январская лихорадка

— Мы победим всех. Холодный январский ветер казался Бокуто вполне безобидным. Акааши определенно было не о чем переживать. Однако возникшая в сопутствующую ночь лихорадка была далеко не такой. Беспокойство за капитана всё усиливалось: мало того, что тот добросовестно игнорировал появившийся озноб перед сном, так теперь еще и, дрожа, уже час ворочался на футоне под двумя одеялами. Кейджи не мог сомкнуть глаз, вслушиваясь в шумное дыхание и шорох ткани. Товарищи по команде давно мирно спали. Акааши всё это время раздумывал, что ему делать и как быть в случае, если Бокуто не выздоровеет до матча. По-хорошему, нужно было бы уведомить тренера и сенсея о его состоянии. Но Кейджи, объективно, пока не видел в этом большой необходимости, да и в целом не хотел поднимать среди ночи весь коллектив: можно было бы дождаться утра, а сейчас Бокуто главное поспать. Был вариант уведомить хотя бы менеджеров и спросить у них совета, а лучше грелку, если она есть. Кейджи думал также принести Бокуто горячий имбирный чай и заодно поискать еще одно одеяло. Акааши вздохнул, открывая только закрывшиеся глаза. Под лунным светом, в темноте, рядом был виден серо-белый затылок. Когда Бокуто еще раз заерзал, терпение наконец подошло к концу. — Бокуто-сан, — позвал Кейджи шепотом, привставая. — Может, Вам принести воды, чай? Я могу поискать еще одно одеяло. — Ничего не нужно! — шипит Котаро, недовольно зыркая на связующего. — Я не болею. — Бокуто-сан, но ведь это не так. Нужно что-то сделать. Вы весь дрожите. И горите! — Бокуто отмахивается головой от прикосновения ладони к своему лбу, морщится и снова ерзает. Хотя от горячего чая сейчас он бы не отказался. Но Кейджи не нужно об этом знать. — Хорошо. Я пошел. Акааши решительно выбирается из одеяла, и Бокуто дергается, вскакивая. — Не ходи! Всё нормально. Мне, наверно, просто нужно отоспаться. Сон — лучшее лекарство! Акааши скептически посмотрел на него: в темноте он легко уловил настроение лица Бокуто, идентичное голосу. — Согласен. Но Вы точно сможете уснуть? Уже час ворочаетесь и никак не можете согреться. — Да что там у вас?! — разбуженный рядом Коноха прозвучал так, словно готов был настучать им по башке. Кейджи сказал прямо. — Бокуто-сан плохо себя чувствует. Котаро театрально фыркает, будто не соглашаясь. Коноха закатывает глаза. — Попроси у Юкиэ таблетку какую-нибудь и уложи его спать. Вряд ли это что-то серьезное, — Акинори завершает разговор, переворачиваясь на другой бок и накрываясь одеялом с головой. Акааши уважает его возмутительно-спокойную реакцию на возможное заболевание аса — он бы, собственно, так не смог. Хотя, они оба на опыте догадываются, что Бокуто может преувеличить свое истинное самочувствие, даже если отнекивается о его наличии. Кейджи встал, взял телефон, и Бокуто, нахохлившись, что-то пробурчал. Как можно тише Акааши покинул комнату. Яркий свет слепил. Он набрал Юкиэ по пути в ее номер и через некоторое время услышал ожидаемое, шипящее: — Ты в курсе, сколько время? Что случилось? — Простите за беспокойство, — Акааши нервно заламывал пальцы, продумывая все варианты. — Бокуто-сану плохо, у него лихорадка. Не может уснуть. — Так пускай попробует еще раз! Черт, подожди, я сейчас встану, — послышалась возня. — Ты где? — голос девушки вдруг стал мягче. — Выходите, я у Вашего номера. Щелчок. Юкиэ, злобно щурясь на свет коридора, выглядела, очевидно, взлохмаченной и раздраженной. — Жаропонижающее пока давать нельзя, — начала она с порога, наверняка взволнованная состоянием аса. — Организм только