obsession

У Лисы по телу расцветают бутоны ярких роз. У неё вся кожа усыпана аллеями, бордовых лоз. Она как холст, как белый лист, как воск. Разбитый вдребезги шипами колких розг. У неё в глазах так много горьких слёз. Так много просьб, мольбы, убитых грёз. Она как свет в ночи, в наскучивший мороз. Как ратник боли, ратник ночи, красных роз.

Лиса снова прячет ладони под рукавами большой толстовки. Снова избегает встречных взглядов учителей и студентов. Снова замазывает шею тональным кремом и снова, совсем не разбито улыбается своим родителям. У неё в жизни всё просто прекрасно, в исключение входит только пара часов после учебы, которые она так усердно скрывает от посторонних глаз. Когда настал тот злосчастный момент, который из милой, прилежной девушки сделал идеальное полотно для безумного художника? Когда настал тот момент, когда из жизни полной красок, она стала так рьяно ненавидеть именно красный. Цвет кожи после больных шлепков. Цвет стянутых наручниками запястий. Цвет шёлковых простыней в её квартире. Цвет её новой машины. Цвет длинных атласных лент, что тело связывают каждый божий день.. Лисе кажется, что она панически боится красного. Лисе кажется, что она изо дня в день оставляет в том доме частичку своей души. Крошится, распадается осколками, перетирает себя через сито, а на лицо снова и снова надевает белую маску. Чистую. Непорочную. С совсем детским блеском в радужке глаз. Со смехом заливистым, родным. С улыбкой нежной, простой. С ямочками на щёчках. С янтарными, незаплаканными глазами. С возрастной наивностью. С любопытством. С беззаботной любовью к этому несчастному миру. Лиса умеет улыбаться так, чтобы на людях казаться самой счастливой девушкой на планете, а где-то в потайных комнатах души, оставаться самым несчастным ребёнком. Детство - оно щелчок. Детство - оно один миг. Детства у неё совсем не было. Лиса любила клубничное мороженное с шоколадным допингом. Лиса любила терпкий запах молотых зёрен. Лиса обожала на вкус кисловатую облепиху. С ума сходила по Битлз и Леди Гаге. Танцевала в комнате совсем одна, запертая самостоятельно, и от этого до безумия счастливая. Смотрела фильмы на старой киноплёнке и читала старые мамины романы. Она была такой счастливой. Такой особенной. Такой настоящей. Теперь немного по-другому. Теперь слёзы ночами в подушку, а на утро использованный очередной тюбик тональника. На ней его больше, чем желания жить. Выпрошенные деньги. Купленная банка кофеина. Большая толстовка, под которой пятнами всё тело кричит о принадлежности и раскосая улыбка, когда за парту рядом плюхается такая беззаботная подруга. - Как дела? - Прекрасно. Может быть стоит когда-нибудь рассказать правду, может стоит хоть на секунду задуматься, как проще было бы, если бы мисс Ким рядом не было. Если бы она не забирала со школы, не кидала деньги на автобус обратно, и в своей спальне не выкачивали из совсем ребёнка желание жить. Проще было бы, наверное, да? Разумеется, проще. И, разумеется, Лиса никому не хочет рассказывать о том, какая она малолетняя шлюха. Как откровенно, гортанно стонет, как просит дать ей кончить и как совершенно измученная кусает до крови зацелованные губы. Она не станет, она что похожа на самоубийцу? Если хотя бы попытаться задуматься, то всё не кажется таким невыносимым и серьёзным. Это как жизнь, как работа, как наказание. Стресс, пытки, изнасилование, крики в подушки, ощущение удушья, желание сдохнуть, вновь растерзанное тело, третий за вечер оргазм, ненависть под самой ложечкой, презрение к себе, невыносимая любовь к ней. Страх потерять, зависимость, унижения, гнёт. Как самая обычная жизнь... Лиса так часто скрывает от родителей правду, что должна, наверное, сама поверить в эту сладкую ложь. С оценками всё в порядке.. она ровно полгода, как скатилась по баллам. Готовимся к концерту на следующий месяц.. она забросила танцы двенадцать недель назад. На завтраки денег не надо.. она забыла, когда в последний раз там обедала. Домашки много, поэтому такая уставшая.. она даже не помнит, что задавали в последний раз. Времени нет, чтобы развеяться.. на самом деле, просто не с кем. Глаза заплаканные.. просто ударилась. Худая стала.. занимается усердно. Книга закончилась просто ужасно.. история медленно ведёт их к летальному концу. Лиса привыкла, что выходя из школы обязательно натыкается взглядом на припаркованный красный Мерседес. Что он стоит там в немом ожидании, а глаза из под тонированного