Это все, на что я годен

Цзян Чэн чувствует себя незваным гостем в цзиньши. Это личные покои Лань Сичэня, и он не может поверить, как легко тот открыл для него свой дом. Он также остается верен своему слову и делает все возможное, чтобы Цзян Чэн чувствовал себя комфортно, но это не меняет того факта, что Цзян Чэн занимает место в родном доме Лань Сичэня, где он определенно не должен быть. Когда он ложится спать (после долгих уговоров Лань Сичэня, который явно желает ему добра), он сожалеет, что ему не выделили пока одну из гостевых комнат. Это было бы проще, чем постоянно находиться рядом с Лань Сичэнем. Цзян Чэн просыпается в пять утра вместе с ним, потому что так делают Лани, и смущается, когда видит, что Лань Сичэнь хмурится, заметив, что он проснулся. — Ты можешь поспать еще немного, — говорит ему Цзэу-цзюнь с легкой улыбкой, — ты, должно быть, очень устал. Цзян Чэн не говорит, что спать с огромным синяком на спине трудно, потому что у Лань Сичэня дела с рукой обстоят хуже, и он также не говорит, что должен придерживаться правил, если намерен остаться. Он думает, что Лань Сичэню это не понравится, и поэтому в итоге вообще ничего не говорит. Улыбка Цзэу-цзюня становится грустной, и Цзян Чэн сутулится, потому что он знал, что в конце концов разочарует его. Он просто не ожидал, что это произойдет так быстро. — Извини, — говорит он, и это, кажется, выводит Лань Сичэня из того настроения, в котором тот был, потому что он качает головой. — Не нужно извиняться. Проснулся так проснулся. Просто знай, что ты можешь спать дольше, если захочешь. — Хорошо, — говорит Цзян Чэн в основном для того, чтобы они могли сменить тему, потому что он не собирается снова засыпать. — Лань И дала тебе указания насчет мази? — спрашивает Лань Сичэнь, готовя им завтрак, и Цзян Чэн замирает. — Да, — шепчет он, боясь вопроса, который последует дальше, потому что, черт возьми, как он собирается солгать Лань Сичэню, что ему не нужна помощь? Ложь запрещена в Облачных глубинах. — Тебе нужна помощь в применении? — предсказуемо спрашивает он, и Цзян Чэн моргает, слишком напуганный, чтобы даже покачать головой. — Цзян Чэн, — тихо произносит Лань Сичэнь после долгого молчания, и Цзян Чэн дергается. — Ничего страшного, если тебе не нужна моя помощь, — также тихо говорит Лань Сичэнь, — я могу попросить кого-нибудь еще помочь, или ты можешь обратиться к Лань И, или просто сделать это сам, как только я уйду, — предлагает он, и глаза Цзян Чэна тут же начинают гореть. Он ненавидит себя за то, что он такой эмоциональный, и поэтому резко отворачивается от Лань Сичэня, который тихо вздыхает. — Я знаю, что должен помогать тебе освоиться, но я также должен как обычно посещать занятия, — меняет тему Лань Сичэнь, когда становится ясно, что Цзян Чэн не собирается отвечать ему, — так что, боюсь, большую часть дня ты будешь один. Цзян Чэн делает несколько глубоких вдохов, чтобы сосредоточиться, прежде чем снова повернуться к нему. — Разве я не должен тоже ходить на занятия? — спрашивает он, потому что, если он не пойдет, Лань Цижэнь, скорее всего, рано или поздно решит, что он отлынивает от обязанностей, и это будет еще одной причиной отослать его. А Цзян Чэн не торопится, чтобы это случилось. — Тебе нужно восстановить силы. Отдыхай, — говорит Лань Сичэнь. — Когда-нибудь ты придешь на занятия, но сейчас ты свободен. Я думаю, дядя оторвет мне голову, если я потащу тебя сегодня на урок, — говорит Лань Сичэнь с легким смешком, и это только еще больше запутывает Цзян Чэна. Его мать