начал бороться, а значит, ему нельзя с этим мешать. — Согласен, — кивает Акааши, вспоминая легкомысленное предложение Конохи. — Я бы дал ему только грелку и чай. Но если чай я могу купить в автомате, то грелку — нет. Может быть, у Вас или у Каори-сан есть? — Нет, — вздыхает Юкиэ, задумчиво хмурясь и потирая лоб. — Ты дал ему второе одеяло? — Он его сам где-то нашел. — И это не помогло? — Нет. Его всё равно знобит. — Хм, — девушка поджимает губы, глядя в пол и продолжая раздумывать. — Ну поднимать тренера и сенсея пока рано. Насчет грелки — даже не знаю. Вряд ли она есть у персонала, а среди ночи в магазин тебе нельзя: еще прилетит, — девушка поднимает взгляд. — Пока действительно принеси ему чай. Если ему станет хуже, обязательно сообщи мне, и мы разбудим тренера. Пускай попытается уснуть, и наутро мы всё решим, — Кейджи согласно кивает. — Проследи за ним, в общем, — добрая улыбка вдруг возникает на тонких губах. — Кроме тебя, этого никто не сделает. Кейджи моргает несколько раз, будто ослышался; у него чувство, будто его легонько ударили под дых. Он опускает взгляд, сжимая желваки, и Юкиэ улыбается только шире. — Вы правы. Я принесу ему чай. — Давай, — девушка прикрывает дверь за собой дверь. — Спасибо, что заботишься о нем. Акааши натянуто улыбается напоследок, хотя по ощущениям, его будто «добили», и вежливо, на прощание, кланяется. — Спокойной ночи. Дверь перед его лицом закрылась, и Акааши поспешил обратно в номер. Комната встретила его темнотой и очередным возмущенным бурчанием: кажется, теперь это был Сарукуй. Кейджи подошел к футону зло отвернувшегося Бокуто. — Я принесу Вам чай, а потом попрошу у персонала одеяло или грелку, — поставил перед фактом он, не слыша ничего в ответ. Наверно, всё-таки смирился. Или обиделся. Кейджи взял из кошелька сумки мелочь и снова направился к двери. Бокуто не шевелился, тщательно пряча дрожь. В коридоре, только сейчас заметил Акааши, холоднее, чем в номере. Было неприятно находиться здесь посреди ночи, когда вся гостиница спит. Автомат был недалеко. Кейджи закинул необходимое количество монет и нажал на нужную кнопку, ожидая. С Бокуто, вроде, ничего серьезного, да и к матчу с правильным подходом ему станет лучше, но всё же, это не отменяет типичного волнения за его здоровье. Капитан давно ему как родной, — и заботиться о нем у Кейджи стоит по умолчанию. Сравнение с курицей-наседкой вызывает неслышную усмешку, и всё же некоторое удовлетворение: Акааши рад, что именно ему выпала эта роль. Из мыслей вырывает негромкий хлопок двери и глухое шуршание тапочек по полу. Видимо, кому-то еще сегодня не спится. Вот бы это был не… — Бокуто-сан? — неверяще шипит Кейджи, сводя брови к переносице и поворачиваясь к обнимающему себя капитану, еле ковыляющему по коридору. — Что Вы делаете? Идите в постель! Бокуто не слушается и подходит всё ближе; его голова опущена, зубы стучат. Неудивительно, что синяя кофта и тонкие спортивные штаны хотя бы чуть-чуть не уберегают от холода этого коридора. Теперь Акааши подходит сам, забывая про чай, и мягко встряхивает капитана за плечи, ловя мутный, несчастный взгляд. — Вы слышите? Бокуто чуть ли не валится на него, когда обнимает. Крепко, беря в охапку. Акааши замирает на месте, и перестает дышать, не понимая, что происходит. Бокуто сжимает пальцами спальную футболку на спине, зарывается лицом в шею, обжигая. Кожа ужасно горячая, Кейджи в секунду буквально становится жарко: сердце начинает колотиться то ли от беспокойства, то ли от приятного ощущения объятий; дыхание сбивается, неравномерно