***
Проходит день. И ещё один. И ещё. Жизнь идёт своим чередом, экзорцист занимается своими делами, вечерами посещает любимый паб, а после возвращается в пустую квартиру. Вот только его не покидает острое чувство гнили, что копится где-то внутри груди; дыхание, несмотря на стабильную чистку зубов и «алкогольные компрессы», теперь отдаёт противными прогорклым запахом гноя, который даже перегар не перебивает. Ночные кошмары сопровождаются дикими приступами кашля, в результате которого отхаркивается злополучная чёрная жидкость. Может быть, его кто-то проклял? Не впервой Константину приходится переживать подобный опыт, и он абсолютно точно уверен, что данная зараза имеет совершенно иную природу, так как оккультные методы лечения тут оказались бесполезны. Может быть, его грехи выходят наружу таким своеобразным способом? Что ж, если это действительно так, то всевышнему стоило получше продумать свой план и заставить его орально изливаться дерьмом, а есть задницей. Это, по мнению самого Джона, было бы куда веселее. Но шутки в сторону — эта хворь прогрессирует. Приступы кашля настигают мужчину всё чаще и чаще, заставляют его практически задыхаться, брызжа чёрной слюной во все стороны. Горло болит так, словно дикий кот царапает его своими когтями изнутри. Избавившись от очередного сгустка тёмной жижи, что сейчас замарала добрую половину ладони, Джон заметил, что помимо привычной субстанции на руке так же красуется несколько небольших комков. В порыве узнать, что же из него вышло на этот раз, Константин пошёл в ванную. Тщательно промыв один из комочков от смольной суспензии, Джон увидел не что иное как… перо? Чёрт возьми, все эти субстраты реально были небольшими перьями, которые своими очинами всё это время калечили его глотку. Очень скверная и не смешная шутка. Джон обращается ко всем своим знакомым — смертным и не очень: все как один разводят руками. А перьев внутри становится всё больше и больше. Изрыгать их из себя стало настоящей проблемой, ведь увеличивается не только их количество, но и размер. В ту редкую ночь, когда мужчине всё же удаётся заснуть, Морфей преподносит ему чертовски знакомое лицо, рассечённое шрамом, блеск серебряных крыльев… Люцифер держит его над огромной пропастью, конца и края которой не различить. Довольная усмешка ангела подбешивает — настолько, что Джон рвётся вперёд — вцепляется в чужие плечи, тянет ублюдка за собой, в бездну. Он смотрит в эти выразительные янтарные глаза, кои не выдают ни единой эмоции кроме презрения, и едва сдерживает рвущийся из груди крик, когда Люцифер с силой отталкивает его от себя и бросает во тьму, наблюдая за бесконечным падением. Джон резко просыпается, весь покрытый холодной испариной и сразу тянется к сигаретной пачке, доставая одну ядовитую подругу и делая глубокую затяжку. Как обычно, вместе с воспоминаниями о Люцифере приходит и жгучее непонятное чувство — мимолётное, точно солнечный луч в пасмурный день, но оно мгновенно исчезает — вместе с очередной затяжкой, таки вырвавшей сдержанное мычание — от внезапного осознания неприятной сырости промеж ног и кислого специфического запаха мочи, наполнившего комнату. Константин стыдливо закрывает рот свободной рукой, кусая указательный палец почти до крови. — Уёбок. Что ж, по крайней мере, теперь он точно знает, что делать.***
«Глупо. Пытается искупить свои грехи, помогая другим людям, в итоге же причиняет больше вреда, чем пользы. Он не вписывается в отлаженную реальность. В нормальном мире не видит ничего, а в потустороннем видит слишком много. И всё же старается; карабкается по своей ничтожно тонкой ниточке жизни, что порой так и напоминает паутинку». Люцифер, порядком утомлённый невнятным пересказом того, что произошло с Джоном за последние пару недель, прервал его. — Ближе к сути, — падший терпеливо ждёт, пока с собеседника сползает выглаженное лицо с хамоватой уверенной ухмылкой, открывая собственное — растерянное. — Никаких масок при мне, Константин. Если уж просишь о помощи, то будь честен хотя бы с собой, — Люцифер поглаживает чужую дрожащую