Воздух ничего не помнит

Хай Лин часто-часто моргает и смотрит иногда в одну точку — она еще такая малышка. Странные солнцезащитные очки никуда не выбрасываются, а ведь ей уже почти двадцать, но она по-прежнему удивляется своему отражению в витринах магазинов, мимо которых пролетает, — крылья стражницы так волшебно переливаются в лучах хитерфилдского солнца, что видно практически каждую чешуйку от бледно-сиреневого до болотно-голубого, и хочется нарисовать... Только крылья... — Посмотри, как сияют! — Хай Лин замирает, боясь спугнуть своё отражение. — Жаль, Эрик не видит... Тарани останавливается тут же, оборачиваясь, и щурится, потому что блики от стекол бросаются в глаза. Да. Сияют... Как огонь... Хай Лин трясет головой, прогоняя наваждение, и уже ничего не помнит, и только летит вперёд... Тарани нахуй сожгла бы эти крылья, лишь бы никакой Эрик никогда не увидел бы той секундной магии, какую лицезрела она в этих полуденных отсветах. Хай Лин плетет браслеты и пьет горький кофе — иногда утром, иногда вечером. Раньше всё было проще... Раньше бабушкин горький чай помогал прийти к абсолютному катарсису... Теперь бабушки нет... В художественном университете целая система долгов... Она падает на кровать, и бусинки для браслетов летят вверх, а затем строго по вертикали вниз. Звенят тарелки инопланетян. Рушатся воздушные замки. На запястьях остаются глубокие порезы. — Мне так хочется снова стать маленькой... — Хай Лин не меняет позу, лежит и клеит крошечные звездочки на щеки, как делают дети в детском саду. Ей хочется превратить воздух в геометрию, а время в память. Очутится в своей комнате над рестораном и упасть лицом в плюшевого китайского дракона. Но воздух не помнит ничего из того, что так мучает и бередит её кровь. — Ты всё еще маленькая, — Тарани наклоняется к её лицу, помогая приклеить последнюю звездочку. В очках Тарани, которые она носит теперь только дома, отражается звездное небо. — Эрик сказал, что не сможет приехать, — Хай Лин смотрит на ночной город с крыши университета. — А мне последний экзамен только остался. Я картину нарисовала. Он не приедет посмотреть. Разное будущее разбросало их по миру, как стекляшки разбитой вазы. Вилл закрывает портал, уводя остальных стражниц за собой. Уводя домой. Хай Лин всё больше кажется, что дом её — небо. Шанс навсегда распрощаться с памятью... Работа есть работа, и вневременных тварей никто не отменял. Теперь, когда все ушли, спускаться придется самой по пожарной лестнице... Крылья лишь бонус к работе, которые тоже исчезают в ничего не помнящем воздухе... — Я приду на твою выставку, — раздается рядом. Хай Лин переливается слезами в уголках глаз и смотрит, не моргая, как и всегда. Тарани бы в пору быть гениальной, но она теперь плюет на правила — пишет песни и снимает людей на дорогущее стекло. Снимки получаются искаженно-полароидными, впрочем, всё, как требует новая мода... Она теперь выше Хай Лин, и вязанные свитера уступили место безразмерным худи... — Курить хочу, — выплевывает и прячет руки в рукавах, всё также не опуская глаз, словно НЛО перед ней, а не подруга. — Отомри, — Тарани дергает слегка за длинный хвостик, улыбается, подходит близко и гладит по спине. — Не стоит твой Эрик того, чтобы из-за него начинать курить... Может, он и правда занят... Нет, думает Хай Лин, точно не занят, ни год назад, ни месяц, ни потом, ни завтра, никогда не был занят... А дым сигарет сделал бы воздух видимым... И память почему-то не в воздухе остается, а в теплых руках стражницы огня.. В съемной квартире Тарани по стенам развешаны фотографии, половина из которых — девушка-воздух. Тарани шутит, что в её доме живет инопланетянин и съедает каждое утро весь её сухой завтрак. Хай Лин смешно закатывает рукава, вырисовывая очередной заказ. И на телефон приходит уведомление. — Эрик... — задумчиво бросает девочка. Ей двадцать, а шрамы от суицидальных мыслей она обводит блестящим фломастером и соединяет их в созвездия. Тарани допивает кофе. — Нахуй шли, — морщится, бросая взгляд уже на свой телефон. Дисплей высвечивает спасительное "Вилл". У Хай Лин проблемы из воздуха появляются, но она не в состоянии их увидеть. Пару раз отвечает на сердечки и смайлики, а потом режет себя в ванной комнате. По кафелю кровь разбрызгивается, как краска по холсту. Ей давно не двенадцать, а хочется... Она забыла, чего ей хотелось, потому что воздух не хранит память... Тарани зажимает рану, угрожающе всматриваясь в веселое лицо девушки... Да, Хай Лин, умирать в чужой квартире — такое себе искусство... В лицо прилетает водой, спиртом, матом, шлепками по лицу — и воздух вокруг неё сжимается, превращаясь в тело. Тарани прижимает к себе, становясь теплом... Кажется, её никто не целовал в висок в прошлой жизни... Кажется, она всё еще помнит бабушку и "Серебряного дракона" с видом на мусорные баки. — Нас снова ждут на Кондракаре, — кидает телефон в сторону, кивая Хай Лин. Хай Лин не ведется, потому что в полной прострации. — Эрик может меня из-под земли достать, — она вжимается в кухонный стул, — он всё помнит... Тарани встает, подходит, наклоняется, встречаясь с глазами из неба и отчаяния. — А ТАК твой Эрик может? — целует, касаясь языком холодного нёба с привкусом кофе, и тут же отстраняется. — Пока он будет искать тебя под землей, мы будет летать в небе... И ни один хуй нас не найдет. Воздух ведь ничего не помнит... Подмигивает, бросая теплое "собирайся". Да, повторяет Хай Лин, улыбаясь, — воздух ничего не помнит...