циркулируя по легким, и оттого возникает приступ легкого головокружения. — Холодно, — совсем тихо шепчет Бокуто в шею, крупно дрожа и сжимая ребра до хруста. Кейджи отмирает, неуверенно обнимая в ответ. Он понял: нужно согреть. Проводя ладонями вниз от плеч по широкой спине, он старается расслабиться — тело от неожиданного выпада было напряжено, как струнка. Вместе с Акааши Бокуто, прижавшийся почти до отчаянности, тоже расслабляется, почти размягчаясь. Дрожь медленно утихает, и Акааши посещает мысль о том, как неловко, должно быть, они выглядят со стороны. Благо, было так тихо, что сомнений не оставалось: их точно никто не видит. — Мне нельзя болеть, Акааши. Это же национальные. Последние в старшей школе, — в горле Бокуто различима горечь, боль, и Акааши ничего не остается, кроме как обнять немного крепче, утешить от всего сердца. — Еще не ясно, серьезно Вы болеете или нет. Температура высокая, но не смертельная, — Акааши несильно верит своим словам, учитывая его общее состояние. — Я хочу играть завтра, — настойчиво перебивает Бокуто. — Вы будете играть. Но прежде всего, давайте подлечим Вас и Вы поспите, — обнадеживающе и вкрадчиво убеждает Кейджи. Жгучие ладони перемещаются по спине, посылая непонятную дрожь уже по его коже. Следующие слова, так и не озвученные, застревают в горле. — Чай не поможет, я его уже пил, когда ты ходил в баню. — Всё равно выпейте ещё, лишним не будет. И я раздобуду Вам третье одеяло — согреетесь, — Кейджи приводит себя в чувства и только сейчас отмечает знакомый запах и то, насколько он насыщенный вблизи. Нос неосознанно втягивает его поглубже, чтобы запечатлеть в памяти. — Мне наконец-то тепло, — почти разморено выдыхает Бокуто, и сердце Акааши пропускает интенсивные удары, бьющие краснотой до ушей. — Предлагаете лечь спать с Вами? — мягко улыбаясь, шутливо спрашивает он. — Давай, — капитан устраивается поудобнее, наверняка из-за затекших мышц, и всё бы ничего, но до Кейджи доходит: он ни черта не шутит. Внезапно отстраняясь первым, Акааши заглядывает в померкшие из-за недосыпа и усталости золотые глаза. И убеждается, что Бокуто довольно серьезен. Удивительно спокоен, несмотря на всю сомнительность этого мероприятия. — Вы не шутите? — на всякий случай уточняет Кейджи, хмурясь и пытаясь отыскать в глазах ответ. Возможно, Бокуто не очень рационально соображает ввиду лихорадки. — Я понимаю, Вам было бы теплее с кем-нибудь рядом, и я, может быть, согласился бы, чтобы Вам помочь, но это… довольно неуместно, не находите? Бокуто выглядит всё больше расстроенным и даже разочарованным, словно у него отняли последнюю надежду. Прибавляя сюда болезненность, он лишь вызывает четко различимое желание сделать всё, чтобы ему стало лучше. — Мне всё равно, — устало хрипит Бокуто, опуская глаза и снова прижимая к себе. — Даже если так, — вздыхает Кейджи, решая пойти на компромисс и всё разъяснить. — Ребята нас не поймут. Нельзя делать это при них. — Тогда давай снимем номер, — просто говорит Бокуто, будто они обсуждают планы на завтра. Кейджи теряется от такого предложения, не до конца веря в твердость чужих намерений. Может, он ослышался? Может, Бокуто оговорился? Может, он всё-таки несерьезно? Будучи в объятиях капитана уже так долго, Кейджи начинает к ним привыкать. Но от этого идея спать в обнимку становится не менее пугающей и странной. Тем более, они школьники, откуда у них найдутся деньги на целый номер? И даже если, в теории, у Бокуто найдется нужная сумма, и они заночуют вместе, как это обьяснить ребятам, менеджерам — всем? — И всё-таки, Вы