никогда не заботилась о том, был ли он ранен или нет. Цзян Чэн должен был идти на тренировку, иначе его наказание было бы намного хуже чем то, что помешало ему прийти. — Ты уверен? — спрашивает Цзян Чэн просто чтобы убедиться, что Лань Сичэнь говорит правду, и немного расслабляется, когда тот кивает ему. — Конечно. Кто-нибудь придет позже и покажет тебе дорогу в столовую на обед, если не возражаешь? Впрочем, ты всегда можешь поесть и здесь, если тебе так удобнее. Цзян Чэн на мгновение задумывается об этом, представляя, как остальные ученики смотрят на него, осуждают, и его почти тошнит от этой мысли. — Хорошо, тогда мы едим здесь, — легко говорит Лань Сичэнь, и Цзян Чэн резко поднимает голову. — Что? — произносит он, потому что Лань Сичэнь наверняка должен обедать вместе с другими учениками. — Ты не будешь есть один, — говорит ему Цзэу-цзюнь, как будто это должно было быть очевидно. — Я не уверен, что ты готов обедать вместе с Вэй Усянем, но если да, то я, конечно, позволю тебе, но в противном случае я буду рад составить тебе компанию. — Нет, это ... — бормочет Цзян Чэн и заламывает руки перед грудью, — разве тебе не нужно есть с учениками? — Также, как дядя не был бы слишком счастлив, если бы я потащил тебя на занятия, он совсем не будет счастлив, если я позволю тебе обедать одному, — отвечает Лань Сичэнь, слегка пожимая плечами. — А теперь ешь, — говорит он и ставит еду перед Цзян Чэном. — Мне скоро нужно идти. Ты помнишь дорогу в лазарет? Ты всегда можешь пойти туда, если тебе понадобится помощь с мазью. Лань И может быть пугающей поначалу, но она не отошлет тебя, — говорит Лань Сичэнь прямо перед тем, как приступить к завтраку, и Цзян Чэн достаточно помнит о правилах, чтобы не отвечать ему, пока ест. — Я помню, — наконец бормочет он, когда они оба заканчивают с едой, и Лань Сичэнь слегка улыбается ему. — Хорошо. Тогда я пойду. Ты можешь идти куда хочешь, тебе не нужно оставаться здесь весь день, ладно? — он спрашивает Цзян Чэна и ждет достаточно долго, чтобы тот кивнул, прежде чем выйти за дверь. Он, должно быть, почти опоздал из-за Цзян Чэна, и Цзян Чэн ненавидит себя за это. Лань Сичэнь и Облачные глубины и так попали из-за него в беду. Если Лань Цижэнь накажет Лань Сичэня за то, что Цзян Чэн задержал его, Цзян Чэн не знает, что он сделает. Скорее всего, покинет Облачные глубины. Он качает головой, потому что до этого еще не дошло, и не знает, чем сейчас заняться. У него нет задач, которые он должен выполнить, и очевидно, что тренировки отменяются, раз ему даже не разрешают ходить на занятия. Цзян Чэн понятия не имеет, что делать со своим свободным временем. Он вздыхает и встает, чтобы взять мазь, которую дала ему Лань И. Наносить лекарство неудобно и болезненно, но сквозь стиснутые зубы он делает это. Он достаточно часто латал себя в Пристани лотоса, так что у него действительно нет причин снова беспокоить Лань И. У нее наверняка есть более важные дела, чем лечить его раны, когда Цзян Чэн может сделать это сам. Когда он закончил, на его лбу выступил холодный пот, потому что синяк расцвел за ночь и теперь болит еще сильнее, чем накануне. Цзян Чэн даже не понимает, как ему удалось хоть на секунду заснуть в эту ночь, и уже боится следующей. Но теперь, когда он закончил ухаживать за раной, он не знает, что делать дальше. Он не привык к тому, чтобы у него было свободное время, не привык сам решать, чем хочет заниматься, и это заставляет его замереть в нерешительности. Некоторое время он бродит по ханьши, просматривает каждую