Алина улыбается лишь скобками в личных сообщениях. Уголки ее сухих губ уже давно забыли о том, что могут тянуться вверх, показывая ее бесспорно прекрасную улыбку.
Она ни рыба ни мясо. Вроде есть, а вроде нет. Амёба.
Отец не хвалил за пятерку по биологии, а мать не целовала в лоб перед сном. «Мам, посмотри, я отлично рисую! Пап, смотри, у меня пятёрка по химии, а ещё я единственная, кто написал сочинение по теме „Дружба“ на отлично!» — ей хотелось заорать об этом, лишь бы ее хоть раз заметили, но, увы, мать вечно была на работе, а отца, пахнущего перегаром, было слышно лишь тогда, когда он бухал с мужиками в их маленькой кухне, разбивая бутылку водки об тонкую стену. У него не было времени сказать о том, какой прекрасный рисунок она нарисовала в художке. Он не думал о ней, когда поднимал руку на жену. Отец вообще о ней не думал.На паре по анатомии она вспоминает о том, что хочет узнать, страдала ли все таки та девочка, которая так сильно нравилась Горб, или, как говорят, правда стала блядью. У неё далеко не формула этилового спирта в голове, а то, что домой сегодня возвращаться пиздец как не хочется.
Алина стала совсем другим человеком. Она не стала бы говорить, что хорошим, но стала умнее, ведь осознала, что невозможно из себя полностью выгнать прошлое.До укалываний в сердце Алина больше всего на свете не хочет признавать то, что белокурые волосы и большие карие глаза Марии Владимировны, которая умеет доходчиво объяснить необходимый для пацанок материал и лучезарно улыбается, снятся ей каждую ночь.
На балконе становится только холоднее, а фиолетовая жилетка совсем не греет. Вдыхая сигаретный дым, коротковолосая видит, что на балконе она теперь не одна. Аромат той, что смело можно назвать леди, въедается в нос больше, чем поганый запах сигарет. — Алина, — лишь шепчет Мария перед тем, как забрать из ее тонких пальцев почти догоревшую сигарету, оставляя на фильтре отпечаток своей красной помады.Они целовались как то, задыхаясь от волнения. Страстно и до кровоточащих губ.
Алина помнит, как Третьякова зарыдала тогда, говоря, что это неправильно и с этим надо завязывать. Горб плакала чуть позже, не в первой скрыв свои эмоции за маской безразличия. Алина помнит всю эту боль, помнит, когда в хлам напилась и клялась, что никогда не отдаст себя вновь любви, помнит каждый день рядом с Третьяковой, помнит, как в первый раз поцеловала блондинку, но не помнит цвета ее глаз, не помнит ее голос, не помнит, каков её смех, не помнит вкус её губ, и какой она вообще человек. Шел день за днём, и Алина со временем приутихла. Просто тогда поняла, что все однажды должны будут уйти, все уходят, а Мария просто сделала это внезапно, тогда, когда пацанка была не готова. Только потом Алина осознала, что это и есть любовь, когда ты перенёс боль. Наверное, любовь должна жечь сердце. Наверное.Марие Третьяковой она уже нахуй не нужна, как дорогое яйцо Фаберже, а Горб до сих пор в одиночестве ведёт с ней воображаемые беседы, пытаюсь хоть так сказать то, что не успела вовремя прошептать ей на ухо, нежно целуя мочку преподавателя с красивой серёжкой.