уверены? Кейджи слишком много думает, а ответов на вопросы всё нет. Бокуто молчит, размеренно дыша, но в этот раз немного напрягшись, словно перед разбежкой на атаку. — Мне плохо. Акааши решается. — Хорошо, если это поможет Вам, я сделаю это, — говорит он без запинки, утяжеляя свой груз на плечах. — Но где мы возьмем деньги? — У меня найдется. Гостиница недорогая, и, если ты не забыл, старшие сестры любят меня баловать на карманные расходы, — Акааши слышит улыбку в хриплом голосе при упоминании сестер, но легче ему от этого становится. Он уже получил ответ на один из своих вопросов — и, кстати говоря, неутешительный: еще одна лазейка избежать столь неловкого положения дел ускользнула. — Что мы скажем ребятам? — Не знаю. Голова болит, — Акааши чувствует кожей, как Бокуто морщится. Это отчего-то вынуждает вспомнить о том, что в любой момент их может кто-то увидеть. И не то что бы Кейджи стыдился этих объятий или чужого мнения, но скользкого чувства смущения ему бы однозначно хотелось не испытывать. — Хорошо, — сдается Кейджи, еще раз взвесив всё за и против. — Я что-нибудь придумаю. Бокуто ничего не говорит. В теле ничего кроме тусклой радости от согласия Кейджи и неподъемного желания наконец-то поспать. Акааши раздумывает над тем, что Бокуто чересчур и донельзя приятно давит весом, щекочет дыханием шею; его губы, оказывается, немного шершавые — и все эти мысли — неприличны. Лучше и правда прикинуть варианты объяснений, пока они не легли спать. Но в голову не лезет вообще ничего. Только другие случайные мысли, например, о том, что чай стынет, или о том, как бы Бокуто, когда они будут спать, не наткнулся на его стояк. Каким бы естественным он ни был по своей природе и наверняка понятным самому Бокуто, неудобства этого не убавит. Мышцы от одного положения понемногу начинали затекать. Но Кейджи соврал бы, если бы сказал, что его тоже не клонило в сон от чужого тепла. И всё-таки, наступала пора что-то делать, а отстраняться первым не хватало смелости. Или желания. — Я зайду за кошельком и сниму нам номер, — хрипит Бокуто, неожиданно отстраняясь и заметно нехотя выскальзывая из объятий. Кейджи держит лицо, как может, но контролировать его цвет — не в состоянии. Котаро бесстыдно заглядывает в глаза, будто не происходит ничего необычного. Акааши следует его примеру и берет себя в руки. — Я сам всё сделаю. А пока возьмите чай и возвращайтесь в постель. Акааши разрывает непродолжительный зрительный контакт и идет обратно к автомату. — Хорошо! — Бокуто внезапно сияет, идет за ним и с удовольствием берет из рук бумажный стаканчик. Грея об него руки, он не прекращает выглядеть довольным даже со спины, когда они вместе возвращаются в номер. Для Кейджи эта резкая смена настроения — не сюрприз. В этот раз из товарищей никто не бурчит, Акааши берет у Бокуто деньги, не забывая про свой документ, и перед тем, как уйти, следит, чтобы тот был под обоими одеялами. Когда все формальные вопросы были решены и Кейджи вернулся, Бокуто снова дрожал, пытаясь согреться. Чтобы не оформлять футоны и тратить лишнее, он сказал, что им нужно взять имеющиеся и перенести. И мысленно помолился, чтобы никто в этот момент не проснулся. Так, Акааши велел Бокуто встать и взять стаканчик, а сам скатал оба футона. Будет тяжело и неудобно нести, но зато не придется делать это в два захода. Взволнованное щекочущее чувство не покидало, только усиливаясь. Дышать отчего-то было нелегко и душно. — Вы куда? — слышится недоуменный голос Конохи, когда Бокуто по пути вдруг спотыкается, ругаясь. Ощущение, будто