Воздух, которым ты дышишь

И не слышать свой собственный крик в ушах. Её роль здесь записана словом «Тень», У которой давно умерла душа.

Июнь 1998. Десятки вопросов крутились в сознании, отражаясь от обшарпанных стен, в каждую из которых — на одинаковом расстоянии — было вбито по четыре гвоздя. До самого конца, чтобы никто не нашёл способа вытащить их наружу и воплотить в действия всё, что хранилось в затуманенных мыслях. Порезать вены, проткнуть артерию на шее или, например, расковырять оконное стекло, чтобы пройтись босиком по осколкам. Они были нужны лишь для того, чтобы любой попадающий свет отражался от металлических наконечников, доставляя раздражение глазам, из-за которого в большую часть времени их приходилось держать закрытыми. Чтобы было проще. Меньше проблем для врачей, чей пациент не совершит ненужных действий, оставаясь на старой кровати, матрац которой противно скрипит при каждом малейшем движении. Легче для больного, который попал сюда, отказываясь видеть реальность, существующую за этими стенами. И вариант не видеть всё остальное может оказаться наилучшим из всех существующих в этом месте. Здесь пресекались даже мысли об убийствах и любых телесных наказаниях. Не допускалась кровь, и если вдруг её следы были замечены на застиранной простыни, то врачи моментально начинали бить тревогу. Здесь спасали от всего, что человек хотел оставить позади. Строили новую жизнь, не вычёркивая реальность, которая всегда была в основе фундамента. Это было место, которое помогало людям вернуть всё то, что они успели потерять при абсолютно разных обстоятельствах. Будь то рассудок, или воспоминания, забившиеся в самый дальний угол. Она стояла, повернувшись к окну, пристально вглядываясь в одну точку и детально рассматривая человека, находившегося в здании напротив. Он смотрел на неё точно так же — с определённым отчаянием во взгляде, будто беззвучно пытался извиниться за то, что они оба оказались в такой ситуации. В последнее время у него появилась до ужаса тупая привычка: в каждом неправильном действии обвинять только себя. Как обычно, злиться на окружающих, втаптывать в грязь неугодных людей, жестоко мстить, как умел только он, но любой удар принимать исключительно на свой счёт. Её волосы были спутаны, кожа имела сероватый оттенок, поверх которой виднелись незажившие до конца ссадины и синяки. Слишком много кровоподтеков, как следствие проклятий, которые она перенесла какое-то время назад. Не спадающий отёк на носу и рассеченная губа, кровь из которой периодически пачкала передние зубы. Сколько прошло дней, посчитать не представлялось возможным. Врачи рассказывали, что долгий период она была без сознания, а очнувшись, не могла подняться с кровати ещё больше недели. Лечить заклинаниями в её состоянии не решался даже самый опытный колдомедик, поэтому процесс восстановления затянулся на неопределённое время. Сейчас, делая медленные шаги по небольшой комнате, от которой уже начинало подташнивать, она не была уверена, что когда-то сможет вернуться к своему прежнему состоянию. Такие простые действия, как повернуть голову или удержать что-то тяжелее вилки, теперь можно было приравнивать к ежедневному достижению, приносившему нестерпимую боль. Единственным спасением в сложившихся обстоятельствах оставался он. И несмотря на то, что она не могла дотянуться рукой до соседнего здания, а друг от друга их отделяло не меньше семи метров, для неё, всё равно, это было рядом. Единственное рядом, возможное в такой ситуации. «Почему их разделили?» — это был вопрос, на который не давал ответ ни один врач, постоянно заходящий в её палату. Они приносили только зелья, от которых затуманенное после Круциатуса сознание отказывалось приходить в привычную для неё норму. Всё, о чём она думала или пыталась вспомнить, больше походило на мелкие частицы, никак не желающие соединяться в единую картину. Но всё это казалось не важным. Периодически потирая руку, на которую был надет серебряный браслет с маленьким изумрудом по центру, чудом не отобранный врачами, в её голове крутилась единственная мысль — главное, они были живы. Они выбрались, и теперь весь ужас прошлого года точно остался позади. Сейчас каждый был готов бороться за понятие «нормально», даже если бы для этого потребовалось в два раза больше времени. Он слегка махнул ладонью, и было видно: это движение ему даётся в разы легче. Она, в свою очередь, лишь согнула руку в локте и постаралась приподнять её чуть выше, чем это получалось в предыдущие дни. Даже на сантиметр, только бы знать, что всё это лечение имеет хоть какой-то прогресс. Это был их маленький условный знак, дающий понять, что кому-то из них пора принимать лекарство или идти на уже успевшие надоесть процедуры. Сегодня была его очередь первым отходить от окна, и её — чувствовать пустоту, которая и так оккупировала каждый орган. Время. Сколько недель прошло с того самого поля, на котором она, задыхаясь в дыму, отчаянно пыталась трансгрессировать? Сколько часов прошло с тех пор, как её бросили в заброшенное здание, где щепки деревянного пола напрочь разодрали ей спину? Сколько месяцев прошло с самого начала? И в какой момент эта история имела свою стартовую точку?