***
Но лёд никогда не станет для цветка желанным. Если его озарит солнце, разве он не попробует скинуть оковы, чтобы погреться в его лучах? Увы, Арагорн не сразу понял это. Когда Гэндальф снял с Теодена чары, Эомер был освобождён, а Червослов — выслан со двора, мороз в душе Эовин отступил. Впервые за много лет, она смогла вздохнуть спокойно. Поняла — в мире есть не только боль, страдание и смерть, но и надежда. А раз есть надежда для дяди, брата и Рохана, то значит есть и для неё. Арагорн заметил странный блеск в её взгляде, когда она поднесла ему чашу. За тонким слоем льда пробудилось спящее пламя, ждущее, что ему помогут разгореться. Почему он не дал ей понять всё сразу? Как только её пальцы вздрогнули от его прикосновения? «Не питай надежды, дочь королей, я был обручён до твоего рождения? Я никогда не согрею твою душу, ибо моя душа навеки принадлежит другой?» Во-первых — не слишком ли мало они знакомы для такого признания? Во-вторых — на него попросту не было времени. А в-третьих, Арагорн надеялся, что первое впечатление пройдёт само. Ему не хотелось снова вгонять Эовин в отчаянье и лёд. Тем более, он знал не понаслышке, как много значит надежда для человеческих женщин. Тех, чей век короток, кто не может ждать тысячи лет. «Я отдала Надежду Дунэдайн, не оставив надежды себе» — прозвучали в его голове слова матери. Помня её, иссушённую горем, он не мог позволить Эовин испытывать ту же муку.***
Арагорн снова увидел её уже в Дунхарроу. Изменившуюся, как внутренне, так и внешне. Вместо белого платья, Эовин теперь была облачена в кольчугу и доспех. А на лице… пока не сияла, но едва теплилась радость. По приказу дяди, она возглавила народ и увела его из столицы в безопасное место. Значит, эта девушка могла быть опорой не только семье, но и населению государства. Эовин радушно приняла путников — значит, она способна и вести дом… Впрочем, Арагорн не мог позволить себе отвлекаться на пустые мысли. Пусть и успокаивающие его перед трудной дорогой.***
Идеальный образ Эовин разлетелся на части вечером. Узнав, что его путь лежит к горе Двиморберг, племянница Теодена снова изменилась. Теперь она отбросила в сторону степенность, заботу о народе — куда там! Пламя в сердце не унялось, полыхнуло, больше не сдерживаемое тающим льдом. Она хотела быть рядом с ним. Рвалась на Стезю Мертвецов. Арагорн спокойно выслушал её горячие речи. О золотой клетке, страхе состариться, жажде великих подвигов… Слишком, слишком быстро треснул лёд. Эовин не сумела справиться с напором новых, незнакомых чувств. Смешала понятия о принуждении и долге. Раз она сама не могла, то он должен был отказать ей. Вразумить, открыть ей глаза. Хочет — не хочет, какая разница? Правительница не должна бросать народ в столь трудное для него время. Ей по рождению и статусу положено смирять себя, вырывать с корнем чувства, затуманивающие разум. Как вырывал сейчас он. С каждой фразой всё сильнее и сильнее одурманиваемый зовом родной, человеческой крови. Эовин привлекала его. Точнее — могла привлечь. Арагорн ясно понимал это и всеми силами старался не допустить. Он не выдал ей своего влечения ни фразой, ни движением, ни блеском глаз. Хотя нет, не сдержался в одном — коснулся губами её руки. Но это можно списать на элементарное уважение. Отказал, преподал урок и уехал, навстречу судьбе. Надеясь, она приняла его советы и останется в Дунхарроу до конца войны.***