их, как преступников, поймали с поличным. Вопрос бьет Акааши прямо в грудь, посылая в голову кучу мыслей, а в кровь — небольшую дозу адреналина. Котаро рядом немного напрягся. — Мы переселимся с Бокуто-саном в другой номер, чтобы Вам не мешать. Я буду за ним ухаживать — ему не лучше. — А, понятно, — Акинори зевает, удовлетворенный ответом, и Кейджи облегченно выдыхает. Как будто они с Бокуто собираются заниматься каким-то непотребством… Это так глупо — почему он не находит себе места? Акааши ведь сейчас даже не лжет. Зубы Бокуто опять стучат в коридоре. Он отчаянно пытается согреться от стаканчика, перемещая по нему ладони и прижимая его к груди. Кейджи старается на него не смотреть и открывает их номер, включает свет. Решая, что сейчас самая пора абстрагироваться и успокоиться окончательно, он подавляет эмоции. Вспоминает, что их намерения вполне рациональны и не несут в себе никого подтекста. Только помощь. Акааши стелет два футона впритык, укладывает два одеяла в ноги. Он не брал свое — под тремя им точно будет слишком жарко. Бокуто тем временем нетерпеливо переминался с ноги на ногу и периодически отпивал чай. Когда Кейджи закончил, он залпом допил его до конца, поставил стаканчик на пол, нырнул под одеяла, закрыл глаза и укутался до носа. Акааши вздохнул, не понимая, куда ему лечь: капитан занял аккурат середину места. Оттягивая момент, Кейджи уходит выбросить стаканчик в ведро, посещает туалет, пишет СМС Юкиэ и, когда выключает свет, замечает, что сердце снова колотится. Игнорируя его, но всё равно некоторое время собираясь с духом, он недолго стоит над Бокуто. Тот отодвигается — и это была последняя причина пока не ложиться рядом. Кейджи укладывается на спину, не зная, что ему делать и как себя вести, но ответ, спасибо, находится сам. Капитан пододвигается ближе, приподнимает одеяло и, невероятно горячий, непозволительно близко прижимается телом. Его голова помещается на плече, щекоча лицо волосами, и рука перекидывается через живот, обнимая за ребра, по которым незамедлительно ползут мурашки. Акааши не движется, как остолбенелый, пытаясь выровнять непослушное дыхание. Котаро же, напротив, будто чувствует себя в своей тарелке, и вполне неудивительно, ведь для него телесные контакты — норма, а принимая во внимание болезненную нетрезвость ума, можно окончательно убедиться в некоторой дикости его принятия решений и действий. Так, хорошо. Кейджи понимает, что лежит слишком странно, и ему определенно неудобно. Он невольно выкарабкивается рукой, вытянутой вдоль тела, наверх и просовывает ее под чужую шею, обнимая за плечи в ответ. Котаро, неизменно дрожащий, отреагировал охотно и прильнул, укладываясь по-новой. И Акааши поклялся бы, что почувствовал кожей его улыбку. Да он в целом чувствует каждое его прикосновение к себе, всё положение пышащего кипятком тела. Тут Кейджи внезапно осознает, что ему комфортно. Необычно, но комфортно. Нервно сглатывая слюну, он мысленно старается подавить реакцию в штанах и уснуть. Ведь со временем Бокуто действительно согревается и, кажется, уже сопит. А значит, задача выполнена, и можно поспать самому. Туманная дрема подошла далеко не сразу, но зато тихо и незаметно. Было жарко, но не настолько, чтобы сильно вспотеть, однако запах расслабившегося Бокуто таким образом только усиливался. В какой-то момент Кейджи к нему привык, и, наверно, именно тогда начал отдаваться подступающему сну. Тяжесть на плече, как и на животе, была приятной, не чужой. Она смешалась со всем обволакивающим теплом, делая сон глубоким, умиротворенным