твоя музыка когда-то была моей

      – шнифер не фраер, – подмечает его напарник.       – что, простите?       – говорю: хорошая работа, петя хазин, – этот незнакомый молодой человек врезается ему в память грустными глазами и яркой улыбкой

.       в первый раз хазину кажется, что ему уже даже сны снятся странные. осознанные. настолько проебался во всем, что уже даже во снах по полочкам его разбирают.       он просыпается в один момент, рывком встает с кровати, после чего бежит к графину, открывает настежь окна в мороз и думает, что совесть существует, если даже во сне ему уже снится вся эта полиция.       и не задумывается о том, что это не единоразовая акция, относится как к какому-то кошмару. он не знает, смотрел ли он передачи на нтв за день до этого или мозг сам смог выдумать образ… такого человека.       во второй раз петя матерится и стонет, утыкаясь лицом в подушку. значит, и фраза «совесть замучила» не на ровном месте взялась.       хазин целый день носится сонный и вялый, боясь лишний раз прикрыть глаза и вновь очутиться один на один со своим кошмаром.       его кошмар разговаривает на полужаргоне, не избавившись от привычек молодости, очень много курит и, если верить словам, совсем недавно начал носить фуражку, чтоб выглядеть солиднее.       хазин не понимает, как в его голове – грешной, ужасной, отвратительно грязной – появляется светлый образ исправившегося бандита, ставшего советским работником милиция.       – никаких портретов у вас не висит, – замечает тускло хазин, когда, засыпая на следующую ночь, снова оказывается в кабинете миши родионова. – у нас президент на каждом шагу.       – да? – с грустинкой переспрашивает миша. – надо бы нам что-то такое, но, как сказал мой большой друг, тот, кто пришёл к власти на крови – ею же и захлебнется. только никому.       миша, судя по всему, компании хазина не рад, но не пугается ни его, ни внезапных появлений. относится к пете как к младшему товарищу, хотя возраст у них примерно одинаковый.       петя обещает молчать, тут же чуть не добавляет с каплей раздражения, что если он вообще кому-то скажет, что в каждом своем сне видит родионова, жившего на сто лет раньше него самого, ему посоветуют в первую очередь перестать употреблять хоть на немножко.       к слову об употреблениях.       родионов не учит его жизни, лишь иногда расспрашивает о чем-то, хотя на самом деле им можно друг другу рассказать обо всем, ведь, насколько хазин может судить по своему же сумасшествию, миша был вором, вором искусным, что до сих пор помогает ему в работе.       а петя долбит.       и в четвертый раз, после отвратительной ночи пятницы, когда он смешал абсолютно всё, что нельзя, особенно с таблетками, которые он начал пить, во сне ему отвратительно, ужасно, хазин отрывками запоминает, что ему снова снится этот советский кабинет, форма нквд, а затем чье-то лицо, но он ничего не запоминает, немного диван, если не вытягивает его из прошлых воспоминаний, потому что хазина трясет, и, проснувшись, петя блюет прямо на пол в своей квартире.       он лежит около часа, прислушивается к тишине и думает о собственных слабостях, об отце и вспоминает молитву, которую ему советовала читать мама.       ему страшно закрывать глаза не из-за того, что он уснет и встретит родионова, а просто из-за того, что он настолько одинок, что если он сейчас закроет глаза и сдохнет, то его найдут через два-три дня.       хазин засыпает, и миша заботливо протягивает ему стакан воды, поглаживая по лбу.       – напугал ты меня, брат, – родионов такой добрый, убаюкивающий и до боли несуществующий тип людей, что петр признает свое поражение на этом моменте.       он не боится больше засыпать. точнее, если утром он проснется, то больше не будет бояться засыпать.       – мне так страшно, – он не плачет и не выражает никаких эмоций совершенно, просто констатация факта: – миша, мне так страшно.       и его прорывает на то, чтоб рассказать советскому милиционеру, который так внимательно слушает его, убирает прилипшие пряди волос со лба, подливает воды и настойчиво в конце исповеди требует ограничить употребление сначала чего-то одного – таблеток, алкоголя или наркотиков.       