Только в Минас-Тирите, в Палатах Исцеления, Арагорн с сокрушением узнал — его постигла неудача. Нет, Эовин не отправилась за ним на Стезю Мертвецов. Она вытворила вещь куда хуже. Дождавшись прибытия дяди, неугомонная переоделась в мужчину и ускакала с войском на Пелленор, прихватив с собой и Мерриадока. И там, судя по словам Гендальфа, они совершили великий подвиг. Когда крылатая тварь Короля-Чародея напала на Теодена и его коня, Эовин кинулась защищать родича. Напрочь забыв о страхе смерти и мощи противника. Не без помощи Мерри, вонзившего клинок в ногу назгула, она вышла победителем из схватки. Исполнив давнее пророчество: короля Ангмара не сразит ни один из смертных мужей. Арагорн был в лёгком недоумении от этой истории. Эовин мечтала о славе и оказалась её достойна. Действительно — мало кто был способен сразиться с кольцепризраком. Большинство людей бежало при его приближении, не вынося окружающего его ореола ужаса. Ледяная лилия Рохана же не только устояла перед Королём-Чародеем, но и смогла повергнуть его. Из любви к дяде. Поэтому, Арагорн ожидал, но одновременно и не ожидал увидеть её такой. Бездвижно лежащей на постели, находящейся на грани жизни и смерти. Ему было трудно совладать со страстями, вцепившимися в тот миг в его душу. С одной стороны, её рвало горе, с другой — страх за Эовин, с третьей — любовь. Да-да. Ни дни, проведённые во главе мёртвого войска, не знамя Арвен, развевающееся на мачте корабля, не смогли вытравить это влечение из его сердца. Новое для него, непредсказуемое и дикое. Утихавшее вдали, заглушаемое делами, но вновь охватывающее его вблизи неё. С дочерью Элронда было не так. В ранней юности Арагорн увидел её в лесах Ривенделла и принял за Лютиэн. А после полюбил, как и полагается Берену. И, как и его славный предок, он был готов на любой подвиг ради её руки. Не станет женой, покуда на его голову не возложат Крылатый Венец? Пожалуйста. Берен добыл для Лютиэн Сильмарилл, а он добудет для Арвен престол Гондора. Но сейчас, в этой комнате, Арагорн внезапно осознал. В их новом «Лэ о Лейтиан» было одно «но». Не только Берен страдал за Лютиэн — Лютиэн была рядом с ним в его путешествии в Ангбанд. Ещё до телесного соединения, она сочеталась с ним душой. Стала с ним одним целым, слилась настолько, что их не смогла разлучить даже смерть. И уж тем более не запреты отца, и не враг, превосходивший могуществом их обоих. «Если бы я оказался пленником в Минас-Моргуле, — подумал Арагорн вдруг, — отправилась бы Арвен спасать меня, как Лютиэн? Или уплыла бы в Бессмертные Земли, навеки сохранив скорбь в разбитом сердце?» Он не стал сам отвечать на этот вопрос. Но в глубине души знал — Эовин бы точно не бросила его. Раз она едва не пожертвовала собой ради дяди, то тем паче — ради возлюбленного или мужа.***
Ацелас парился в кипятке, распространяя по помещению приятный запах. Отгоняющий тьму, пробуждающий душу, возвращающий к жизни. Арагорн исцелял Фарамира — но не переставал думать об Эовин. Понимая — перед тем, как прийти к ней, ему придётся совершить тяжёлый выбор. Излечит ли он только её телесные раны, или и рану душевную? Пробудит ли нежную лилию к теплу и счастью, или снова ввергнет в мороз безнадёжности? Открыв глаза, увидит ли она в нём возлюбленного, или всё останется, как и было? Сердце Арагорна просило первого, а разум — второго. Сердце умоляло его ответить на чувство Эовин. Ввести её королевой в цитадель Минас-Тирита. Воздать должное её подвигу, разделить с ней управление государством, жизнь и смерть. Сейчас непокорная, с годами она изменится. Привыкнет к грузу ответственности и тяжести венца, смягчится, родив сыновей, станет заботливой матерью гондорцам, снискав их любовь… Но снискав ли? Разум поспорил, приводя аргумент из Книг Королей. Однажды, за много веков до Арагорна, король Гондора Валакар уже ввёл в свой дом родственницу Эовин. Видумави — прекрасную молодую северянку, сильную духом и телом. Тоже дочь правителей, верных союзников в войнах. И именно народ и не принял её. Несмотря на все достоинства Видумави, гондорцы сочли её представительницей низшей расы. Недостойной портить нуменорскую кровь и рожать престолу наследников. Поэтому, когда Валакар умер, вспыхнула гражданская война. Народ хотел видеть королём не его сына, но чистого нуменорца. Пусть и чёрного сердцем, как