Одной Луне известно

Тихий смех нарушил безмятежную тишину укрытого ночным небом Пика Сышен. — Завались, нас услышат! — Не услышат, если закроешь рот хоть ненадолго! Луна прекрасным ярким полукругом возвышалась над укрытой тонким слоем снега землёй, освещая дорогу. Две тени бесшумно петляли, избегая открытых пространств и старательно укрываясь под покровом стен и деревьев. Тихий хруст снега под лёгкой поступью двух пар ног и еле различимый шепот с нотками веселья и раздражения следовали за ними и растворялись в морозном воздухе вслед за прозрачными клубьями пара. Груша — это было старое дерево, пережившее некоторых старейшин Пика. И единственное в своем роде на территории Сышен. Этим и примечательное. Под этим деревом они впервые ещё совсем мальчишками разделили клятву на двоих. — Пришли! — с довольной улыбкой объявил Мо Жань, стоило оказаться в укрытии никогда не опадающей листвы старого дерева. И в тот же момент он с громким «А!» упал в снег. Белоснежный покров неприятно жалил руки и оголенную шею, комки снега забились под ворот одежд. Но от придавившего его тела исходило драгоценное тепло. — Наконец-то ты заткнешься, — выдохнул в чужие губы Сюэ Мэн и в тот же миг запечатлел поцелуй. Пары теплого воздуха сливались в единый, стоило губам на мгновение разомкнуться, позволяя юношам вдохнуть ртом немного холодного воздуха и вновь слиться в поцелуе. Пальцы Мо Жаня ненавязчиво скользили по спине и талии, лаская, грубо сжимая. Неторопливо, томно, словно смакуя, Сюэ Мэн сминал податливые губы. Он никогда не спешил. Но в следующий момент он сам оказался под юношей и нахмурился от холодной сырости на затылке. Мо Жань же всегда был слишком напористым. Неспешный танец их губ быстро превратился в борьбу за право вести. Вдохи стали горячее. Раздавалось тихое рычание, шипение, шорох снега и сминаемых пальцами одежд, а также чувственное «блять», прерываемые сладкими мокрыми звуками двух сплетаемых и воюющих языков. Сюэ Мэн извивался, толкался и в конце концов коротко вскрикнул, когда холодные ладони Мо Жаня коснулись его горячей кожи под одеждой. — Холодно! Держи себя в руках, сукин ты сын! — злобно прошипел он, отпихивая разошедшегося юношу. Мо Жань над ним самодовольно засмеялся. И к чему были все эти таинства встреч, если он совершенно не умел вести себя тихо?! Они сели под деревом, бедро к бедру, и Сюэ Мэн с недовольным лицом наносил заживляющую мазь на лицо Мо Жаня. Но в его сосредоточенных глазах четко прослеживалось беспокойство. Днём они знатно подрались. Сюэ Мэн был готов простить своему кузену многое, но не непочтительное отношение к Учителю. Он быстро пожалел о своей вспыльчивости, но пошел на поводу у собственного раздражения и даже постарался, чтобы матушка не взялась его исцелять. И вот итог… Сюэ Мэн сидел на земле и лечил Мо Жаня сам. — Надеюсь, ты понимаешь, что я тебя не простил. Мо Жань с готовностью кивнул и ухмыльнулся. — Надеюсь, ты понимаешь, что мне поебать. — Ебать — все, что ты делаешь хорошо, — с ядом в голосе сплюнул Сюэ Мэн и поздно спохватился. Ему не надо было поднимать взгляд на юношу — он кожей чувствовал, как ухмылка на его лице становится шире, а взгляд просто прожигает, от чего кровь прилила к лицу. — Рад, что ты оце… больно! Не дави так на ребра! Мэнмэн! Какой же он невыносимый. Мо Жань раскрыл принесённый им плед и они укутались вдвоем. Разделяя тепло на двоих и полагаясь на безмолвие ночного неба.