Что-то кроме магии

Молодая симпатичная сестра милосердия поставила на прикроватный столик продолговатую белую посудину и с улыбкой обратилась к Снейпу: — Если желаете облегчиться, я вам помогу. Вы по малой нужде или по большой? — Я... сам, — Снейп поспешно натянул одеяло до подбородка и в ужасе уставился на сестру. Да, организм уже давно напоминал о насущных нуждах, но предложение этой женщины выглядело абсолютно невозможным. К тому же он успел обнаружить, что лежит под одеялом в одной не слишком длинной рубашке. — Доктор еще не разрешал вам вставать, — мягко возразила сестра и дотронулась до одеяла. — Сам! — из-за поврежденного горла получился не крик, а жалкое сипение. — Хорошо-хорошо, — сестра поспешно опустила руки. — Уборная вон за той дверью, тапочки на полу. Северус дождался, пока за ней закроется дверь, откинул одеяло и сел, свесив ноги. Переждал головокружение, подтянул к себе по-прежнему не действующую левую руку. Нашарил жесткие шлепанцы на несколько размеров больше, чем требовалось, и встал, придерживаясь за спинку кровати. Путь до уборной занял много дольше времени, чем он рассчитывал, но дотерпеть удалось. Единственный светильник под потолком давал холодный голубоватый свет, его с избытком хватало для тесного помещения. Над умывальником висело небольшое зеркало. Северус оперся о край раковины, вглядываясь в носатое, костлявое лицо, которому освещение придавало синюшный оттенок. Вообще лицо очень подошло бы мертвецу, если б не кривая ухмылка. Хотя почему нет, бывают и такие покойники. Вот только глаза подкачали: чересчур веселые даже для инфернала. Веселье диковатое, с сумасшедшинкой, но тем не менее оно недвусмысленно отправляло обладателя малопривлекательного отражения в категорию живых. Да, он был жив, жив вопреки всему: собственным расчетам, предположениям Дамблдора, надеждам врагов и опасениям друзей. Разум почему-то настаивал, что смерть была бы предпочтительней, но тело не желало прислушиваться к его доводам. Тело дышало, чесалось, хотело есть, словом, всячески намекало, что жизнь продолжается, и причем не худшим образом. О тебе слишком много знают, чтобы ты мог жить спокойно, не унимался разум. И знает тот, кому бы ты меньше всего желал исповедаться. Пустившись в обратный путь до кровати, Северус постарался припомнить, что случилось, когда он свалился на пол Визжащей хижины с разодранной шеей. Над ним наклонился Поттер, у него было такое растерянное лицо... Грейнджер подает ему какой-то флакон... Кажется, для того чтобы собрать воспоминания. Сметвик неправ, какая-то часть яда все-таки попала в кровь, иначе отчего бы тогда в голове стоял такой туман, и теперь никак не вспомнить, что же именно получил Поттер... А что произошло потом? Кто нашел его, как он очутился в больнице? В палате, куда поместили Северуса, не было ни окон, ни часов, поэтому он не имел никакого представления, сколько времени прошло. На тумбочке ожидал стакан с недопитой водой. Северус с жадностью осушил его, улегся и продолжил рассуждать. События вечера накануне битвы вспомнились более или менее отчетливо. Пользуясь темнотой и неразберихой, он несколько раз мелькнул в толпе Пожирателей, а потом, узнав, где находится Волдеморт, потихоньку прокрался к Визжащей хижине. Там-то на него и наткнулся Малфой. Очевидно, призывы Волдеморта не пропали даром, Поттер пришел к нему. И каким-то невероятным образом победил. Помогли ли ему полученные воспоминания? Ведь в них был — никаких сомнений! — тот самый разговор с Дамблдором о хоркруксах, потому что именно о нем думал Северус в ту минуту, и, когда память вместе с кровью хлынула из него, первой неминуемо должна была выплыть сцена в директорском кабинете. Бесшумно открылась дверь, и явилась давешняя сестра, толкая перед собой тележку с чем-то, накрытым белой салфеткой. — Обед, мистер Снейп. У словоохотливой сестры удалось узнать, что Гарри Поттер победил рано утром, а сейчас уже вторая половина того же дня, и что война завершилась почти без жертв. При этих словах Северус опустил ложку, которую уже готовился поднести ко рту: — Кто... погиб? — В «Пророке» писали, да я забыла... А, вспомнила: некто Шейфик. Знали его, да? Северус медленно кивнул. Боль в шее вдруг сделалась нестерпимой.

