Холодная ночь одного декабря

Когда-то давным-давно две девушки познакомились в небольшом провинциальном университете. Подружились. Отучились. Нашли себе сожителей, разошлись с ними, родили детей-одногодок. Бывает такая дружба: она начинается в один день, а продолжается годами, и настолько входит в привычку, что представить без неё жизнь уже не получается. Иногда такая дружба заканчивается спустя долгие годы и пропадает навечно. А иногда — передаётся по наследству. Когда маленький Серёжа шёл в первый класс, он боялся не найти своё место в толпе школьников на линейке. Мама заговорщицки ему улыбнулась, присела рядом с ним на корточки и шепнула на ухо:  — А ты не ищи весь класс сразу. Ищи Игоря. Маленькому Серёже тот момент запомнился самым искренним счастьем за всю его тогда ещё недолгую жизнь.  — А я буду с Игорем учиться? — восторженным шёпотом спросил он, широко распахнув по-детски большие глаза.  — Ага, — мама с улыбкой взъерошила волосы у него на голове и тут же пригладила их обратно, — у тебя там всегда будет друг. Она его не обманула. Игорь был лучшим парнем на свете — это утверждение родилось у Серёжи в голове ещё в момент их знакомства (когда бы они там ни познакомились) и с тех пор с каждым днём только укреплялось. Он лучше всех играл в прятки, потому что прятался всегда в такие места, куда никто другой бы ни за что не полез. Лазил по деревьям, как дикая кошка, и рвал с них для Серёжи груши и кислые яблоки. Умел играть в морской бой, когда остальные мальчики в классе ещё даже не знали, что это такое. Лучше всех изображал волка, акулу и любых других хищников во всех дворовых играх. Не боялся держать в руках червяков. Умел находить в песочнице монетки, всегда давал отпор хулиганам и никогда-никогда не стеснялся того, что Серёжа — его друг. В общем, идеальный товарищ во всех отношениях. Но, какими бы прекрасными ни были эти его сильные стороны, классная руководительница всё равно считала, что они не могут быть важнее, чем каллиграфический почерк. По мнению Серёжи — очень даже зря. Каллиграфический почерк тебе яблок не нарвёт и в морской бой играть не научит. А вот Игорь — вполне. И всё-таки по чистописанию Игорь отставал, а Серёжа, наоборот, был одним из лучших в классе. Мамы их немного посовещались и решили устроить Серёжу репетитором. Так началась лучшая пора начальных классов: гости. Три раза в неделю, без перерывов даже на государственные праздники, Игорь приходил к Серёже домой. Там они целый час сидели рядом на тёплом узорчатом ковре и писали в тетрадках закорючки. Серёже они нравились. Ну, палочки там всякие, загогулины. Игорь тоже быстро ими проникся. Однажды они даже устроили соревнование: кто красивее напишет нехорошее слово. Мамам они об этом не рассказали. В общем, спустя полгода отчаянных стараний необходимость в том, чтобы и дальше ходить в гости, отпала: Игорь научился писать красиво. А вот привычка осталась. И желание тоже. И Игорь с мамой — а потом и без мамы — продолжил приходить к Серёже по понедельникам, средам и пятницам. А иногда и чаще. Они рисовали цветными карандашами, играли в волка, который ловит яйца на приставке, а потом пили чай и ели бублики с брынзой. А потом, иногда, когда мамы заканчивали обсуждать последние новости, родительница Игоря проверяла, что он ничего не забыл, и уходила, а Игорь оставался. Мама Серёжи оставляла их наедине, и они допоздна смотрели телевизор — даже взрослые передачи и новости, а потом ложились спать на гигантском раздвижном диване. Диван казался большим только тогда. В детстве. Когда они сами были ещё маленькими. Это было очень хорошее время.

