С Новым годом, мистер Мёрдок

Казалось, Нью-Йорк погрузился в безмолвие, застыл в ожидании, чтобы сбросить оковы старого года, вздохнуть полной грудью и облачиться в новые надежды. Тихо. Лишь мягкий скрип приземляющихся друг на друга крупных снежных хлопьев, укрывших бездонную черноту сиротливых мокрых улиц мерцающим сизо-белым покрывалом, обрызганным светом уличных фонарей. Мэтт не видел, но во всех красках воображал родные улицы в снегу, одевал их в яркие детские воспоминания. Неужели и впрямь больше ни единого звука? Навряд ли, просто ещё не успел прийти в себя от неожиданного оглушающего удара противника, пришедшегося по затылку. «Должен был предвидеть, — огорчённый, сокрушённый вздох, сведённые к переносице брови, — совсем расслабился…» Поднял дрожащую руку и несколько раз сжал ладонь в кулак — мышцы онемели. Он обещал Фогги и Карен, что придёт. В этот раз железно обещал. Он и так пропустил Рождество, носясь грозной тенью по крышам и наводя ужас на распоясавшиеся в последние полгода банды. «Как одержимый, совсем с ума сошёл», — так и заявили ему друзья, увидев его рождественским утром на пороге «Нельсон, Мёрдок и Пейдж»: Мэтт едва держался на ногах от усталости и боли, весь покрытый ссадинами и синяками. Фогги кинул неловкую шутку про то, что он «будто с огромными кошками подрался», а Карен, посмотрев на его вымученный смешок на разбитых губах, молча вернулась к работе. Она намекнула ему накануне, что приготовила подарок — небось, ждала до последнего. Он обещал, что придёт. Он обещал… Карен не злилась, понимала, что Мэтт не может иначе. Вот только смириться до конца не получалось, в душе всякий раз безнадёжно тлел огонёк бесплодной надежды. Вопреки жестокой и едко ухмыляющейся действительности она всегда будет верить в Мэтта Мёрдока. «Знаю, это иррационально», — сказала она Фогги, когда тот окончательно похоронил друга под обломками Мидленд-Сёркл и со снисходительным недоверием слушал её, не потерявшую веры. Иррационально — все её чувства к Мэтту умещались в одном причудливом слове: иррационально надеяться, что однажды городу будет не нужен Сорвиголова, иррационально ждать его на рождественский ужин, иррационально любить того, чья жизнь всегда будет на мушке у её величества смерти. Да, иррационально… Карен и сама редко следовала велению пресловутого «рацио», но спорила бы до потери пульса с любым, кто посмел бы убедить её в этом. Её рваное дыхание и заколоченные в груди рыдания измучили в то утро Мэтта, бесполезно шатавшегося по офису. Нервозно поправляя то очки, то галстук, он глотал напряжённое молчание, плавающее в воздухе, и не знал, как загладить вину. С наступлением сумерек, под раздражённое гудение настольных ламп, он несмело приблизился к столу Карен, опустился перед ней на корточки и нетерпеливым размашистым движением сжал безвольную кисть, снял очки и обратил к ней измученный взор невидящих глаз: — Ну, прости ты меня, — припал горячим лбом к тыльной стороне её ладони, — я должен был… я не мог… Карен тотчас нагнулась к нему, будто всё её тело только и ждало этого мгновения, и в порыве нахлынувшей неудержимой нежности обвила руками его шею. «Я не в обиде! — хныкнула она ему в плечо. — Всё хорошо, Мэтт». Он железно обещал, что придёт на новогоднюю вечеринку, которую устраивал в ночном клубе в центре Манхэттена бывший коллега Нельсона. Спускаясь по лестнице в гостиную и изнемогая от многочисленных ушибов, он уверял себя, что непременно успеет, надо только привести себя в порядок, спрятавшись за белым воротничком. И отрубился рядом с диваном, застёгивая пуговицы на сорочке. Открыв глаза, Мэтт судорожно пытался понять, сколько пролежал в отключке, но едва мог пошевелиться. Гам и шум ворвались вместе с сигналами автомобилей, раскрошили в дребезги уютную тишину — наступила долгожданная полночь. «Чёрт…», — в бессилии сделал попытку подняться, наивно полагая, что он ещё сможет успеть, что он всё исправит. Бесполезно. И Фогги с Карен решили, что бесполезно его ждать — телефон Мэтта, оставленный на тумбочке в спальне, смиренно молчал. Время безжалостно неслось вперёд, будто наказывая и не оставляя никаких шансов на искупление: «Убьют меня молчанием и презрением, — думал он, — и поделом мне». Дверь, ведущая на крышу, внезапно скрипнула. Беспокойные, бойкие ноги неслись по ступенькам. В воздухе разлился сладкий мороз, заиндевевшие локоны чуть похрустывали, рассыпаясь по родным плечам, шуршала шерстяная ткань пальто, покрытого снегом. Холодная щека прижалась к его щеке, а затем вкусно пахнущие дорогим шампанским губы коснулись виска. — Карен, — чуть слышно прошептал Мэтт, — прости меня, я… Она накрыла ладонью ему рот и помотала головой. Помогла сесть, опустилась рядом и закинула его руку себе за шею, положив голову на его плечо. — С Новым годом, мистер Мёрдок, — тихо произнесла и теснее прижалась к нему. — С Новым годом, мисс Пейдж, — прикрыл в блаженстве глаза и слабо, но искренно улыбнулся. Мэтт только теперь понял, что у неё с собой была початая бутылка шампанского, которую Карен, сделав большой глоток, любезно протянула ему: — Хочешь? — Прям так? — хохотнул он, взял бутылку и сделал глоток. — Ну, и какого чёрта ты сбежала с вечеринки? — Если гора не идёт к Магомету… И потом, без тебя было скучно. — Ага, я ведь главный весельчак во всей Адской кухне. — Нет, ты главный унылый зануда. Но без тебя было до смерти тоскливо. А теперь вставай. Она поднялась, взяла Мэтта за обе руки, усадила на диван и принесла его пальто: — Идти сможешь? Ничего не ответил, встал и взял пальто. Карен переплела свои пальцы с его и потянула за собой на крышу. Снег повалил ещё пуще, засыпал тёмную макушку Мэтта, запутался в длинных волосах Карен, кружившейся с раскинутыми руками и по-детски ловившей ртом снежинки. Её разошедшееся сердце пело Нью-Йорку волшебную песню радости. Остановилась у самого края и, обхватив себя за плечи, смотрела на ночные огни. Мэтт в миг приблизился и крепко обнял Карен за талию, припав головой к её затылку. Время, наконец-то, остановилось.