узурпатор Кастамир. Возможно, с тех лет люди изменились. А, возможно, и нет? Арагорн всеми силами сопротивлялся, но не мог не согласиться с подобным доводом. Гондором долго правили наместники, и народ привык к ним. Мало того, что он вступает на престол в тяжёлое время — так ещё и не каждый согласится принять столь внезапные и сильные изменения в государстве. У него будет много противников, сторонников старого режима. А от брака с Эовин их число умножится — как пить дать, всплывёт история с Видумави. Зачем Гондору новые Валакар, Эльдакар и новая распря? На свадьбу же с Арвен, реакция толпы будет противоположно другой. Люди вспомнят «Лэ о Лейтиан», как и он некогда. Старые времена будто оживут — король изгонит тёмного властелина и завоюет любовь прекраснейшей из дочерей Дивного Народа. И без разницы, что это будет всего лишь образ, лишённый содержания. Толпа редко вдаётся вглубь. К тому же, было ещё одно осложняющей обстоятельство. Долгие годы признаний и сладких речей, помолвка, кольцо Барахира, обещание Элронду… Совесть не позволит объявить всё это пустым звуком ради едва пробудившейся страсти. Арагорн не сможет так обмануть Арвен, покрыть позором имя её отца и своё имя. Да и проверенное — надёжней. Раз они заключили помолвку ещё до рождения Эовин — пусть будет, как суждено.***
Так Арагорн переломил себя. С огромным усилием — но переломил. Он долго говорил с Эомером, прося его позаботиться о сестре. То ненароком приоткрывая перед ним завесу своих чувств и невозможность последовать их зову. То наоборот, искреннее уверяя его — у них с Эовин нет будущего. Мол, она ошиблась, как некогда ошибся он сам. Полюбила не его — живого человека, но своё воображение. Мечту о подвигах, дальних землях и славе. Слепила из него «свою Лютиэн», как он из Арвен. Потянулась к образу, не соответствующему действительности. Закончив наставлять Эомера, Арагорн занялся исцелением Эовин. Он коснулся губами её лба — лишний, но столь желанный жест. Потом смочил его раствором ацеласа, позвал её, взял её руку в свою… И так не хотел отпускать. Понимая — настолько близко к ней, он уже никогда не окажется. После сказанного Эомеру, любая речь о сватовстве станет насмешкой, бесчестьем, позором. Выдаст в нём человека, не умеющего управлять собой. Болтающего впустую, не следующего собственным заявлениям. Всё. Отступать некуда. Путь выбран. Не тот, куда тянуло сердце, но тот, на который звал долг перед народом. Как на Стезю Мертвецов. Хочет — не хочет, какая разница? Ему по рождению и статусу положено смирять себя, вырывать с корнем чувства, затуманивающие разум. Смешно, но упрёк Арагорна Эовин, подло обернулся против него самого.***
С этого дня Арагорн мог утешаться только одним — совести не за что его порицать. Он принял во всех смыслах верное решение. Себе в ущерб, но обществу во благо. Но, несмотря на внешний отказ от неё, он продолжал незримо опекать Эовин. Отдал целительницам приказ заботиться о ней и ни в коему случае не выпускать её из Палат. Чуя -ей будет тяжело пережить его «признание». Очередная душевная рана, нанесённая любимой рукой, причинит ей невыносимые страдания и муку. Тревога Арагорна усилилась, когда после победы над Сауроном, Эовин отказалась явиться праздновать на Кормалленское поле. Всё торжество, ему не давали покоя тяжёлые мысли. Мало ли что побудило её остаться в Минас-Тирите! Глубокая печаль, возвратившаяся болезнь, снедающая ненависть к нему? Только когда Арагорн сам возвратился в столицу, гуляющие по ней слухи прогнали его волнение. Эовин не покинула Минас-Тирит, потому что была влюблена. Целительницы нечаянно проболтались ему — в Палатах Исцеления она сошлась с Фарамиром — бывшим Наместником. Тем юношей, которого Арагорн в ту же самую ночь исцелил от смертельной раны. Умным, начитанным человеком с высокими идеалами, новым князем Итилиэна, да ещё и потомком древнего нуменорского рода. На первый взгляд — всё, что нужно для счастья. Больше стремиться и некуда. Хорошая партия. Тянущая даже на Гондоро-Роханский союз. Арагорн был рад, хотя и не полностью искренне. В глубине души он ревновал, и ему было слегка обидно, что его слова оказались правдой. Эовин и в самом деле полюбила не его, а мечту. Теперь же юношеские идеалы развеялись, как туман, и девица вступила в настоящую жизнь.***