* * *

Сегодня впервые за много лет утро в Хогвартсе началось не со звона колокола башенных часов: во время битвы механизм повредило случайным заклинанием, и они остановились. Впрочем, Квиринус по давней привычке проснулся задолго до обычного времени подъема, около шести утра. Сивилла крепко спала; стараясь не шуметь, он оделся и спустился на первый этаж. Здесь все оставалось так, словно штурм окончился какой-нибудь час назад: упавшие статуи так и лежали на полу, зияли дыры в стенах, тут и там высились груды битого кирпича. Заспанный домовик принес ему кружку кофе и кусок вчерашнего фруктового пирога; позавтракав, Квиринус занялся осмотром разрушений. Он знал достаточно об особенностях восстанавливающих чар, чтобы быть уверенным: этим стенам не помог бы и Дамблдор, тут нужна уже не волшебная палочка, а рабочие рукавицы и тачка — собирать и вывозить мусор. Части разбитого целого имеют свою «память», она лежит в основе чар реставрации, но с каждой минутой промедления фрагменты все больше «забывают» о связях друг с другом, и вскоре наступает миг, когда разбитую вещь остается только выбросить. В первые часы после победы колоннам и аркам еще можно было вернуть первоначальный вид, но теперь время упущено. Поэтому Квиринуса привела сюда не тоска по утраченной магии, а неутолимая любознательность историка: внутри разрушенной кладки могли сохраниться следы более древней постройки, и он, не обращая внимания на пыль, энергично копался в завалах. Увлекшись, он не услышал звука шагов и очнулся лишь тогда, когда за спиной раздался незнакомый молодой голос, глуховатый и ломкий: — Мистер Филч, что вы там делаете? Отряхиваясь от пыли, Квиринус обернулся и оказался лицом к лицу с темноволосым юношей в круглых очках. Зеленые глаза смотрели сквозь стекла без особого любопытства, скорее, с недоумением. А еще — с глубокой, давней усталостью. Из-за этого он выглядел гораздо старше своих семнадцати лет. — Вы ошиблись, я не Филч... Доброе утро, Гарри. Что это вы поднялись в такую рань? Рука Поттера скользнула за пазуху: — Не спится. Квиринус оценил скорость этого жеста, доведенного до автоматизма, и успокаивающе предъявил пустые ладони: — Я помощник Аргуса Филча, работаю в Хогвартсе с прошлой осени. А вас назвал по имени, потому что мы давно знакомы. Примерно с сентября девяносто первого года. На мне тогда был фиолетовый тюрбан. Сквозь усталость пробилось изумление, но ненадолго. Гарри Поттер убрал волшебную палочку, неторопливо поднял лежащую рядом скамью и сел на нее. — Прошлой ночью мне пришлось столько узнать, что я, кажется, разучился удивляться. Ну да, я же видел вашу фамилию в «Придире». Решил, это родственник или однофамилец, — Поттер присмотрелся к покрытому шрамами лицу. — Как вам удалось выжить после того, как я... ну, после всего? Меньше всего он похож на торжествующего героя, подумал Квиринус. Скучен, подавлен... — Вы позволите сесть рядом? Спасибо. Я выжил благодаря своему другу, Северусу Снейпу. Удивление все-таки взяло верх над унынием. Поттер оживился и уже не напоминал больного старика. — Друг?! Вы его друг?! То есть я хотел сказать, вернее, спросить... Ну конечно, почему бы и нет... — Вы многое узнали о Северусе Снейпе, но, как понимаете, далеко не все. Мы с ним знакомы больше пятнадцати лет и побывали в самых разных переделках. Надеюсь, выкрутимся и из этой. — Выкрутимся? — удивление уже просто переполняло Гарри. — Значит, он жив?! — Да. Вы рады? Гарри смутился. В замешательстве взъерошил и без того взлохмаченные волосы на макушке и от этого жеста сделался совсем мальчишкой. — Не знаю, как вам ответить, профессор Квиррелл... — Я давно не преподаю, Гарри, так что можно просто Квиринус. — Понимаете, проф... то есть Квиринус, я всегда считал Снейпа, то есть профессора Снейпа, своим главным врагом после Волдеморта. И он сам сделал все, чтобы я так к нему относился... Я видел, как он убил Дамблдора, из-за него погибли мои родители... Конечно, те воспоминания, что он мне дал, многое объяснили, но... — Скоро состоится суд над ним и другими Пожирателями. Наверное, мы все узнаем что-нибудь еще. — Когда будет суд? — Поттер решительно повернулся к нему. — Думаю, мне надо там выступить и рассказать все, что