ладонь холодными пальцами. Джон подчиняется. Джон принимает. Покорно, честно, неправильно. Неправильно — эмоции должны быть внутри. Не на лице, не на теле под неприятно-ловкими руками, не в хрипящем дыхании и задушенных полустонах. Только внутри. — Так ты поможешь мне избавиться от этой дряни? — Константин привычно затягивается и отводит руку в сторону, стремясь уйти от чужих прикосновений. — «Поможешь» — это довольно громкое слово, «окажу услугу», если позволишь, — блондин допивает мартини и деловито удаляется в сторону лифта, попутно подзывая Джона к себе. И Джон следует за ним. Словно бездомный грязный щенок. Пока они поднимаются на самый последний этаж клуба «Lux», Люцифер видит в зеркале ожоги и порезы, застарело-зажившие и свежие, пульсирующие густо-багровыми слезами. Это не страшно, правда. Шрамы отлично скрываются за длинными рукавами бежевого плаща. По крайней мере для обычного человеческого глаза. Звонок лифта вещает о их прибытии, однако, покидая лифт, Люцифер начинает подниматься по последней лестнице, что ведёт прямиком на крышу здания, Джон лишь молча следует за ним. Снаружи их встречает редкий тёплый дождь и ночной мрак. Джон делает несколько шагов вперёд оценивая вид неонового вульгарного города. — Ну и к чему всё это? — едва успел задать этот вопрос Константин, как его пронзил внезапный кашель, — …Кха-кха-кх, думаешь, если я посмотрю на красивые небоскрёбы, то исцелюсь? Вот спасибо, бля, сам бы и не догадался, ради этого действительно стоило лететь в Лос-Анджелес. После этих слов Джон слышит лишь металлический щелчок и резкий оглушающий шум. Свинец в груди — так знакомо, но новый будто обжёг ещё и холодом. Пуля попала не в лёгкое, а ближе к центру, в крупную артерию, которая держала чёрствый кусок мяса, что бился, трепетал, хотел жить. Константин обрушился на спину, в конвульсиях начал сдирать с себя рубашку, стараясь хоть как-то остановить кровь. А Люцифер отбрасывает пистолет в сторону и медленно подходит к Джону. Удар. Снова удар. Каждый сильнее предыдущего. Грязная вода с узорчатой подошвы дорогих туфель запачкала чужой живот. Люцифер наступил на грудь мужчины, встав на весу. Боль истины и общий нервный ужас накалились до предела. Джон слышал хруст; его собственный скелет давал слабину под тяжестью другого тела. Невероятная сила. Сила, которой не обладает человек. Ощущение разрыва костного вещества и врезания его осколков в лёгочные соты, в горло, спину, заставило его выдохнуть всё вредное из своего зева и выразить лишнее в кровавый кашель, выворачивающую желчный пузырь тошноту. Изящные тонкие рёбра начали высовываться из грудной клетки изломанными осенними ветвями с красными листьями, ссыпающимися на концах. Топот стал более глухим, хотя сквозь шум дождя и машин, проезжающих где-то внизу здания, было сложно различить что-то. А этот дьявол, тем не менее, всё так же молотил ногами по животу, он чувствовал через прямые углы обуви изгибы ободочной кишки и щупал мешочек выпирающего аппендикса. Нездоровая худоба мужчины прелестна. Ничто не мешает разрывать плоть. Наконец, падший решил остановиться и посмотреть в лицо человека. Больные стеклянные глаза со слипшимися от слёз ресницами смотрели зрачками вбок, в мрак, который не давал разглядеть лик истязателя. Губы и кожа бледны, проявившиеся вены не доходили до его лица, даже кровь из горла не придавала ему свежести. Люцифер, возмущённый такой скорой смертью, наклонился и схватил всеми мышцами челюсти тонкую линию губ, чуть не разорвав ему весь рот и не выбив почерневшие от субстанции и застывшего фибрина зубы. Поцелуй горький, как он себе и представлял, встретив Константина впервые, глядя на эту самоуверенную улыбку, скрывающуюся за полупрозрачной пеленой сигаретного дыма. Кровь сильно солёная, с осколками позвоночника и привкусом гнили ядовитой черноты. Люцифер сплюнул. — Время просыпаться, Джонни.***
Тяжёлый запах пота и грязной посуды больно бьёт по носу. Джон с трудом разлепляет веки и почти сразу же закрывает окно, через которое назойливо пробивается утреннее солнце, шторами…