Твой причудливый мне образ

Она не похожа на неё. Волосы вишнёвой сладкой ваты щекочут в дурачестве длинный нос и уши, стоит той нависнуть над Пёрл и закрыть от тусклого света лампы в этой тёмной комнате с хаотичным беспорядком, растянувшимся на несколько лет. Её руки грубее и после них остаётся жгучий след невидимого огня на щеках, повторяя чуть голубоватый румянец самоцвета самой подушечкой с узорами, непохожими на ничьи другие, а под ними течёт живая кровь, бурлящая и чуть колющая нервы до приятной затянувшейся сладости внизу живота. Пёрл тянется. Тянется к её смешным завитушкам, чуть кудрявым и одновременно с этим грубым, жёстким, и, если вначале она сравнивала её со сладкой ватой, то теперь неразборчиво и изящно в губы шепчет про карамель на языке с шипучим порошком, только без отвращения от поедания, как обычно случается, а лишь с восхищением в приподнятых домиком бровях. Пёрл с не тлеющим огоньком за грудной клеткой сидит у неё на коленях сконфужено, напоминая струну скрипки, и руки у неё выставлены вперёд, а маленькая ладонь правильно ложится на другую с вытянутыми пальцами, пока та колени к широким бёдрам девушки прижимает и оттягивает носки, напоминая второй балерину. Пёрл похожа на застывшую статую искусства и изящества даже с этой чуть поскрипывающей кожаной курткой, наблюдая за Таинственной сквозь дрожащие ресницы, опустив голову и прячась от уверенной и настойчивой усмешки. Но всё ещё без стыда подглядывая за ней исподлобья с мягкой и едва ли заметной улыбкой. А она... Так трепетно касается её. Так ведёт костяшками по впалой щеке, заставляя чуть задрать голову, и, Боже, со стороны могло бы показаться высокомерно, но Пёрл выдают дрожащие губы и брови, пока та изучает её линии лица собственными руками, словно они обе лишились зрячести и в памяти срочно-срочно нужно отпечатком оставить родное лицо, выжечь на извилинах сознания и вцепиться мёртвой хваткой в необычный друг для друга образ. У самоцвета кончики пальцев дрожат в сомнении, а Таинственная даже не напирает настойчиво, лишь понимающее приподнимает уголок губ в улыбке, в полумраке поблёскивая серёжкой под нижней, и показывает ей, как можно. Как цепляется за щеку, чуть оттягивая и наполняя узкую комнату нежным смехом одной и чуть хрипловатым второй девушки. Как заправляет за ухо непослушный локон персиковых волос, пропуская сквозь пальцы, а он щекочет Пёрл раковину и снова падает на щеку, заставляя ту расслабленно опустить плечи. У самоцвета, кажется, камень пульсирует на прикосновения, напоминая ей слияние, но девушка рядом не светится, да и она тоже, лишь чуть вытягивает шею и ведёт острым кончиком носа по чужой щеке, изящный и никому невидимый узор оставляя. Пальцы перестают дрожать. А она вплетает их после в вихры вишни, чуть сжимая, и тянется, тянется, тянется, буквально вжимаясь грудью в мягкость тела второй, словно и правда пытаясь стать одним существом, неслышно в губы шепча короткое сожаление. Колени Пёрл чуть сжимают бёдра Таинственной до бледнеющих следов, и после тихого шуршания ткани мягкого одеяла носочки касаются поясницы в ещё какой-то причудливой изящной позе, а та лицом зарывается в её волосы, почти прячется от света, шумно вдыхая грудью запах ярких цветов. Если бы у неё были лёгкие — она бы заполнила их только одним морозным запахом огненных лепестков. Она не похожа на неё. И от осознания этого Пёрл улыбается сладко, впервые за долгое время смело вжимаясь губами девушке в висок. Оставляя отпечаток своего несгораемого жара.