узнал. Или лучше предоставить судьям сам Омут Памяти? — Воспоминания Северуса я уничтожил. А вас очень прошу об одном: ничего не говорите о его чувстве к вашей матери. — Понимаю... — Гарри умолк, задумавшись, но вскоре опять оживился: — Вы могли бы что-нибудь еще рассказать о нем? Я ведь и в самом деле знаю очень мало. И, честно скажу, мне с трудом верится, что у такого человека могут быть друзья. — У какого «такого»? — улыбнулся Квиринус. — Несправедливого, — не задумываясь, ответил Поттер, — злого, придирчивого, злопамятного... — Угрюмого, желчного и нередко жестокого, — продолжил перечисление Квиринус, и Поттер опять посмотрел на него с удивлением. — Ждали, что я начну его оправдывать? Зачем, я знаю о его недостатках, — он достал из ближайшей груды кирпич и показал его Гарри: — Вот кусок обожженной глины. Что может быть проще, верно? Между тем у кирпича целых шесть сторон, и на каждой, если приглядеться, свой особый узор из трещин, точек и так далее. А человек все-таки не кирпич, и лично я не возьмусь подсчитать, сколько у него сторон, граней, и что нанесено на каждую. Вопрос в том, какие стороны считать важными, а на какие закрыть глаза. Квиринус бросил кирпич обратно и отряхнул ладони. Гарри так пристально следил за его действиями, точно надеялся разглядеть в них какое-то новое волшебство. — И какие же стороны важны вам? — Надежность, смелость, исключительный ум, предельная честность... и, вы не поверите, обостренная совестливость. — И со всем этим он стал Пожирателем смерти, — не без язвительности заметил Гарри. — Знаете, можно вступить в дерьмо, но сделать вид, что это свежевыпавший снег и, как ни в чем не бывало идти по нему дальше. А можно, вляпавшись, признать, что ты по уши в дерьме, и пытаться выбраться и отмыться. Северус не старается выставить себя в выигрышном свете, не заметает под ковер ошибки, преступления и промахи, — он делает все, чтобы справиться со своим дерьмовым прошлым и настоящим. Поэтому, даже если бы вы и захотели, у вас никогда не получится полностью оправдать и обелить его — он первый воспротивится этому. Но публично признать его заслуги, как вы сделали это вчера перед Волдемортом — такой шаг в самом деле очень поможет ему на суде. Перед сидящими возник домовик с подносом, уставленным серебром и фарфором. — Ваш завтрак, мастер Гарри. — Кикимер, я же просил не тащить в Хогвартс всю эту посуду, — досадливо пробормотал Гарри. — Квиринус, может, вы тоже хотите? — он кивнул на исходящее паром и вкусными ароматами великолепие. — О, благодарю, я уже позавтракал, — Квиррелл встал. — Думаю, мы хорошо поговорили с вами. Вообще очень рад за вас, Гарри.

* * *

Министерство магии и госпиталь Святого Мунго — учреждения не только в корне различные между собой, но и далеко отстоящие друга в пространстве. Тем не менее, как убедился Квиррелл, в первые дни после окончания войны в них царила совершенно одинаковая неразбериха. Часть служащих сбежала; другая, выйдя из-под «Империо», пыталась разобраться в том, что натворила, будучи под чарами; третью больше заботила сохранность собственного места, чем ожидавшие суда Пожиратели и даже главный из них — бывший директор Хогвартса. В общей сумятице никто не позаботился толком выяснить, кто таков этот тип со шрамами и по какому праву лезет с вопросами. Ему отвечали на ходу, впопыхах, но из обрывков, как из осколков во время раскопок, историк сложил нужную ему мозаику: выяснил, как попасть к Снейпу, когда и где должен состояться суд и кто является верховным судьей. Последняя новость заставила его выругаться вслух, чем очень оскорбились случившиеся рядом чиновные дамы. Суровый аврор, дежуривший у двери в больничную палату, велел сдать волшебную палочку, все амулеты и артефакты. Узнав, что посетитель — сквиб и ничего из вышеперечисленного не имеет, недоверчиво хмыкнул, приказал поднять руки и долго водил по одежде посетителя непонятным приспособлением, похожим на рамку для колдофото. Потом разрешил пройти, но дверь велел оставить открытой. Квиринус и сам не ожидал, что вид друга вызовет у него столь острый приступ жалости. Голова со свалявшимися волосами, совсем потонувшая в огромной подушке; острый нос, особенно заметный на страшно