сторону, он шагнул к ней и обхватил за плечи. Его длинные пальцы нервно забарабанили по ее ключицам. - Я не знаю, зачем позволил тебе остаться. - Я тем более не знаю этого, - ответила она без страха, без всяких эмоций вообще, - Если ты и дня не можешь провести без чёрной ревности, думая только о том, как душа и тело монстра мешают тебе полюбить меня, тогда... Он отпустил ее. Кристина уже достаточно изучила Эрика, чтобы понять - он никогда не сделает ничего предосудительного после того, как его называют «монстром». - Ты прекрасно знаешь, что это не так, - выдохнул Эрик, резко успокаиваясь. Маска, эта ненавистная Кристине маска лишала его эмоций. Стоило ему повернуть голову, как другая половина его лица исчезала в тени, а маску подземный свет очерчивал так, что она казалась безжизненным набором острых линий. Какая жалость, что она по-прежнему хотела покрывать ее поцелуями. - Скажи мне, что хочешь меня, а не его, - прошептал Эрик. Она смотрела на него, подавленного и по-детски испуганного. Вокруг них целыми днями не было ничего, кроме звуков капающей воды, гипнотического света и кривых теней. Ничего, что могло бы спасти его от навязчивых мыслей. Без света и воздуха он тонул в них. Им нужно было уезжать как можно скорее, до того, как он запутается окончательно. Но пока на поверхности вели поиски, они не рисковали высовываться. Нужно было подождать ещё хотя бы неделю. Она погладила его плечи, а затем мягко обвела пальцами линию его челюсти. - Хочу ли я тебя? - спросила она тихо. - Хочу ли? Я никогда ничего не хотела сильнее, Эрик. Может, Рауль мог дать ей идеальный дом и идеальную семью, но она никогда бы не узнала, что такое желание. Не такое, как с Эриком. Это странное, вязкое, металлическое ощущение похоти. О, это ощущение совсем не было похоже на то волнение, что она испытывала, представляя поцелуи Рауля. Железное, заставляющее ее вздрогнуть, это ощущение всегда просило одного. Оно просило ее пальцами найти свою мягкую, наэлектризованную плоть, и водить до тех пор, пока не кончатся силы. Как ее корчило от ужаса перед этим ощущением! Оно было почти болезненным, и ей всегда хотелось остановиться, лишь бы не испытывать его, но стоило сделать это, как рука снова тянулась вниз. Может, она, как и Эрик, упрямо преследовала боль? Если она выбирала между домом и детьми, и узнаванием себя настоящей, со всеми женскими желаниями и негласными секретами плоти, как пел Торжествующий Дон Жуан, выбор уже был сделан. Этот выбор никогда не оказался бы в пользу Рауля. Но Эрик как будто не знал этого. Не знал о том, что известные ему чёрные воды страсти и отчаяния Кристина знала так же хорошо. В конце концов, не зря в труппе все посмеивались над ее отсутствующим выражением лица. Призраки обитали в ее душе, в ее голове и теле. Что сделало ее такой? Она часто рылась в памяти. Возможно, любимый папа или его друзья-музыканты причинили ей вред, о котором она не помнила? Последние годы отец постоянно путал ее с умершей матерью. Сравнения и ласки, едва понятные пятнадцатилетней девочке. Или, может, страшные сказки севера чрезмерно ярко показали ей, что такое жестокость, и научили, что не стоит бояться живых мертвецов с голосами ангелов. Она искала ответы, но тщетно. Возможно, в этом не было ничьей вины, и Кристина просто стала той, кем стала. Она столько лет силилась прогнать мрак из своей души, что почти поверила в собственную нормальность, но на самом деле, положа руку на сердце, она была такой же как Эрик. - Идём, любовь моя, - произнесла она, водя кончиками пальцев по его открытой щеке, - идём, я помогу тебе уснуть.