книгу, которая есть у Лань Сичэня, и когда находит интересную, садится читать. Цзян Чэн знает, что мог бы также пройтись по Облачным глубинам, но тогда кто-то мог заметить, как он впустую тратит время, и существует большая вероятность того, что он столкнется с Вэй Усянем, а Цзян Чэн еще не готов его увидеть. В нем по-прежнему остается затаенная обида, когда он думает о том, как Вэй Усянь просто сбежал, не оглядываясь назад, оставив Цзян Чэна в полном одиночестве в Пристани лотоса, чтобы начать более счастливую жизнь, а потом даже не сказал об этом ему. Цзян Чэн считал их братьями. Вэй Усянь же с радостью оставил его при первой же возможности. Это тяжело принять, и Цзян Чэн становится слишком эмоциональным при мысли об этом. Он пока не готов к встрече. Он ругает себя, когда понимает, что просто смотрел на страницу перед собой, не понимая ни единого написанного слова, и, выругавшись, закрывает книгу. Он даже этого не может. Как, черт возьми, он сможет убедить Лань Цижэня и Лань Сичэня, что они должны позволить ему остаться, если он даже не может прочитать ни одной книги? Он все еще ругал себя за свою бесполезность, когда дверь в ханьши внезапно открылась. Цзян Чэн замирает, прежде чем обернуться. Он не осознавал, что потратил впустую так много времени, что полдень уже наступил, но когда он видит фиолетовые одежды, входящие в ханьши, он замирает по совершенно другим причинам. Ему требуется секунда, чтобы понять, что пришла не мать. — Отец, — выдыхает Цзян Чэн, лишь слегка расслабляясь, потому что он не знает, что отец здесь делает, не знает, чего тот хочет. Небольшая часть Цзян Чэна чувствует себя преданным тем, что Лань Цижэнь позволил его отцу прийти к нему после всего, что он сказал вчера, но затем Цзян Чэн замечает нефритовый жетон в руке мужчины и понимает, что тот, должно быть, прибыл без предупреждения. — Вставай! — рявкает на него Цзян Фэнмянь, и Цзян Чэн машинально повинуется. — Что ты здесь делаешь? — спрашивает он, от чего Цзян Чэн вздрагивает. Прошло много времени с тех пор, как его отец разговаривал с ним напрямую, вообще задавал ему вопрос, и Цзян Чэн ненавидит себя за то, как все внутри него ликует всего от минуты его внимания. — Я… — начинает он объяснять, но не знает, что сказать, и поэтому замолкает. Он не может сказать отцу, что прячется здесь от гнева матери, потому что, несмотря ни на что, он хочет, чтобы отец гордился им. Если он признается, что скрывается, реакция Цзян Фэнмяня может быть какой угодно. Отец делает шаг вперед, пока не оказывается достаточно близко, чтобы протянуть руку и взять Цзян Чэня за запястье. — Ты вернешься, — говорит Цзян Фэнмянь, и все внутри Цзян Чэна протестует. — Нет, — шепчет он, когда Цзян Фэнмянь начинает тянуть его к выходу из ханьши, но он не ровня своему отцу, и поэтому дверь становится все ближе и ближе. — Пожалуйста, отец, не надо, — просит Цзян Чэн, но Цзян Фэнмянь его не слушает и просто идет дальше, волоча сына за собой. Цзян Чэн пытается упереться пятками, пытается заставить отца отпустить запястье, но все его попытки тщетны. — Мама... она собирается... ты не можешь забрать меня обратно, — умоляет Цзян Чэн, но не похоже, что Цзян Фэнмянь даже слушает его, хотя Цзян Чэн все еще цепляется за его руку. — Она причинит мне боль, — говорит он в последней попытке заставить отца хоть раз в жизни позаботиться о нем и удивляется, когда Цзян Фэнмянь правда останавливается на этих словах. — А что она сделает, если ты не вернешься? — спрашивает он, поворачиваясь к Цзян Чэну, тот