и счастливым. Может, это всё из-за отсутствия опыта, Кейджи точно не знает. Однако знает наверняка, что ему сейчас хорошо. А то, что будет завтра, пока неважно. У него в какой-то момент затекают мышцы, и он переворачивается на бок. Сквозь сон, на секунду очнувшись, Кейджи чувствует, как обжигает спину горячей грудью, но это еще — ничего. Лицо, чуть влажное от болезненного пота, прислоняется щекой и губами к задней стороне шеи, а нос зарывается в волосы. Размеренное дыхание бьет маленьким кнутом, как и касания в таком чувствительном месте. Но это еще полбеды. Рука, перед тем, как обнять за грудь, случайно или нет, проскальзывает по оголенной коже задравшейся снизу футболки. Кейджи в таком месте ясно ощутил крупную сухую ладонь и грубые подушечки пальцев, от которых вздрогнул живот и окреп в спальных штанах стояк. Хотя бы чужого он не чувствовал, и может потому, что Бокуто не прижимался бедрами. Засыпая обратно и не придавая никого значения происходящему, Акааши накрыл его руку своей, отчего Бокуто ненадолго зашевелился и провел линию носом по волосам, вдыхая чуть глубже, чем обычно. В оставшийся сон Кейджи помнит, как Бокуто, когда начало понемногу светать, один раз вставал, скорее всего, в туалет, а когда возвратился, молча вернулся к прежним объятиям. Акааши уже смелее обнимал в ответ то ли оттого, что вконец привык, то ли оттого, что это было во сне. А может, всё вместе. Иначе он не может объяснить почему, когда Бокуто от него отвернулся, он сам обнял его со спины. Капитан крупнее, сильнее, — обнимать его оказалось так же приятно, как и быть обнятым им. Оставшийся сон был быстр, мгновенен, но само утро подступило не так скоро, как предполагал Кейджи. За окном было уже пару часов светло, а к ним всё ещё никто не стучался. Пропотевший Бокуто был менее горячим, чем ночью, а это значило только одно. Акааши уже не спал, но в ближайшее время вставать и оставлять капитана не собирался по нескольким причинам, одна из которых его уже не пугала. Спустя примерно полчаса Бокуто зашевелился сам. Сначала он, всё ещё пребывая во сне, повернулся лицом, затем перекинул руку на талию и подобрался поближе, притягивая к себе и практически ложась на Акааши. В этот раз он был ближе, чем когда-либо за эту ночь, — хотя, кажется, дальше уже некуда. Но было всё-таки пару отличий: корпус действительно наполовину лежал на теле, лицо покоилось в шее, а ноги, одна из которых была согнута, плотно прижаты к его. Но настерегло Кейджи не это, а ощутимая выпуклость, упирающаяся ему в поясницу. Делая долгий глубокий вдох и долгий выдох, Акааши убеждает себя не обращать на нее внимания. Однако, всё равно, теперь эта близость душит и становится настоящим испытанием на прочность. Становится действительно жарко от всего нависшего дискомфорта, но желания убежать, как ни странно, не появляется. В тишине этой комнаты, освещенной бежевым светом, Кейджи прислушивается к себе, испытывает смешанные чувства. На этот раз, отдохнув, он думает обо всем гораздо больше, чем вчера, и ему это совсем не нравится. Но, конечно, позже он во всем разберется. Сейчас нужно ждать, когда Бокуто проснется, — пока его ни в коем случае нельзя будить. В то время, как утренние минуты, не спеша, текут, Акааши считает на своей шее чужое дыхание, чтобы отвлечься. Настраивается на ровный стук сердца, и теперь уже осознанно наслаждается теплым запахом — терпким цитрусом, сандалом и чуть солоноватым потом. Лицо прохладное, липкое; рука и нога — тяжелые, длинные, исчерченные мышцами. Что по внешнему виду, что по ощущениям — всё тело гибкое и мускулистое. Кейджи не знает точно, зачем запоминает эту информацию, но что-то ему подсказывает, что он делает это уже скорее невольно, чем намеренно. Спустя еще полчаса Бокуто снова заерзал. На этот раз он причмокнул и в какую-то секунду замер; Акааши прислушался к нему и заметил неспокойное дыхание. Наверняка, проснулся. — Бокуто-сан? — тихо зовет Кейджи, чтобы в этом убедиться. — М? — хрипит Котаро, пытаясь отстраниться так, будто если он сделает это неаккуратно, взорвется мина. Тишину вдруг прерывает громкий стук в дверь. — Эй, вы всё ещё дрыхните? Бокуто лучше? — настороженное от Юкиэ. Бокуто подпрыгивает на постели, как ужаленный. Они с Кейджи, тоже присевшим на футоне, прислушиваются к приглушенным голосам. — Наши совушки еще спят? — шутливое от Конохи. — Да ладно вам, пусть еще поспят, время есть, — понимающее от Онаги. Бокуто с опаской пялится на дверь, будто их застукали. Голоса утихли. Он медленно вспоминает прошедшую ночь и только тогда оборачивается к своему связующему — с беззаботной улыбкой. — Хэй! Как спалось? — непринужденно-весело спрашивает ас и, не дождавшись ответа, продолжает. — Чувствую себя отлично, будто и не болел вовсе! — Вы уверены? — Акааши осматривает Бокуто быстрым взглядом и делает вывод, что он выглядит вполне здоровым: живым и посвежевшим. Вернувшийся румянец на скулах и по-озорному блестящие глаза только подтверждают это. — Конечно! А как иначе? — задорно лепечет он и демонстративно, с удовольствием, потягивается. Кейджи присматривается к нему внимательнее, чтобы поймать на лжи, и ловит лишь присущую неоднозначной ситуации нервозность, вполне обоснованную. Но в этом нужно убедиться. — Повернитесь сюда, — Кейджи пододвигается к мелко вздрогнувшему Бокуто и кладет ладонь на его лоб. Действительно температуры нет — только тепло и остатки пота. — Ну как? — Всё хорошо, — Кейджи мягко, с облегчением улыбается, глядя в яркие золотые глаза, в которых переливаются приглушенные солнечные лучи, и ощущая, как наплывшая краснота внезапно ползет по его шее, добираясь до щек. Бокуто улыбается в ответ шире, и его румянец окрашивается в тот же цвет. — Сколько вообще время?! — неожиданно вскакивает он, осматриваясь в поисках настенных часов. — Тебе стоило меня разбудить: может, о нас все забыли, а матч вот-вот начнется! — Не говорите глупостей, — не прекращает улыбаться Кейджи. — Вам необходимо было отоспаться. — Даже если так, ладно! — Бокуто стоит спиной, ставит руки в боки и гордо расправляет плечи, как вчера. — Я здоров, а значит был прав: сегодня мы победим. — Несомненно. Бокуто ощутимо пылает энергией, заполняющей всё пространство. Недолгая тишина подчеркивает ее, пока они оба находятся в своих мыслях. — Что ж, — Бокуто оборачивается, — я схожу умоюсь, а потом мы пойдем на пробежку! Кейджи кивает с неизменной улыбкой, вставая. — Тогда я соберу футоны и сдам номер. — Договорились! — как ни в чем не бывало, торжественно заключает капитан, и Кейджи думает, что, скорее всего, пробежкой стоит пренебречь. — И это… — останавливаясь у выхода, хочет добавить он. Акааши поднимает взгляд от футона — в этот раз Бокуто не оборачивается. — Спасибо. Кончики ушей на фоне светлых волос пестрят смущением, кольнувшим Кейджи в живот. — Всегда не за что. Прежде, чем покинуть номер, Котаро одаряет его самой широкой улыбкой, на которую только способен. Когда дверь захлопывается, и Бокуто остается наедине со своими мыслями, в голове мигает искрой, разожженной часто бьющимся сердцем: «Возможно, я действительно к нему что-то чувствую».