Однажды

— Я давно хотела сказать, что влюблена в тебя с нашей первой встречи... — Хитока, я выхожу замуж в этом месяце. Пулей в лоб, нет, в сердце. На белой рубашке уже образовалось багровое пятно, а глубоко внутри — рана, которую никогда и ничем не залечишь.  Ячи действительно казалось, что она умирает, что её без единого промаха застрелили и оставили умирать в какой-то тёмной подворотне. Перед глазами проносится вся небольшая жизнь, все моменты, связанные с Кьёко: вот слегка взволнованная девушка предлагает ей стать вторым менеджером в мужском волейбольном клубе. Ячи рассматривает Шимидзу, словно та — экспонат в музее — невероятно изящная живопись, которую срисовали с греческой богини — Афродиты.  Пушистые, как веер, ресницы, симпатичная родинка под синими, как гиацинт, глазами. Аккуратный девичий нос и немного пухловатые губы, говорящие бархатным, приятным, ласкающим слух голосом, речь. Хитоку накрывает лесбийская паника, она не слушала то, о чем ей говорили, она слушала голос и пялилась на третьегодку. До неё не сразу доходит, на что она согласилась, но Ячи понимает одно: разговаривать с этой красивой девушкой — преступление, караемое смертью. Вот Хитока становится менеджером и вместе с остальными едет в летний волейбольный лагерь. Она впервые видит смеющуюся Кьёко с собранными в высокий хвост волосами. На душе теплеет, и Ячи не знает, какие галактики она спасала в прошлой жизни, чтобы заслужить этого. Вот Хитока принимает ванну вместе с Кьёко перед игрой на национальных, общаясь с ней так, будто они знакомы с детства: говорят откровенно и ничего не стесняются. Вот Шимидзу выпускается с остальными третьегодками, оставляя Ячи свою электронную почту, вот они общаются, каждый раз договариваясь о новых встречах на выходных. Вот на выпускном Хитоки они напиваются и целуются под Ариану Гранде. Поцелуи выходят нежными, трепетными, горячими. До постели они не доходят, но зато Ячи знает, что её чувства могут оказаться взаимными. Она думает об этом до того самого момента, когда в неё стреляют сквозными через снайперский прицел словами. — Прости, — руки Ячи бессильно обмякли и повисли вдоль тела. На глазах начали наворачиваться слезы, которые она пыталась сдержать. Хитоке хочется разреветься на месте, упасть на колени и просить о шансе, который она упустила ещё тогда. Или этого шанса и так изначально не было? — Мы можем остаться подругами? — Я хотела, чтобы ты была свидетельницей на моей свадьбе, — негромко отвечает Шимидзу. В её взгляде потерянность и та же взволнованность на лице, которая была в их первое знакомство. Но она немного отличается от предыдущей — сейчас Кьёко волнуется за то, в порядке ли Ячи. Да. Нет. Не в порядке. Да, в порядке. Нет. Обними. Обними и скажи, что это всё — большая отвратительная шутка. Ты не выходишь замуж, ты хотела сказать женишься, женишься на мне. Обними. Обнимиобнимиобними. Ячи не помнит, как она согласилась, не помнит извинений, что Шимидзу говорила ей в тот день. Она стоит у алтаря и провожает взглядом будущую Танаку Кьёко в пышном белом платье и с новой короткой стрижкой, которая ей очень шла. Наверное, в прошлой жизни она была гейшей, которая улыбалась посетителям так же, как и Ячи — многообещающе. Возможно, в прошлом она была кицунэ, которая одним своим взглядом уводила из семей не только чужих мужей, но и жен. Возможно...Возможно... — Шимидзу Кьеко, согласны ли вы официально стать Танакой? Молчание, которое, как и надежда Ячи, длилось всего секунду, а потом обвалилось в пропасть. — Да, я согласна.