вздрагивает под его сердитым взглядом. — Она придет сюда и начнет войну с Гусу Лань только потому, что ты боишься ее гнева? Ты когда-нибудь думал о том, что это сделает с Вэй Усянем? — спрашивает Цзян Фэнмянь, и Цзян Чэн внезапно чувствует холод во всем теле. Конечно, речь идет о Вэй Усяне. — Он только что остепенился, начал новую жизнь, у него все идет хорошо. Ты действительно хочешь поставить это под угрозу? Неужели ты ненавидишь его так сильно, что хочешь разрушить его жизнь? — Цзян Фэнмянь хочет знать, и Цзян Чэн молча качает головой. — Тогда ты сейчас же пойдешь со мной, — говорит мужчина, и на этот раз, когда он начинает идти, Цзян Чэн не сопротивляется. Он не может, чувствуя онемение в теле, но Цзян Фэнмянь все еще не отпускает его руку. Он выводит его из ханьши и идет прямо к выходу из Облачных глубин. Цзян Чэн отстраненно думает, что рад, что все ученики, видимо, на занятиях или чем-то заняты, потому что вокруг нет никого, кто мог бы стать свидетелем его слабости. Цзян Чэн чувствует, как горят его глаза, но заставляет себя смотреть на спину отца. В конце концов, он прав. Цзян Чэн ставит под угрозу жизнь не только Вэй Усяня, но и всех остальных в Гусу Лань, и он не может поверить в то, насколько он эгоистичен. Немного боли это ничто, если он все-таки может помешать своей матери сжечь Облачные глубины. — Не переживай, я пойду с тобой, — бормочет Цзян Чэн, слабо пытаясь вырвать свою руку, но отец не отпускает его, и он даже не может злиться на него из-за этого. Он бы тоже не доверял своим словам. — Ты такой эгоистичный и неблагодарный, — обыденно произносит Цзян Фэнмянь, и Цзян Чэн вздрагивает от его слов, ненавидя себя за это еще больше. Он всегда знал, что отец так о нем думает, но услышать это вслух оказалось больнее, чем он ожидал. — Прости, — шепчет Цзян Чэн, и когда текут слезы, он тут же вытирает их с лица. — С этого момента я буду лучше, обещаю, — говорит он, хотя не знает, что еще он может сделать, чтобы стать лучше. Ничего из того, что он делает, недостаточно в глазах матери, Цзян Чэн это знает. — Правильно, — усмехается Цзян Фэнмянь, тоже зная, что сын никогда не будет достаточно хорош, и Цзян Чэн сильнее сутулится. — Просто убедись, что ты не утянешь за собой Вэй Усяня. Это все, о чем я прошу. — Хорошо, — соглашается Цзян Чэн, потому что это он может сделать. Это будет довольно просто, потому что Вэй Усянь будет здесь, в Облачных глубинах, а Цзян Чэну осталось недолго. Они почти доходят до ворот, когда Цзян Чэн вдруг слышит, как кто-то подходит к ним сзади. Он вздрагивает и пытается выпрямиться, чтобы выглядело больше похоже на то, что это добровольный уход, но затем кто-то тянется к его руке, и Цзян Чэн замирает. Конечно, это Лань Сичэнь. — Что ты делаешь? — спрашивает он и, кажется, только тогда замечает, как Цзян Фэнмянь сжимает его запястье. Лань Сичэнь отпускает Цзян Чэна и вместо этого обхватывает рукой запястье Цзян Фэнмяня. — Вы сейчас же отпустите его, — говорит он, его голос заметно холоднее, чем прежде. Цзян Чэн знает, что должен остановить его, особенно когда видит, что Лань Сичэнь держит Цзян Фэнмяня раненой рукой, но не может заставить себя пошевелиться, как будто это происходит с кем-то другим, и ему остается только наблюдать. Ему нравится это чувство, потому что оно создает дистанцию между ним и всем остальным, и он думает, что так ему не будет больно. Это хорошее чувство. — Я забираю своего сына домой, — говорит Цзян Фэнмянь, крепче сжимая запястье Цзян Чэна, но тот едва замечает это. — Вы этого не