стекла смотрят оценивающе. Снова выжигают душу, снова подкашивают колени. Лисе бы бежать надо, в противоположную сторону. Домой, к родителям, к беспроблемной жизни, а она шаг делает ровно к машине. Потом второй, третий. На бег срывается, чтобы внимания не привлекать и на заднее сиденье садится, поджимая трясущиеся колени. Перед собой смотрит загнанным зверьком и молчит, послушно, как старшая учила. "Не раздражай, перестань задавать вопросы. Просто будь послушной маленькой шлюхой". Шлюхам платят за работу, Лиса в ответ получает только жестокость. Боль, надменность, высокомерные взгляды старшей, очередную пощёчину, животный поцелуй, порванные связки, но не деньги. Лиса бы не приняла, она всё ещё верит (как самая наивная школьница), что мисс Ким делает это, потому что любит. Потому что нуждается, жаждет её. А мисс Ким, оказывается, пользуется. Смешно. Дверь старшая открывает парой поворотов ключа, потом за блузку внутрь затягивает и к стене прижимает с такой силой, что Лиса едва не разбивает затылок. - Ты была сегодня хорошей девочкой? - Да, Дженни.. Удар пощёчины прям до искр из глаз, у Лисы едва слёзы не брызнули. - Да, Мамочка.. Дженни в губы чужие впивается поцелуем жестоким, нещедяшим, кусает их до крови, а младшая под телом её хнычет и в грудь толкает, потому что больно нестерпимо.Потому что они у неё и так зажить никак не могут. Да только всё равно её мамочке, она откровенно говоря, плевать хотела на всю эту нежность. В приоткрытые губы её толкается собственным языком, заставляет впустить, а потом так невыносимо пошло целует, что Лиса едва удерживается на ногах. В тех и правда, какая-то непривычная слабость. Лиса ощущает себя крайне плохо, но ровно до того момента, пока руки старшей не вытягивают из пояса блузку, пока её пальцы не проникают под подушечки аккуратного бюстгальтера, пока она грудь не начинает сжимать, пуская по телу Лисы табун зверских мурашек. Она довольно резко ощущает, что внизу становится слишком влажно, что грубость эта Дженнина её моментально доводит до возбуждения и что, как бы сильно Лиса себе не противилась, она хочет её так же сильно, как было в первый раз, как будет в сотый, сегодняшний - когда угодно. Она совершенно зависимая от боли и грубости психопатка, а Дженни всего-навсего единственная во всём этом мире кто до оргазма доводит одними только прикосновениями. Дженни от стены её отстраняет, но только для того, чтобы снова впечатать, а Лиса от боли в позвоночнике скулит на весь коридор, хнычет, дышать стараясь через нос и чужое тело цепляется в беззвучной агонии. Жаль только, что Дженни не разрешала себя трогать. Она больно бьёт её по рукам. В ответ смотрит со всей жестокостью, а Лисе правда страшно. Невыносимо. Хочется расплакаться прямо сейчас, потому что запястья горят, потому что Дженни снова её обезволит. Игрушкой сделает. - Мамочка тебе разрешала трогать её? - Нет. - Хочешь, чтобы мамочка тебя за это наказала? - Да. Дженни ответом остаётся довольна. У Лисы не было никакого выбора. Она пыталась "нет" сказать уже с десяток раз. Обычно, хуже получалось. На предплечье от прикосновений горит. Дженни за руку ведёт её в спальню, а у Лисы ноги ватные и едва перебирать по полу способны. А потом кровать ощущается всем телом, и Дженнино так невыносимо до мурашек нависает сверху. Лиса ощущает её тепло на расстоянии. Сама плавится под большим градусом и выдыхает от этого рвано и сбивчиво. - Малолетняя шлюха.. - рычит Дженни, разрывая пуговицы на белой блузке. - тебе так нравится быть оттраханной? Лиса глаза жмурит от боли в сердце. Едва не плачет, от того, что Дженни снова больно делает. Снова ниже плинтуса опускает. Снова рвёт на куски. - Что скажут твои родители? О..им так не понравится, что дочь их такая испорченная... Её поцелуи на груди, ключицах снова сеют лавандовые поля, расцветают бутонами, вызывают восхищение. Дженни действительно мастер. А Лиса белоснежно белый хост с ярчайшей палитрой красок. И ей так прекрасно подходит бордовый и тёмно-синий, что у Дженни в голове каждый раз взрывает искрами. Завтра, эти места будут шедеврам, но сегодня они горят нестерпимым огнём. Лиса навстречу поцелуям выгибается до хруста в пояснице. Глаза закрывает, потому что с реальностью граничит эта жестокость, и ноги раздвигает шире от того, что Дженни между ними проталкивает колено. Из груди рвётся тихий стон. Сознание идёт разводами, а вся эта красивая на первый взгляд картина тонет в тёмных оттенках