***

Ночёвки стали реже. Конечно, они же выросли. Пятнадцать лет — это вам уже не шутки. Но как же здорово, что, пусть и редко, но они всё ещё есть. Серёжа лежал, глядя на небо через окно. Рядом горела гирлянда: ёлки нет, её повесили на стену. Зима. Выпал снег. И небо такое… не ночное, что ли. Оранжевое. Такое бывает только зимой. Вот вам плюс взросления: больше свободы. Мамы нет дома, она в гостях у сестры в соседнем городе. Она, конечно, может позволить себе уехать на выходные, потому что ей несказанно повезло: сын вырос образцовым. Она ему доверяет. Даже разрешает в её отсутствие устраивать ночёвки. Звучит утопично, правда? Серёжа даже с закрытыми глазами знал, как сейчас выглядит Игорь и где именно на диване он находится. Он точно лежал, обхватив себя за локти и переплетя ноги, причём не на краю его половины, а на середине. Серёжа чувствовал его всей поверхностью тела — рядом, сантиметрах в тридцати… или в двадцати пяти… А от окна веяло холодом. Он всё никак не мог собраться, чтобы заклеить раму, да и стекло в паре мест треснуло от старости. Ноги у него замёрзли.  — Холодно, — сказал он одними губами, как будто для себя. Губы не слушались от долгого молчания и зимнего сухого воздуха. Они уже давно начали трескаться, и он их обкусал. Он сказал это так тихо, что даже сам не разобрал, получилось ли что-то. Как сквозь дрёму попробовал сделать что-то простое, просто чтобы знать, что тело всё ещё его слушается. А вот Игорь его услышал. Он привстал на локте.  — Тебе холодно? Серёжа подумал сказать, что ему и так нормально, может, сходит ночью за ещё одним одеялом или ляжет на пол к батарее, если совсем замёрзнет. Но он только кивнул. Игорь вдруг оказался совсем рядом, Серёжа от неожиданности даже вздрогнул. Его лица видно не было, но окно и гирлянда подсвечивали оранжевым, фиолетовым и синим пряди его волос. Эти цвета менялись в такт с биением Серёжиного сердца. Тишина комнаты оглушала. У Серёжи в голове вдруг возникла отчётливая мысль: они тут совсем одни. Он сглотнул. Почему он об этом подумал? Зачем? Захотелось закрыть лицо руками, свернуться в комок и спрятать себя от мира, пока не настанет утро. Утром проще. Когда светит солнце, с собой ещё можно справляться. Но он не мог пошевелиться. Игорь молчал. Он был похож на статую. Серёжа даже не видел его лица, так почему ему казалось, что он на него смотрит? Возможно, потому, что он этого хотел. Он вдруг что-то почувствовал, какое-то движение. Игорь приподнял край его майки и кончиками пальцев прикоснулся к коже на животе. Серёжа забыл, как дышать.  — Игорь, ты чего… По коже побежали мурашки. Этого не должно происходить, это неправильно, это неправильно, ЭТО НЕПРАВИЛЬНО… Сердце забилось, как у кролика: быстро и громко. У Игоря руки всегда были холодные, и сейчас тоже, но место прикосновения горело, как будто все органы чувств обострились одновременно, а все нервные окончания собрались в одну точку у Серёжи под кожей. Надо сбросить его руку, вскочить с дивана, сбежать из квартиры… Да, схватить первое же пальто и какую-нибудь мелочь, сесть в маршрутку… Переночевать можно у ребят из школы, они пустят… Ну не оставаться же здесь… вот так. Но он остался. Просто не смог ничего с собой поделать. Мама может доверять ему сколько угодно, он не будет ей мешать, но всё это бессмысленно, потому что не важно, насколько ему доверяют: самому себе доверять он всё равно не начнёт. Игорь провёл пальцами по его боку — совсем немного, но этого хватило, чтобы Серёже показалось, что он окончательно теряет рассудок. Что ж он с ним делает… Что за испытания на его голову… Но мысли испарились почти мгновенно. Осталась только комната, тёмная и почти пустая, фиолетовые огни гирлянды и оранжевая ночь за окном. А в голове билось только одно слово: Игорь, Игорь, Игорь…