сделаете, — говорит Лань Сичэнь, не отпуская Цзян Фэнмяня. — Он останется здесь. — У тебя нет полномочий требовать этого, — говорит Цзян Фэнмянь с рассерженным взглядом. Цзян Чэн не знал, что отец может так выглядеть. Он всегда был равнодушным и отстраненным, поэтому Цзян Чэн думает, что это первый раз, когда он видит подлинные эмоции на его лице с тех пор, как ушел Вэй Усянь. — Может быть, ты и станешь следующим главой ордена, но пока это не так. Ты не можешь мне приказывать, — говорит Цзян Фэнмянь, но Лань Сичэнь даже не шевелится. — Он не может, — внезапно говорит Лань Цижэнь, — но я могу. И сейчас ты отпустишь Цзян Ваньиня. — Он мой сын, — шипит Цзян Фэнмянь. — Ты не имеешь права вмешиваться. — Он наш гость, — парирует Лань Цижэнь, — ты не имеешь права так обращаться с почетным гостем ордена Лань. Цзян Чэн с удивлением наблюдает, как Лань Цижэнь и Цзян Фэнмянь пристально смотрят друг на друга, и не может вынести ни секунды этого. — Все в порядке, — шепчет он, — я пойду с ним. — Нет, Ваньинь, — говорит Лань Сичэнь, и это звучит скорее умоляюще, — тебе не нужно, здесь ты в безопасности. Цзян Чэн моргает, потому что Лань Сичэнь явно не понимает, что никто не будет в безопасности, как только его мать придет за ним, но прежде, чем он сможет попытаться объяснить, это делает Цзян Фэнмянь. — Вы правда думаете, что сможете защитить его от гнева Юй Цзыюань? — Мы сможем, — решительно говорит Лань Цижэнь. — Она может стараться изо всех сил, но Цзян Чэн не вернется в Пристань лотоса. — Так что отпустите его, сейчас же, — говорит Лань Сичэнь, и он, должно быть, умело использует силу руки, потому что лицо Цзян Фэнмяня бледнеет. Цзян Чэн думает, что может услышать скрип его костей. Вскоре Цзян Фэнмянь отпускает Цзян Чэна, и Лань Сичэнь немедленно уводит его от отца. — Ваньинь, ты в порядке? — спрашивает он, как только они оказываются вне досягаемости Цзян Фэнмяня, но Цзян Чэн качает головой. — Твоя рука, — говорит он и тянется к раненой конечности. Лань И велела ему не пользоваться рукой в течение двух дней, и теперь Лань Сичэнь снова пострадал из-за него. — Все в порядке, — шепчет Лань Сичэнь и кладет ладони на руки Цзян Чэна. — Ты как? Он сделал тебе больно? — Мне так жаль, — говорит Цзян Чэн, все еще терзаясь ужасающим осознанием того, что он снова причинил боль Лань Сичэню. — Ваньинь, — говорит Цзэу-цзюнь, и его голос звучит настолько беспомощно, что Цзян Чэн, наконец, смотрит на него. Ему неприятно видеть такое выражение лица Лань Сичэня, поэтому он осторожно убирает его руки. — Я должен пойти с ним, — бормочет он, благодарный, что все еще находится в том состоянии, где все его эмоции далеки от него. Он уверен, что в противном случае отчаялся бы, но сейчас принять такое решение почти нетрудно. — Он прав, я только подвергаю Вэй Усяня опасности. И тебя, — добавляет он, не понимая, почему лицо Лань Сичэня бледнеет. — Ты... — шипит Лань Сичэнь, резко обернувшись, и Цзян Чэн растерянно моргает, потому что никогда не видел его злым. Если честно, он даже не думал, что Цзэу-цзюнь может так разозлиться. — Что ты ему сказал? — спрашивает Лань Сичэнь, сжимая в кулаках лацканы мантии Цзян Фэнмяня. — Только правду, — отвечает тот. Это, кажется, только еще больше злит Лань Сичэня, потому что он начинает трясти Цзян Фэнмяня. Цзян Чэн поворачивается к Лань Цижэню, ожидая, что тот утихомирит племянника (надеется на это, потому что этому нужно положить конец), но Лань Цижэнь свирепо смотрит на самого Цзян Фэнмяня. Похоже, Цзян Чэн должен попытаться сам