малолетней греховности. Прикосновения эти нравятся ей, пусть даже и делают больно. Дженни вся целиком вызывает у неё отчаянный восторг, пусть даже и разрушает у самого основания. Дженнина рука настойчиво пробирается под пояс короткой, школьной юбки, обходит поясок капроновых колготок и нагло, совершенно издевательски тормозит внизу живота. Лиса навряд ли объяснить способна, как она сейчас разочарована в жизни, и бёдра в возмущении приподнимает, сжимая руку старшей коленями, чтобы нетерпение своё высказать, но Дженни никуда не торопится. У них, вероятно, будет целая вечность, чтобы вдвоём сгореть в самом аду. Она подушечками пальцев водит по пульсирующей точке, а Лису на кровати всю трясёт. Она губы кусает до капель крови, скалится и совсем беспомощно старается увеличить трение. Ногами по простыням скользит, выгибается, бёдрами навстречу двигает, а всё оказывается настолько бесполезно, что неприятное натяжение внизу живота никуда не пропадет. Оно увеличивается, заставляет загнано дышать, ловить воздух через приоткрытые губы и надеяться, что с ума, в принципе, сойти от подобного невозможно. Но Дженни издеваться не перестаёт и указательным пальцем создаёт такое сильное давление, что Лиса в голове слышит собственный пульс. - Тебе нравится мучиться? Лиса головой мотает отрицательно. - Тогда почему ты молчишь? - .. пожалуйста.. Сипло шепчет Лиса - Что? - Пожалуйста, мамочка.. - Что мне сделать, милая? Лиса ненавистью к ней давится. Умирает в настоящей агонии, и стонет громко, когда Дженни снова касается возбуждённого клитора. - Трахни меня. Ну же, Дженни.. Выпаливает Лиса, сжимая до побеления простынь. - Пожалуйста.. Совсем жалобно хнычет в приоткрытые чужие губы. Дженни недовольно шипит, но Лисе настолько плевать становится, когда пальцы старшей оказываются внутри, когда они начинают рвано двигаться, входя так глубоко, что у Лисы глаза закатываются. Она навстречу её толчкам двигается. Насаживается на пальцы, как настоящая шлюха и руками цепляется за плечи старшей, пока эти самые руки не оказываются пристёгнуты наручниками к изголовью кровати. Движения разрывные, резкие, больные. Лиса стонет в первые минуты исключительно от боли, что сковала все органы, а потом за пару секунд становится приятно. Она снова до грёз доводит, снова в голове искрами взрывает и целует при этом так нежно, что Лиса, вероятно, в самом сладком сне. Комната наполняется её гортанным стонами, наполняется шлепками влажной кожи и колоссальным биением сердца. Лиса слышит его в собственной голове. Он как колокол во дни служения, как учащённое капли дождя, как азбука морзе в её голове настоящим сигналом сос. Она с ума сходит. Дженни делает ещё пару толчков, после которых Лиса откровенно готова вопить, и вынимает руку, растягивая на губах такую жестокую улыбку, что Лиса едва справляется с собой. Разрядка была так немыслимо близко, дыхание до сих пор учащённое и рваное, она вся красная, горячая, в слепой надежде, что Дженни сукой на этот раз не окажется, мечтала полюбить её чуточку больше, но Дженни по другому не умеет. Она с бёдер стягивает колготки, оставляя юбку на месте и ниже сползает, языком вырисовывая узоры на внутренней стороне бёдра. Лиса от действий вздрагивает, и пальцы сжимает цепь наручников, когда дыхание сбивчивое, тяжёлое раздаётся совсем близко. У Лисы глаза округляются, она не дышит всё это время, думая, что неминуемо должно сделаться больно, но Дженни губами касается возбуждённой точки, языком гуляет по всей поверхности и у Лисы мир перед глазами взрывается. Она боится каждого движения. Ждёт с замиранием сердца, а потом едва голос не срывает, когда Дженни так чертовски умело работает языком. Играет. Душит касаниями. Снова устраивает в груди теракт. Упоённо улыбается с собственного превосходства и зубами покусывает, пока Лиса парит над бездной. - Кончи для меня, малышка..- томно тянет Дженни и у Лисы внутренний пожар сознание стирает в пепел. Её бьёт в мелкой дрожи, она задыхается, она так предельно счастлива, что от улыбки никак избавиться не может. А Дженни поднимается совершенно спокойно. Молчит долго, пока Лису не отпускает, и вероятно ждёт всего-то ответного взгляда, чтобы воткнуть нож в сердце под самую рукаядку. У Лисы перед глазами брешь. Пелена. Непроглядная дымка, но сказать, как сильно любит всё же немыслимо хочется. - Я тебя.. - Вали домой, я вызову тебе такси. Снова больно? Определённо. Станет ли когда-нибудь легче? Может быть завтра..