***

Жилин мотнул головой. Зажмурился. Сделал глубокий вдох. И снова открыл глаза. В поле ничего не изменилось. Та же трава, что и минуту назад, те же цветочки, какие-то кустики. Только Игорь отошёл ещё дальше, хотя и не очень далеко. Такими темпами он вообще далеко не уйдёт. А воспоминание засело где-то на внутренней стороне век. Крепко и надолго.  — Игорь! — крикнул Жилин. Это на всякий случай. Возможно, Игорь в этом состоянии уже забыл, что Серёжа за ним идёт. Он, конечно, не ответил. Максимум — пробубнил себе что-то под нос на своём скипидарном. Просто продолжил идти дальше — а куда, непонятно. Попёр напролом, как трактор. Жилин, не торопясь, пошёл за ним. Положил руки в карманы. Нечего тут торопиться. Никуда он не денется.  — Ну пойдём в участок, Игорь. Ты ж устал уже. И снова в ответ только неясное бормотание. Сквозь него пробилось только:  — Отстань уже… А дальше — опять бессмыслица. Но эти два невнятных слова полоснули Жилина по живому. Гирлянда на голой стене. Диван, который кажется маленьким до неприличия. Оранжевое небо за окном. Пальцы Игоря под его майкой. Жилин снова мотнул головой и тихо выругался. Хватит уже об этом думать. Ничего тогда не было, они лежали так минуту, может, две, а потом Игорь убрал руку и отвернулся к стене. И Серёжа тоже отвернулся. Лежал красный, как рак, и не знал, куда себя деть. Даже не спросил у Игоря, что это было. Потому что не было ничего. А он ведь… Нет, хватит. Хватит, хватит об этом. Он теперь солидный человек. Милиционер, в конце концов. Оправдал надежды. Ему об этом думать… В последнюю очередь, в общем. И это ведь всё было давно. Они уже другие. И он другой. Почти совсем. Игорь где-то впереди упал в заросли какой-то травы. Жилин ускорил шаг, чтобы удостовериться, что не в крапиву. Хотя… Игорь, он такой человек, ему и крапива не страшна совсем. Странный он, всё-таки. А ему это раньше, как раз, и нравилось. Ключевое слово: раньше. Вот так-то. Именно так. Не в крапиву. Жилин встал над Игорем и поборол в себе желание потормошить его носком ботинка — такой уж бесформенной кучей он лежал. Снова в голову полезли мысли о той ночи. Как-то не складывалось, что тот Игорь и этот — один и тот же человек.  — Что ж с тобой стало… — пробормотал Жилин. И как он пропустил этот момент? Когда Игорь из… Из Игоря превратился в «Катамаранова». С большой буквы. Которого боятся дети всего города, потому что он может напоить их скипидаром и сломать дверь головой. А раньше он лазил по деревьям. Играл в морской бой. И дружил с Серёжей Жилиным. Жилин постоял так ещё какое-то время. Игорь, похоже, заснул, и теперь лежал, свернувшись комком, в груде какой-то сухой травы, которая больше была похожа на сено, чем, собственно, на траву. А потом Жилин вздохнул — в который уже раз за день — и лёг рядом с ним. Тюрьма может и подождать — всё равно других милиционеров в городе нет. Дела подождут тоже, что ему, делать больше нечего, только делами заниматься? А вот Игорь не подождёт. Пропадёт опять, будет неделю сидеть в норе какой-нибудь, с лисами, а Жилину придётся его искать. И, главное, поручений-то особых на этот случай не поступало. Люди будут шептаться — что это он с ним носится. С бешеным со своим. Потому что оно и верно. Со своим. Всегда был его и, похоже, будет. На душу как кошки нагадили. Игорь что-то невнятно заворчал сквозь сон.  — Тшшш… Ты тише, Игорёш, тише. Отдыхай. Он снова успокоился. Во сне ведь совсем по другому выглядит, ещё бы грязь всю эту отмыть… И всё почти как раньше. Почти как тогда. Зимой, под Новый год. Когда у них даже на ёлку денег не было, и Игорь приносил им всякие приятные мелочи, вроде гирлянды или сушек к чаю, потому что сами они берегли каждую копейку, лишь бы на газ и отопление хватило. Когда мама Серёжи — которого тогда ещё никто не называл полковником — уехала к сестре на первой же попутке, чтобы взять денег в долг. Когда Серёжа проплакал весь вечер, потому что не верил, что завтрашний день настанет и всё снова — хоть когда-нибудь — будет хорошо. Игорь был рядом. И Жилин тоже будет. Потому что в тот вечер «хорошо» наступило в тот же момент, когда Серёжа — с опухшим лицом и кружащейся от слёз головой — открыл Игорю дверь. И не важно, что они теперь другие люди. Взрослые. С усами. У Серёжи — работа. У Игоря… у Игоря кот. Серёжа закрыл глаза и прижался щекой к траве. Она оказалась мягче, чем казалось на первый взгляд. От неё пахло летом. А от Игоря — болотом. И никого вокруг больше не было. Только птицы где-то пели, какие-то сверчки… Хоть в чём-то есть постоянство. Игорь снова будет попадать в неприятности, Серёжа его отмажет, вытащит, если будет надо. И неважно где будет лежать Игорь — на диване, когда-то казавшемся огромным, или на траве посреди поля — Серёжа будет лежать рядом. Даже если трава окажется крапивой. Наверное, даже тогда. Жилину показалось, что он начал проваливаться в сон. Ну ничего. Время у них есть. Время у них будет всегда. Хоть что-то будет длиться вечно.