разрядить обстановку. — Лань Сичэнь, отпусти, — пытается он, подходя ближе, чтобы потянуть его за локоть. — Твоя рука, — пытается напомнить он, но, похоже, Лань Сичэнь его совсем не слышит. — Лань Сичэнь, пожалуйста, — шепчет Цзян Чэн, и вдруг все чувства обрушиваются на него, расстояние между ним и эмоциями исчезает, и Цзян Чэн в ту же секунду начинает плакать. — Отпусти, Сичэнь, отпусти свою руку, — выдыхает Цзян Чэн сквозь слезы, и наконец тот делает то, о чем его просят. — Шшш, все в порядке, Ваньинь, — говорит Лань Сичэнь, как будто это Цзян Чэн нуждается в утешении, когда Лань Сичэнь снова повредил руку. Но Цзян Чэн не может протестовать, не может даже выговорить слова, потому что он чувствует, что задыхается от рыданий, и это становится только хуже, когда Лань Сичэнь тянет его в объятия. — Здесь ты в безопасности, мы не позволим ему забрать тебя, — шепчет Лань Сичэнь, и Цзян Чэн сжимает руки в кулаки, потому что не хочет уходить, не хочет покидать Облачные глубины, но это единственная разумная вещь. — Что здесь происходит? Кто заставил Цзян Чэна плакать? — внезапно спрашивает Вэй Усянь, и Цзян Чэн замирает в объятиях Цзэу-цзюня. — Дядя Фэнмянь? — бормочет Вэй Усянь, очевидно удивленный и неуверенный, и Цзян Чэну не нужно видеть отца, чтобы знать, что его лицо изменилось. — А-Сянь, — тепло говорит он, и Цзян Чэн трясется в объятиях Лань Сичэня. — Почему ты позволил Цзян Чэну остаться здесь? Ты же знаешь, что сделает его мать. — Именно поэтому, — тут же отвечает Вэй Усянь, хотя он явно все еще в замешательстве. — Что ты здесь делаешь? — Я здесь, чтобы забрать его обратно, — говорит Цзян Фэнмянь так, словно это должно быть самой очевидной вещью в мире. — Ты не можешь! — говорит Вэй Усянь, и Цзян Чэн краем глаза видит, как он двигается. Вэй Усянь занимает позицию между ним и его отцом, и Цзян Чэн понятия не имеет, как к этому относиться. — Мадам Юй причинит ему боль! Ты не можешь забрать его! — Если я этого не сделаю, она придет сюда. Ты хочешь, чтобы она навредила твоей новой семье? — спрашивает Цзян Фэнмянь, и Цзян Чэн отталкивает от себя Лань Сичэня. — Он прав, — говорит он, ненавидя себя за то, как дрожит его голос. — Мне пора уходить. — Нет, — говорят сразу несколько голосов, Цзян Чэн замирает. — Ты останешься здесь, — решительно говорит Лань Сичэнь и снова притягивает Цзян Чэна ближе, пытаясь удержать его в пределах досягаемости, чтобы он мог защитить его от отца. — Юй Цзыюань придется постараться, — говорит Лань Цижэнь, — Цзян Ваньинь не покинет это место против своей воли. — Но он уже согласился пойти со мной, — говорит Цзян Фэнмянь, — он знает, что подвергает Вэй Усяня ненужной опасности. — Ваньинь? — спрашивает его Лань Сичэнь, удивленный, и Цзян Чэн опускает глаза, не в силах ответить. — Ты снова использовал меня против него, — с горечью в голосе произносит Вэй Усянь и качает головой. — А-Чэн с тобой не пойдет, — говорит он, и на мгновение воцаряется тишина, прежде чем Цзян Фэнмянь говорит снова. — А-Сянь, не позволяй ему разрушить жизнь, которую ты для себя построил, — и Цзян Чэн вздрагивает с каждым словом, потому что знает, что это все, на что он годен – разрушать жизни. Сначала его родителей тем, что родился, а теперь брата, потому что он слабый и бесполезный, каким всегда был. Лани, скорее всего, будут следующими, и Цзян Чэн не уверен, что сможет это вынести. — Нет, — говорит Вэй Усянь, — он сделает ее лучше. Похоже, это все, что он может сказать Цзян Фэнмяну, потому что он поворачивается и тянет Цзян Чэна