осунувшемся лице; плотная толстая повязка, которая приподнимала подбородок, придавая лицу выражение смешного и нелепого высокомерия. Если бы не взгляд, полный узнавания и знакомой иронии, Квиринус решил бы, что ошибся палатой. — Принимай... в... штопаные, — голос напоминал полухрип-полушипение, с которым общались друг с другом дементоры. — И во временные сквибы, — Квиринус заметил мигавший подавитель магии. — Каково оно, все ручками делать? Снейп в ответ скорчил кислую гримасу, такую знакомую и так прочно связанную с ним самим — деятельным, бодрым, уверенным в себе, что жалость Квиринуса тут же исчезла. А Снейп, морщась и беззвучно чертыхаясь, уже поднимался ему навстречу, неловко подтягивая к боку неподвижную левую руку. Квиринус сел на стул у изножья кровати. — Говорить тебе больно? Кивок нечесаной головы и сразу — упрямое сипение: — Расскажи... про бой. Квиринус во всех подробностях описал битву за Хогвартс, спасение самого Снейпа и почти слово в слово пересказал диалог Поттера и Волдеморта. Снейп со стоном отчаяния повалился на подушку: — Он все узнал про нее... Ну почему я не сдох... — Если это утешит тебя, кроме Поттера твои воспоминания больше никто не видел. «Даже ты?» — читалось в недоверчивом взгляде. «Даже я», — последовал безмолвный ответ. — Дай воды. На тумбочке стоял стеклянный кувшин, который заботливая сестра недавно наполнила водой с укрепляющими зельями. Осушив стакан, Северус опять лег и заговорил более свободно: — Пятнадцать лет верил, что у Поттера ее глаза... а когда заглянул в них как следует... Дурак! — он вновь сморщился, покрутил головой, словно пытаясь удобнее устроить шею внутри повязки. — Забыл, какие у нее были глаза... Зеленый — всего лишь цвет... Понимаешь? Забыл ее голос... даже лицо уже смутно... Один Патронус остался... — Давай поговорим об этом позже. Если захочешь, конечно, — Квиринус понял, что пора менять тему. — Нашего с тобой ученика убили. Ты знаешь об этом? Снейп кивнул. Квиринус выложил все, что было ему известно о гибели Шейфика. — Амикус мертв, Алекто невменяема, — жестко заключил он. — Спросить не с кого. Только с самих себя. — Его уже похоронили? — Нет, похороны послезавтра. Я пойду. — Когда меня будут судить? — после долгого молчания спросил Снейп. — Секретарь Верховного чародея утверждает, что через неделю. И, как ты думаешь, кто теперь в Визенгамоте главный? — иронически усмехнулся Квиррелл. — Ни за что не поверишь... Корнелиус Фадж! Но это еще не все новости: Гарри Поттер собирается выступить в твою защиту. Мы с ним договорились, что он не коснется твоих отношений с его матерью. — Фадж не любил Дамблдора, а Поттера просто ненавидел... раньше. Может, что-то изменилось, но с таким судьей и защитником мне прямая дорога в Азкабан. — Есть еще Дамблдор. В крайнем случае повторим с его портретом тот же трюк, что и с Морганой. — Эй, вы там, закругляйтесь, — донеслось от дверей. Квиррелл встал, собираясь уходить: — Принести тебе что-нибудь: одежду, книги? — Одежду мне уже вернули, а книги... Принеси свою «Историю»: хоть прочитаю полностью. Квиринус? Он обернулся на полпути к выходу. — Спасибо, что вылил все из Омута. На третий день пребывания в госпитале к Снейпу явилась делегация от Хогвартса в лице Помоны Спраут и Поппи Помфи. Впрочем, сразу выяснилось, что приятельницы прибыли по собственному почину. Помфри с удовлетворением заключила, что Северус уверенно идет на поправку, а Спраут принесла новости: замок восстанавливается, МакГонагалл временно директорствует, а она, декан Хаффлпаффа, осталась без факультетского призрака. «Уж так жаль Толстого Монаха, так жаль...» — Его звали брат Джером, — заметил Снейп. — Вы до сих пор не удосужились это узнать? Помона смущенно ответила, что просто запамятовала, но настроение было испорчено, и женщины вскоре ушли, попрощавшись куда более прохладным тоном, чем здоровались. А Северус после их визита твердо решил, что, как бы ни сложилась его судьба после суда, в школу он вернется лишь затем, чтобы повидаться напоследок с привидениями и Пивзом. И никого больше, за исключением Квиринуса, видеть не желает. Он даже обрадовался, когда его перевели из госпиталя в камеру при министерстве, запретив до суда любые посещения.