Очередная ирония — в таком случае ей повезло куда больше, нежели ему. Не внявшему слезам матери, гневу Элронда, тысяче препятствий, разверзшихся на его пути к Арвен! Со своей «мечтой о подвигах и дальних землях», Арагорн под руку вступил в Цитадель. И толпа ликовала, когда он поставил её государыней Гондора. Даровал место рядом с собой, несколько хвалебных страниц в Книгах Королей и долгожданный титул. Его вечноюная жена сияла неземной красотой. Народ принял её с первого взгляда — древнее предание и вправду яко бы ожило в ней. Сей брак стал третьим союзом королевских домов людей и эльфов, благословением Гондору и его, Арагорна, правлению. Но находясь рядом с Арвен, сердцем он был с другой. В красоте Вечерней Звезды он зрел лишь горечь невозможного. Звёздную ночь, после которой никогда не наступит ледяное весеннее утро. Целуя её, Арагорн каждый раз воспоминал о том, как он коснулся губами лба Эовин. Кратчайший миг, сладкий и горький. Вся любовь, что он смог подарить той, которая уже никогда не разделит с ним богатое королевское ложе.***
Арагорн снова видел её в Медусельде. В том самом чертоге, где они встретились в первый раз. Вновь одетую в белое платье, вновь подносящую брату чашу вина. Сегодня собравшиеся здесь гости провожали в последний путь славного короля Теодена и скорбели об его уходе. Скорбела и Эовин. Но иначе. В её глазах, лице, движениях, уже не было льда. Всем своим видом она давала понять — тяжело отпускать близких. Но для них уготован величайший из путей, недоступный ни одному из жителей Арды. А тех, кого они оставили, ждёт дальнейшая, возможно — счастливая жизнь. Ледяной цветок оттаял, расправил лепестки и потянулся к солнцу. Девичье сердце забилось с новой силой. Густая морозная тьма закончилась, наступил тихий и тёплый рассвет. «Неужели, — думал Арагорн, — Фарамир стал для неё исцелением?» Но, чем больше он глядел на Эовин, тем сильнее замечал подвох. Скрытый ото всех, но видный опытному глазу. Лёд в душе Эовин растаял не полностью. Его мелкие кусочки, холодные и острые, навеки остались в её потаённых уголках. Тех, куда никогда не смогут проникнуть согревающие лучи. Иногда они будут разрастаться, вновь сковывая её целиком. Иногда — ранить. А иногда — молча напоминать о себе, как о слабом, уязвимом месте. Её чувство не оказалось мечтой, юношеской блажью, видением. Оно было глубоким, сильным и искреннем. Но, как и Арагорн, Эовин смогла удавить его долгом. Через него она научилась смирять себя волей, а не болью отчаянья. Владеть своим сердцем и порывами, усвоить преподанный в Дунахарроу урок. Хочет — не хочет она к любимому, какая разница? Жизнь не заканчивается на её желаниях — правительница обязана в первую очередь служить народу. И этим служением — не любовью, она будет исцелять себя. Не ждать помощи и жалость от других, но преодолевать всё своими силами. Если надо — брать меч. Если попросят — титул княгини. Если требуют обстоятельства — становиться залогом союза, на радость брату и Рохану. Но увы — этому сокровищу никогда не украсить покои Арагорна. Да, Эомер отдал его Гондору. Но не в лице короля.***
Услышав, как Арагорн говорит с её братом о ней, Эовин подошла к нему. Заглянула в его глаза и попросила пожелать ей счастья. Сил пройти до конца тот путь, который она сама избрала. И Арагорн ответил, что желал ей счастья с первой их встречи, и оно для него — великая отрада. А про себя добавил: — Моя Тинувиэль.