прямо из рук Лань Сичэня, подальше от места конфликта. — А-Чэн, не позволяй ему делать это с тобой, — тихо говорит Вэй Усянь, уводя их все дальше, и внезапно Цзян Чэна охватывает гнев. — Отпусти меня, — шипит он и шлепает Вэй Усяня по рукам. — Что ты знаешь? Ты бросил меня с ними, оставил и никогда не возвращался! Они — вся моя семья! — А-Чэн, — выдыхает Вэй Усянь, удивленный вспышкой гнева брата. — Это не так… я ушел, чтобы защитить тебя! — внезапно кричит он, и это ошеломляет Цзян Чэна. — Что? — шепчет он, потому что Вэй Усянь не может это иметь в виду. Он бросил его. Нет никакой защиты в том, чтобы каждый чертов день сталкиваться с родителями в одиночку. — Мадам Юй всегда сравнивала тебя со мной, — в отчаянии объясняет Вэй Усянь, — я думал, если уйду, она остановится. Я думал, что если уйду, она наконец заметит тебя. Я считал, что так будет лучше для тебя! Цзян Чэн поражен этим откровением, потому что отсутствие Вэй Усяня было для него только тем, что причинило еще большую боль. — Ну, это не сработало! — кричит Цзян Чэн, возмущенный тем, что Вэй Усянь думал, что лишить его единственной поддержки - это хорошая идея. — Это только ухудшило ситуацию, потому что у меня никого не было. Глаза Вэй Усяня широко распахиваются, и Цзян Чэн с удивлением видит в них слезы. — Я не знал, — шепчет Вэй Усянь. — Я не знал, иначе вернулся бы. — Конечно, — усмехается Цзян Чэн, положив руки на пояс. — Ты бы оставил своего мужа ради меня. — Да, — говорит Вэй Усянь, и в его ответе нет ни капли сомнения. — Ты мой брат. Конечно, я бы оставил Лань Чжаня ради тебя. Цзян Чэн на самом деле не знает, что на это сказать, потому опускает голову. — Хорошо, что ты этого не сделал, — бормочет он, — так пострадал только один из нас. — Это не значит, что все в порядке! — восклицает Вэй Усянь и грубо притягивает его к себе. — Это совершено не так, — шепчет он в волосы Цзян Чэна, и Цзян Чэн ненавидит, как его глаза снова начинают слезиться. — Не оставляй меня снова, — шепчет он в отчаянии, не заботясь о том, насколько слабым он должен казаться брату, но Вэй Усянь только крепче обнимает его. — Никогда больше, — обещает он, и этого достаточно, чтобы Цзян Чэн снова зарыдал. — Осторожнее с его спиной, — внезапно говорит Лань Сичэнь рядом с ними. Вэй Усянь вздрагивает и немедленно отпускает Цзян Чэна, чего тот хочет меньше всего. Все это время он даже не осознавал боли в спине. — Кто бы говорил, — произносит он, вытирая лицо мантией, надеясь, что не слишком много людей видели, как он плакал. — А как же твоя рука? — спрашивает он и краснеет, когда видит, что там стоит не только Лань Сичэнь, но и Лань Цижэнь. — А где дя… Цзян Фэнмянь? — спрашивает Вэй Усянь, и Цзян Чэн дергается, когда брат больше не называет его дядей. — Он ушел, — говорит Лань Цижэнь. Цзян Чэн замечает, что он прячет нефритовый жетон, который Цзян Фэнмянь использовал, чтобы попасть в Облачные глубины. Он не хочет спрашивать, как они заставили отца уйти, но догадывается, что это было не совсем добровольно с его стороны. — Вы не должны были этого делать, — шепчет Цзян Чэн, понимая, что они только что нажили еще одного врага. Иметь врагом мадам Юй уже достаточно плохо, но если и отец поддержит ее… Цзян Чэн даже не хочет представлять, что это сделает с Облачными глубинами. — Это меньшее, что мы можем сделать, — говорит Лань Цижэнь, поглаживая бороду. — Никто и ничто не заставит нас отослать тебя, Ваньинь, ты меня слышишь? Неважно, угрожают они нам или обещают прийти сюда, чтобы объявить войну. То, что они