подкидыш, в отличие от остальных, не требует вмиг из грязного и грешного стать идеальным. миша советует, миша помогает. миша не понимает его, новых слов, разницу во времени, но подкидыш хочет помогать хазину просто за то, что тот есть.       петя рассказывает о нине и впервые за диалог поднимает глаза, когда родионов с теплотой в голосе говорит о некой анне андреевне.       петя не понимает, почему выдуманный образ из его головы имеет столько историй, собственную жизнь, выходящую за рамки встреч с хазиным, например, до первого петиного появления за этот вечер он разбирал бумаги по последнему делу о нападении на жену дальнего родственника начальника, «как обычно», и уже хотел идти в общагу к своему товарищу степе.       на утро петя просыпается и долго улыбается, глядя в потолок, пока не поворачивается на бок.       – петр, блядь, хазин, что ты сделал ночью!       петя встает в два дня, окончательно проснувшись, и обрывает все предложения продолжить вчерашнюю тусовку, потому что обещал мише.       он не знает, почему держится за это обещание, ведь никакого вора подкидыша не существует.       – и никогда не существовало, – напоминает самому себе хазин в зеркало, – но ты конченный ублюдок, если пообещал что-то своей же совести и съедешь с этой темы, хазин.       в голове возникает вереница всех его проблем – отец, работа, наркотики, тот студент, прочие студенты, девушка нина, желание трахать других девушек, алкоголь, таблетки, вчерашняя ночь, снова работа.       ближе к ночи его ломает, ужасно хочется сорваться в клуб, но он убрался в квартире и почти заказал советский флаг на всю стену на озоне, чтоб напоминало о ночных рандеву.       воодушевляет следующая встреча с неким родионовым м., и петя даже делает какую-то маску для лица, оставленную ниной.       на языке вкус чая, который он пил во сне, и, наверное, он ужасно съехавший крышей чувак, если помнит до мелочей свой последний сон, да и чужие пальцы на лице, ладонь на плече и коленку к коленке.       ему подсознательно хочется этого, только сон не идет, приходится смотреть нюхача и в голове бьются слова: моя мать мне с детства вдалбливала: «посмотри на своего отца, не будь таким как он! мужчина в доме должен быть ответственным, должен быть опорой!». должен, должен, должен… ненавижу это слово — «должен».       петя тоже ненавидит, и снова думает о мише. а чем бы был сейчас занят миша, если бы действительно существовал? вот если их жизни действительно перекликаются, и петя сейчас в двадцать первом веке лежит на диване, смотря сериал, то чем может быть занят родионов?       ведет на свидание ту… анну николаевну? андреевну. хазин хмурится, думая об этом, и надеется никогда больше не слышать про равноправие, потому что миша, смеясь, так воодушевленно рассказывал об этой калининой, что пете хотелось заплакать.       он никогда не испытывал ни к кому светлых чувств, даже – к нине, хотя к нине они были гораздо светлее, чем ко всему остальному миру.       теперь к мише. к мише это определенно светлые чувства с третьей встречи, а до этого – просто страх.       получается, единственный человек, к которому он испытывает светлые чувства, – его же выдумка?       – петь, тебе давно говорили, что ты очень себя любишь, – смеется он, – но не настолько, брат.       засыпает только к утру, со счастливой улыбкой, и не встречается с мишей, и хоть это настораживает его, хазин не чувствует в этом проблемы. он же убрался дома, полностью чист и даже не испортил никому вчера жизнь – вот совесть и приутихла.       миша учит его чёрное сердце открываться другим людям, говорить правду (как один из главных уроков жизни миши) и никогда не забывать о людях вокруг, потому что они спасают.       петя боится сломать нину, поэтому рвет с ней. петя навещает маму. петя не продает своему другу.       и петю все ненавидят, но! но миша говорит, что так правильно. кроме нины, конечно, потому что «не такое у тебя и чёрное сердце, брат».       