сделали с тобой, отвратительно, и мы этого не потерпим. Ничто не заставит нас отказаться от тебя, — обещает ему Лань Цижэнь, и Цзян Чэну приходится сжать губы, чтобы снова не разрыдаться. — Из-за меня поранился ваш племянник, — говорит Цзян Чэн, когда уверен, что его голос выдержит, но мужчина качает головой. — Нет. Мой племянник поранился, поступив правильно. Если кто и причинил ему боль, то это Юй Цзыюань и Цзян Фэнмянь, и поверь мне, это не будет забыто. — Все не так уж и плохо, — вмешивается Лань Сичэнь, пытаясь отвлечь их, но Цзян Чэн качает головой. — Лань И велела тебе не пользоваться этой рукой по крайней мере два дня! — И она поймет, почему я должен был это сделать, когда я скажу ей, — легко отвечает Лань Сичэнь и снова притягивает Цзян Чэна к себе, используя здоровую руку. — Ты в порядке? — тихо спрашивает он, и Цзян Чэн видит, как Вэй Усянь и Лань Цижэнь начинают уходить. — Да, — отвечает он, потому что не хочет, чтобы Лань Сичэнь беспокоился о нем больше, чем сейчас. — А теперь правду, — говорит Цзэу-цзюнь, слегка качая головой, и Цзян Чэн чувствует, что снова подвел его. — Я не сержусь, — говорит он, словно читая мысли Цзян Чэна, — я просто хочу, чтобы ты был честен со мной. Это такая маленькая просьба после всего, что он уже сделал для него, и поэтому Цзян Чэн снова отвечает. — Нет, это не так, — признается он и ненавидит, как дрожит его голос. — Я так и думал, — шепчет Лань Сичэнь и снова притягивает его к себе. — Проводишь меня к Лань И? Она, скорее всего, не будет кричать на меня, когда рядом кто-то есть. Цзян Чэн знает, что он просто пытается отвлечь его, догадываясь, что Лань Сичэнь, вероятно, попросит Лань И снова осмотреть его, но Цзян Чэн не протестует. В конце концов, это меньшее, что он может сделать для Лань Сичэня. — Хорошо, — соглашается он, выдавливая едва заметную улыбку.

***

— Прости меня. Я доставил здесь столько неприятностей, — говорит Цзян Чэн, когда они уже на полпути к лазарету, и Лань Сичэнь останавливается, чтобы посмотреть на него. — Не извиняйся за это. Если кто и должен извиняться, так это мы за то, что так долго игнорировали этот вопрос. Дядя подозревал, что что-то не так, когда ты учился здесь, но он не осмеливался что-то сказать из страха, что сделает еще хуже, — признается Лань Сичэнь, и глаза Цзян Чэна становятся большими. Все было не так уж плохо, когда они учились здесь, и Цзян Чэн не знает, как себя чувствовать после такого откровения, но теперь это имеет гораздо больше смысла. Лани чувствуют себя виноватыми и просто пытаются загладить свою вину. На самом деле это более правдоподобно, чем что-либо еще, но Цзян Чэн надеется, что они придут в себя до того, как его мать сожжет каждый уголок Облачных глубин. Никакое чувство вины не стоит этого. — Понятно, — говорит Цзян Чэн и идет дальше, но Лань Сичэнь, кажется, все еще чувствует, что что-то не так. — Ваньинь, — тянет он Цзян Чэна за рукав. — Теперь ты с нами, мы не позволим, чтобы с тобой что-то случилось. — Хорошо, — отвечает Цзян Чэн, но его разум не верит в это. Он знает, что должен сделать все, что в его силах, чтобы защитить их от боли, но это означало бы, что он должен принять гнев матери, а Цзян Чэн слишком слаб, чтобы сделать это. Это делает его презренным трусом, он знает это, и его раздражает, что мать всегда была права насчет него. Он бесполезен. Но все, что Цзян Чэн может сейчас сделать — это ждать, когда Лань Сичэнь наконец поймет это, и надеяться, что этот день наступит до того, как мадам Юй прибудет в Облачные глубины.