хазин не знает, с чего это мише звать его братом. подсознательное желание хазина быть кому-то нужным? это уже точно расстройство.       между ними странная связь, которую пете не хочется рвать, и он перестает задумываться о том, что это неправильно.       он больше не слышит об анне андреевне, хотя до этого подкидыш изредка упоминал ее. хазину хотелось бы думать, что он вносит изменения в жизнь выдуманного им образа.       петя позволяет себе через два месяца после таких ночных рандеву закрыться дома на четыре дня, потому что он окончательно хочет сдаться и прострелить себе бошку от ломки, сковывающей все тело, ведь его собственная «совесть» запретила употреблять окончательно, приставив к бошке ствол.       петя думает, что непонятно, что страшнее – придуманный мир, в котором придуманный человек наставляет придуманный ствол к его дырявой бошке, или реально прострелить себе что-либо трясущимися руками.       петя вялый, совсем ненужный на работе, поэтому его не столько отпускают на больничный, сколько сплавили с богом, лишь бы не мешался под ногами, хотя петр сергеевич орет на него для проформы.       все это время хазин спит, во снах общаясь с мишей, который раздраженно бегает по кабинету, не находит ничего из собственного жизненного опыта, что можно было бы сказать пете, поэтому придумывает находу.       – я видел много воров, – говорит он, – которые закончили плохо из-за того, что принимали. хорошие ребята были.       – только торчки и воры, – смеется петя.       они сидят через стол, и миша заботливо подливает ему чай, сам наготове бежать, и петя не разбирается в их делах, а делов, как говорится, всегда дохуя, но хазин какой-то чересчур кроткий, скромный, пытается сжаться в петрушу и немного уютный, в домашней кофте, поэтому родионов настороженно присматривается к нему, недоумевает и смеется следом все равно.       миша постоянно гладит его по голове успокаивающими движениями.       хазин долго смотрит на него и целует. ему нужен человек.       миша перестает приходить во снах.       хазин перестает пить кофе.       хазин из вялого становится нервным.       петя перестает спать.       последнее, что на следующий месяц пытается осмыслить хазин, – сон через четыре дня после поцелуя, не похожий на остальные, оттого и запомнился он не так, да и сам весь был урывками, отрывками, потому что сначала петя стоял на улице у клуба, готовый принять товар, разговаривая с кем-то по телефону, а затем он уже снова в советском союзе, наблюдает за загадочной анной андреевной, которую не видел доселе, собственно, не увидел и теперь, поскольку девушка сидела на лавочке спиной к нему, а у ночного фонаря серьезный родионов, непривычно бледный и растерянный.       – не вру, – отворачивается, – и с тобой быть не могу.       а дальше петя ничего не помнит.       просыпается снова вялым, как будто не происходило с ним нервных дней, и потихоньку продолжает копить злость, срывается на подчинённых на работе. он начинает скучать по мише и сходит с ума ещё пуще прежнего, в каждом светлом мужчине в кожанке видит родионова и врет маме, что нашел себе девочку получше нины.       – никого ты не нашел, – на часах давно уже за два ночи, а он меряет кухню шагами, заморозил комнату и не может уснуть. – если бы нашел, не надеялся бы на то, что существует такой миша родионов.       мишу родионова невыносимо желать.       и не хочется спать, если там снова ничего.       думает, что принять хочется до дрожи, до невыносимого желания; его ломает на работе, и хазин находит себя уже в туалете с белой от порошка банковской карточкой и трясущимися руками.       он не успевает принять, тут же в ужасе убегает домой прятаться от отвратительной, черной части себя, чудом не забывая карточку с парочкой миллионов на счету в том же туалете.       его нисколько не волнует моральная часть вопроса с родионовым, если бы миша действительно существовал, потому что в двадцать первом веке он может ебать коней, как болельщики спартака, которых они забрали прямо со стадиона позавчера, но миша ему лишь снится.       – а если нет?       он настолько не хочет без, что приходит на работу пораньше, пробивая там, где может, на существование миши родионова, но ничего не находит в базах, и лезет в интернет.       качается на кресле с большой кожаной спинкой, летает на колесиках по интернету, напевая лютую попсу, и надеется только, что он просто сошел с ума.       его вызывает денис сергеевич, поэтому операция откладывается снова до ночи, но хазину некуда торопиться, определенно некуда, ведь миша не придет больше, потому что хазин, тщательно все обдумав, приходит к выводу, что он влюбился, только через две недели после того, как миша пропадает из его снов.       его раздражает абсолютно все, даже ощущение того, что сны были чересчур осознанными, чтоб быть просто снами.       но его это не лечит.       он все ещё не хочет без миши спать.       хазин не спит толком три недели, и если бы он ничего не нашел, то лег бы в дурку, что спасло бы его от всех дальнейших действий, но он находит в интернете вырезку из газеты с лицом миши родионова и нервно смеётся, сначала тихо, а затем – до слез.       петя плачет и смеётся, утирает слезы рукой, в которой телефон со старинной, мутной, размытой, да отвратительной фотографией миши родионова, приходящего ему во снах, но это точно он, вот они эти ямочки, эти дурацкие уши, эта родная ему, пете, улыбка.       – убежал, а может, а, вернись, – невпопад разговаривает с этой фотографией, и кутается в плед в надежде заснуть. – я не хочу умереть в кровати.       – не хочешь? – к виску прислоняется что-то тяжелое и холоднее, впрочем, хазину и работать в полиции не надо, чтоб не угадать, что это ебаный пистолет, который любовь всей его жизни держит твердо и намеренно. – целоваться не полезешь больше?       – не шали, – уверяет.       миша впервые в жизни чувствует себя молодым человеком, когда влюбляется в петю, младше его, совсем ребенок, хоть и сломанный, — и подкидыш понимает, почему люди обращаются к богу. досадный вздор.       хазина хочется починить, чтоб тот снова был тем скромным мальчиком из кабинета, когда они говорили о ворах, тем кротким в домашней кофте.       у самого-то пети впервые коленки дрожат, когда он смотрит на объект своей симпатии, и он молится маминой молитвой о том, чтоб это прекратилось.       пусть лучше родионов стреляет. родионов держится команды «не шали».       – ты ведь реальный человек, – кусает губы, вяжет правда язык, – я тебя не выдумал.       – ты меня не выдумал.       – а если выдумал? на тебя же глядя? – хазин поднимает глаза.       – тогда ты помешанный, – жестко обрывает его подкидыш. – но я-то реальный.       подкидыш касается его щеки. пальцы теплые, касание реальное. петя не понимает в этой жизни ровным счетом ничего, но хочет остаться в этом моменте.       надеется, что подкидыш пристрелит его. тогда момент навсегда таким и останется.       подкидыш закуривает.       и убирает ствол. петя кутается в плед и снова плачет. а вместе со слезами все говно выходит, и родионов смотрит на него сверху вниз, качая головой.       миша может принять его, миша может остаться с ним, а прикосновения у подкидыша такие же ласковые, петя давно по такой ласке скучал, потому что напоминает ощущение защищенности, когда не нужно бороться за себя.       родионов не по руке гладит, родионов буквально сцеловывает с него все обиды и горечи былых лет.       подкидыш думает: «бросьте в меня камнем прямо сейчас, если я совершаю ошибку».       – надеюсь, ты ничего не имеешь против разницы в несколько десятков лет, – родионов после короткой тишины смеётся так легко, как будто это и есть «правильно».       камнем в него никто не кидает. миша останавливается на этом и позволяет себе коснуться чужих губ своими.       – украл ее сердце, я бандит, – шепчет хазин, на чужое «что?» лишь тянет за воротник подкидыша к себе, ужасно соскучившись.       и если месяц назад казалось, что он окончательно сторчится, то теперь пете кажется, что он сойдёт с ума, но останется трезвым, ради одного человека, имеющего на него влияние.